Рим Эцио помнил как во сне. Жуткое место, чьи разваливающиеся стены некогда вмещали миллион жителей. Теперь большую часть прежних городских земель занимали крестьянские хозяйства.
Помнил он и развалины Римского форума, превратившиеся в пастбище для овец и коз. Народ растаскивал резные мраморные колонны и порфировые плиты, валявшиеся среди травы, и строил из них хлева для скота, а то и дробил на щебенку И среди грязных трущоб, среди кривых зловонных улочек возвышались величественные строения, возведенные по приказам пап Сикста IV и Александра VI. Их бесстыдство напоминало свадебные пироги на столе, где не было ничего, кроме заплесневелого хлеба.
Возвеличивание Церкви было закреплено законом. Авиньонское пленение пап закончилось, и глава Церкви вновь находился в Риме. Их влияние на политическую жизнь разных стран превосходило не только влияние королей. Они имели больше власти, чем сам Максимилиан – император Священной Римской империи.
Не папа ли Александр VI благословил в 1494 году Тордесильясский договор, разделявший южные земли недавно открытого Американского континента между Испанией и Португалией? В том же году появилась «новая болезнь», впервые заявившая о себе в Неаполе. Итальянцы поспешили дать ей звучное латинское название: morbus gallicus – «французская болезнь», хотя все знали, что родом она из Нового Света, а в Старый приплыла с генуэзскими матросами Колумба. Но как бы ни называлась эта хворь, последствия ее были ужасающими. Лица и тела больных покрывались струпьями и гнойниками. Болезнь разъедала кожу, и через несколько лет лицо заболевшего менялось до неузнаваемости.
Пропитание римских бедняков состояло из проса и копченого мяса (когда удавалось его раздобыть). Грязные улицы были рассадниками тифа, холеры и «черной смерти» – чумы. Горстка богачей жила в умопомрачительной роскоши, тогда как простой народ и видом, и образом жизни напоминал пастухов.
Еще одним средоточием роскоши и блеска был Ватикан. А некогда великий город Рим превратился в свалку истории. Улицы запустением своим напоминали трущобы, по которым даже днем бродили стаи одичавших собак и волков. Пустовали и разрушались церкви. Ветшали заброшенные и разграбленные дворцы. Это напомнило Эцио участь его семейного гнезда во Флоренции.
– Я должен встать и найти синьора Макиавелли, – упрямо произнес Эцио, прогоняя тягостные видения.
– Всему свое время, – ответила его сиделка. – Кстати, он оставил вам новую одежду. Наденете ее, когда будете готовы.
Эцио встал, и у него сразу же закружилась голова. Он сердито тряхнул ею, потом начал примерять одежду, оставленную Макиавелли. Одежда была новой, полотняной, с капюшоном из мягкой шерсти и маской, похожей на орлиный клюв. Макиавелли снабдил его мягкими, но прочными перчатками и сапогами из испанской кожи. Превозмогая боль, Эцио оделся, после чего женщина вывела его на балкон. Оказалось, что помещение, где он лежал, вовсе не было крестьянской лачугой, как ему показалось, но частью некогда великолепного дворца. Должно быть, балкон располагался на уровне piano nobile[34]. Затаив дыхание, ассасин смотрел на обломки великого Рима, раскинувшегося внизу. По ногам прошмыгнула нахальная крыса. Эцио пнул ее.
– M-да, Рим, – не скрывая иронии, произнес он.
– Вернее, то, что от него осталось, – ответила женщина и опять хихикнула.
– Спасибо вам, синьора. Кому я обязан…
– Я графиня Маргарита дельи Камин.
Теперь Эцио смог рассмотреть свою спасительницу и заметить следы былой красоты.
– Или то, что от нее осталось, – добавила женщина.
– Благодарю вас, графиня, – поклонился Эцио, стараясь убрать из голоса нотки грусти.
– Мавзолей находится вон там. – Улыбаясь, она махнула рукой в нужную сторону. – Там вы и встретитесь.
– Что-то я его не вижу.
– Я показала вам лишь направление. К сожалению, из окон моего палаццо его не увидеть.
Эцио сощурился, вглядываясь в сумрак:
– А с колокольни вон той церкви я его увижу?
– Вы о церкви Санто-Стефано? Да, вполне. Только она тоже превратилась в руины. Ступени обвалились.
Эцио мысленно собрался с духом. Ему требовалось как можно быстрее и безопаснее добраться до места встречи. Не хотелось отбиваться от попрошаек, шлюх и воришек, кишевших на римских улицах днем и ночью.
– Меня это не остановит, – сказал он графине. – Vi ringrazio di tutto quello che avete fatto per me, buona Contessa. Addio[35].
– Вы всегда более чем желанный гость здесь. – Женщина криво улыбнулась. – Но вы уверены, что достаточно окрепли? Вам бы стоило показаться врачу. С удовольствием порекомендовала бы кого-нибудь, но врачи мне нынче не по карману. Я как могла промыла и перевязала вам рану, только, увы, я все-таки не врач.
– Тамплиеры не ждут, и я не стану, – сказал Эцио. – Еще раз спасибо за все. До свидания.
– Ступайте с Богом.
Эцио спрыгнул с балкона и поморщился, ощутив боль в плече. Он быстро пересек площадь, вокруг которой темнели развалины дворца, и пошел в направлении колокольни. Дважды он терял ее из виду и был вынужден возвращаться назад. Трижды к нему приставали прокаженные нищие, а один раз он столкнулся с волком, в зубах у которого болтался мертвый ребенок. Наконец Эцио достиг площади перед церковью. Вход был заколочен. Фигуры святых, украшавшие портал, лишились носов и пальцев. Ассасин не знал, можно ли доверять ветхой кладке, но иного выхода не было: он должен вскарабкаться на стену.
Ему это все-таки удалось, хотя несколько раз его ноги теряли опору. В одном месте у него под ногами обрушилась амбразура окна, и он повис на кончиках пальцев. Несмотря на раны, Эцио оставался сильным мужчиной и сумел подтянуться и перебраться на безопасный участок. В конце концов он выбрался на верхушку башни, стоявшей на свинцовом основании. Тусклый лунный свет отражался в куполе мавзолея в нескольких кварталах от колокольни. Он доберется туда и будет ждать Макиавелли.
Аудиторе поправил скрытый клинок, проверил крепления меча и кинжала и приготовился совершить «прыжок веры» в сенную телегу, стоящую внизу, на площади. И вдруг рана заставила его согнуться чуть ли не пополам.
– Графиня была права. Она добросовестно обработала мою рану, но мне придется навестить врача, – сам себе сказал Эцио.
Морщась и кусая губы от боли, он спустился вниз. Он не представлял, где искать medico[36], поэтому завернул на ближайший постоялый двор. За пару дукатов ему подсказали направление и поднесли кружку мутноватого красного вина, которое отчасти уняло боль.
Когда Эцио разыскал жилище врача, было уже довольно поздно. Ему пришлось несколько раз громко постучать в дверь, прежде чем дверь приоткрылась и на пороге возник толстый бородатый человек лет шестидесяти в очках в толстой оправе. От него разило вином, а один глаз казался больше другого.
– Чего вам надо? – спросил толстяк.
– Вы dottore Антонио?
– Допустим.
– Мне нужна ваша помощь.
– Уже поздно, – сказал врач, но, когда увидел раненое плечо Эцио, его взгляд стал более дружелюбным. – Это будет стоить дороже обычного.
– Я не в том положении, чтобы торговаться.
– Отлично. Входите.
Врач снял цепочку и отошел, пропуская Эцио. Ассасин, пошатываясь, прошел в переднюю, где с потолочных балок свешивались медные сосуды, склянки, а еще – засушенные летучие мыши, ящерицы и змеи.
Врач провел Эцио в комнату, где стоял массивный письменный стол, заваленный бумагами. В углу притулилась узкая койка и шкаф с раскрытыми дверцами. Полки шкафа были уставлены склянками разных размеров. На одной из полок лежал кожаный футляр, обнажая жутковатую коллекцию скальпелей и миниатюрных пил.
Перехватив взгляд Эцио, врач коротко рассмеялся:
– Мы, врачи, – всего-навсего самоуверенные ремесленники. Ковыряемся в механике человека. Ложитесь на койку. Посмотрю вашу рану. Но вначале аванс – три дуката.
