Эцио протянул ему деньги.

Врач разбинтовал рану после чего принялся ее мять и щипать. Аудиторе держался из последних сил, чтобы не потерять сознание.

– Терпите! – проворчал врач.

Он еще помял и потыкал пальцем в раненое плечо, затем достал склянку и плеснул из нее на рану какой-то обжигающей жидкостью, положил поверх тряпку и крепко забинтовал.

– Кое-кому в вашем возрасте и лекарство не помогло бы оправиться после такой раны. – Порывшись в шкафу, врач вынул пузырек с тягучей, похожей на патоку жидкостью. – Это притупит боль. Только не вздумайте сразу выпить все. За микстуру – еще три дуката. И не беспокойтесь: со временем у вас все пройдет.

– Grazie, dottore[37].

– Четверо из пяти врачей посоветовали бы вам пиявки, но при вашей ране пиявки едва ли будут полезны. Кстати, чем вас ранили? Если бы огнестрельное оружие не было редкостью, я бы сказал, что в вас стреляли из пистолета. В случае надобности приходите снова. Или могу порекомендовать несколько своих коллег. Весьма опытные врачи.

– Их услуги стоят столько же, сколько ваши?

– Любезный синьор, вы еще дешево отделались, – усмехнулся доктор Антонио.

Эцио торопливо вышел. Легкий дождь успел превратить улицы в грязь.

– «Кое-кому в вашем возрасте», – проворчал Эцио. – Che sobbalzo![38]

Он направился к уже знакомому постоялому двору, где имелись свободные комнаты. Аудиторе решил, что там он поужинает, переночует, а утром отправится к мавзолею. Останется лишь дождаться появления Макиавелли. Тот мог хотя бы назвать графине примерное время встречи. Но Эцио знал щепетильность Никколо в вопросах безопасности. Скорее всего, он будет появляться в мавзолее каждый день через равные промежутки времени. Долго ждать не придется.

Эцио двинулся по грязным улицам и переулкам, ныряя в тень всякий раз, когда впереди появлялись караульные Борджиа – легко узнаваемые по желто-красным мундирам.

Была уже полночь, когда он подошел к постоялому двору. Двери были заперты. Эцио отхлебнул из пузырька темной жидкости (которая оказалась приятной на вкус) и постучал в дверь эфесом меча.

Ассасин проснулся на рассвете и почти сразу же покинул постоялый двор. Раненое плечо одеревенело, но боль поутихла, и левая рука стала податливее. Прежде чем покинуть свое пристанище, он немного поупражнялся со скрытым клинком и убедился, что может наносить удары с прежней точностью. Эцио проверил, как обстоит дело с обычным оружием, и остался доволен. Хорошо, что его ранили в левое, а не в правое плечо.

Эцио пока не знал, числится ли он у своих врагов живым или погибшим при осаде Монтериджони, но в любом случае ему следовало проявлять осторожность. В том числе и из-за изрядного числа солдат Борджиа в темно-красных с желтым мундирах, вооруженных пистолетами. Поэтому к мавзолею Августа он пошел кружным путем и добрался туда, когда солнце уже стояло высоко.

Вокруг было не так много людей. Эцио внимательно огляделся по сторонам, но не увидел ни караульных, ни подозрительных личностей. Тогда он осторожно приблизился к зданию и проскользнул через полуразрушенные двери в сумрак мавзолея.

Когда глаза привыкли к темноте, Эцио заметил фигуру в черном, прислонившуюся к каменному выступу. Аудиторе поискал глазами, куда бы спрятаться в случае, если его заметят, однако, кроме кустиков травы и обломков камней, вокруг ничего не было. Тогда он быстро и бесшумно нырнул внутрь, где сумрак был еще гуще.

Но было слишком поздно. Кем бы ни был человек в черном, он заметил Эцио сразу же, как тот показался в проеме, освещенный полуденным солнцем. Незнакомец пошел ему навстречу, и Эцио облегченно вздохнул, узнав Никколо. Тот приложил палец к губам, затем кивком головы велел следовать за собой. Они прошли в самый темный угол усыпальницы древнеримского императора, возведенной почти полторы тысячи лет назад.

Наконец Макиавелли остановился и повернулся к Аудиторе:

– Тсс, – после чего замер, вслушиваясь в окружающую тишину.

– Что…

– Говори тише. Совсем-совсем тихо, – сказал Макиавелли, продолжая вслушиваться.

Наконец он облегченно вздохнул:

– Все чисто. Никого.

– Ты о чем? – не понял Эцио.

– У Чезаре Борджиа глаза повсюду, – пояснил Никколо, немного расслабляясь. – Рад тебя видеть здесь.

– Но одежду для меня ты оставил у графини…

– Ей было велено следить за твоим появлением в Риме. – Макиавелли улыбнулся. – Я знал, что ты сюда приедешь. Понятное дело, вначале ты позаботился о безопасности матери и сестры. Как-никак вы трое – это все, что теперь осталось от семейства Аудиторе.

– Мне не нравится твой тон, – сказал Эцио, ощущая легкое раздражение.

Макиавелли снова улыбнулся, но одними губами.

– Дорогой соратник, сейчас не время для учтивостей. Я знаю, ты считаешь себя виновным в гибели своей семьи, хотя ты совсем не виноват в этом великом предательстве. – Он помолчал. – По городу уже распространились новости об атаке на Монтериджони. Кое-кто из наших был уверен, что ты погиб. Но я все-таки оставил для тебя одежду у нашей проверенной союзницы. Я не сомневался, что ты уцелеешь, а потом обязательно приедешь в Рим, чего бы тебе это ни стоило.

– Значит, ты по-прежнему в меня веришь?

Макиавелли пожал плечами:

– Ты совершил серьезный промах. Всего один. Ты руководствовался своими инстинктами – проявлять милосердие и оказывать доверие. Это хорошие инстинкты. Однако теперь мы должны сражаться, проявляя беспощадность. Будем надеяться, что тамплиеры никогда не узнают о том, что ты жив.

– Но они наверняка уже знают об этом.

– Не обязательно. Мои шпионы доносят, что в Монтериджони хватало неразберихи.

Эцио задумался.

– Даже если сейчас враги и считают меня погибшим, очень скоро они убедятся, что я жив. И не просто жив. Скольких нам предстоит устранить?

– Нам, Эцио, удалось сузить поле сражения. Мы уже убрали немало тамплиеров по всей Италии и за ее пределами. Но есть и плохие новости. Сейчас тамплиеры и семейство Борджиа – это одно и то же. Они будут сражаться, как лев, загнанный в угол.

– Расскажи подробнее.

– Здесь мы слишком изолированы от остального мира. Нам нужно затеряться среди толпы в самом сердце города. Мы с тобой отправимся на бой быков.

– На бой быков? Зачем?

– Чезаре – превосходный тореадор. Ничего удивительного: он же испанец. По сути, даже не испанец, а каталонец, и это обстоятельство может сыграть нам на руку.

– Каким образом?

– Король и королева Испании желают объединить свою страну. Король – арагонец, королева родом из Кастилии. Каталонцы для них – настоящая головная боль, хотя в силе и смелости этому народу не откажешь. Пошли. И не теряй бдительности. Когда-то, еще во Флоренции, Паола учила тебя смешиваться с толпой. Надеюсь, ты не забыл ее уроки.

– Сам убедишься.

Они пошли по улицам полуразрушенного города с таким блистательным прошлым и таким убогим настоящим, стараясь по большей части держаться в тени. Они ныряли и выныривали из толпы с проворством рыб, прячущихся в водорослях. Придя туда, где устраивались бои быков, Аудиторе и Макиавелли заняли места на затененной стороне, вход на которую стоил дороже и где собралось больше зрителей. Целый час они наблюдали, как Чезаре со свитой помощников сражался с тремя грозного вида быками. Эцио внимательно следил за бойцовскими навыками Чезаре. Тот колол очередного быка бандерильями, затем выпускал пикадоров и наконец, вдоволь накрасовавшись, закалывал обреченное животное, даруя ему милосердную смерть. Ассасин отдавал должное мужеству и сноровке своего врага, которому, правда, помогали четверо молодых матадоров. Эцио оглянулся назад, в ложу presidente[39] корриды, и увидел жестокое, но вызывающе красивое лицо Лукреции Борджиа. Ему показалось или он действительно видел, что она до крови кусала губы?