— Вы первый раз тут?

Анисенко не сразу понял, что вопрос адресован ему, рассеянно посмотрел на женщину и ничего не ответил.

— Я видела вас на процедурах, — она повернула к нему округлое лицо, на котором даже сейчас, в полумраке, четко выделялись темные мешки под глазами, — вы все делаете так, словно очень верите в полное исцеление.

— Я тут случайно.

— Понятно, — глуховато засмеялась женщина, — а знаете, со временем привыкаешь, что больна, что у тебя — диета. А в жизни всегда есть свои маленькие радости. У вас обострения чаще всего бывают осенью?

— Сказал же вам, что я тут случайно, — недовольно заметил Анисенко; ему уже порядком надоели рассказы о язвах и гастритах, об изматывающих болях в животе, об изжогах, о которых он малейшего понятия не имел.

— Извините, я так поняла, что вам по случаю удалось достать путевку, — женщина отвернулась.

Анисенко посмотрел в сторону шумевшего невдалеке озера, на чинно прогуливавшиеся по аллее пары, для чего-то ковырнул носком ботинка сыпучий песок и подумал, что, наверное, неприлично сидеть так вот, букой. Молчание затягивалось, и он чувствовал, что пройдет еще минуты две-три, и спрашивать о чем-то будет неприлично, а тут, как назло, кроме вопроса о погоде, ничего подходящего для такого случая в памяти не было.

— Я тут неделю всего походил, а носы у ботинок облупились, — неловко проговорил Анисенко, — камней тут разных много, да и сухость большая, а пересохшую кожу чуть тронь…

Женщина снова глуховато засмеялась.

— Вы бы лучше сказали: давайте скучать вместе.

— К безделию не привык, — не понимая, подшучивают над ним или смеются, насторожился Анисенко.

Женщина скользнула взглядом по его лицу, рукам, напряженно замершим на коленях.

— Меня зовут Лидой, — она протянула пухлую ладонь.

Отступать было некуда; Анисенко подался вперед и слегка пожал ладонь кончиками пальцев: она была холодная, чуть влажная.

— Анисенко.

— И все?

— Андрей Петрович.

— Очень приятно.

«Пора заканчивать, а то…» — Анисенко уперся кулаками в скамейку.

— Вы уже уходите?

Было в голосе женщины что-то теплое, успокаивающее, отчего Анисенко потерялся и неумело соврал:

— Сидишь тут целыми днями, руки от безделья затекают, — и подумал, что так оно и есть, только вот сейчас, в эту минуту, он про них почему-то забыл.

— Вы слесарем работаете?

— Откуда знаете?

— Работала на заводе. Да вы подвиньтесь поближе, а то мне приходится напрягать горло, а оно у меня тоже больное. — Женщина выждала, пока Анисенко переберется ближе. — Когда я видела вас на процедурах, мне запомнились ваши руки. У лекальщиков всегда такие вот, красноватые, крепкие подушечки пальцев. И кожа на руках темная от въевшегося масла и металла; говорят, не только свинец, но и сталь въедается в кожу.

— Это верно, — немного осмелел Анисенко, откинулся на спинку скамейки и вздохнул; ему захотелось стать таким же вот спокойным, расслабленным, как Лида, — говорят, что тот, кто работает с металлом, сам становится железным. Я когда в цех пришел, над такими словами посмеивался. Целый год ходил — руки в ссадинах да заусенцах. А потом они так притерпелись, что ничего их уже не берет.

— Просто вы стали аккуратнее, сноровка появилась. Хотя если так все объяснять, скучно становится. Можно дообъясняться до того, что вся наша жизнь, наши чувства и настроения — это лишь химические реакции.

— Кроме химии, я по телевизору слышал, в нас еще и электричество есть, — как-то по-домашнему, словно сидел за столом на кухне, а жена хлопотала у плиты, заметил Анисенко и подумал, что в эту пору его сын, поди, закрылся в своей комнате и гоняет музыку, а жена закручивает банки с компотом; любит она готовить впрок и огурцы, и помидоры, и разные варенья.

— Много в нас разных разностей, известных науке и неизвестных. Я вот, как уеду, так на пятый день начинает казаться, что дома меня кто-то ждет. А там — пустая квартира…

— Мы вам не помешаем? — напротив скамейки приостановилась пара: у него в руках была гитара; его спутница в тонких черных брюках, желтой майке с насмешливым любопытством посмотрела сначала на Лиду, потом на Анисенко.

— Мадам, уже падают листья, — парень опустился на скамейку рядом с Анисенко, пристроил гитару на колено:

— Молодой человек, мы и без слов все поняли. — Лида ободряюще улыбнулась Анисенко. — У нас к вам маленькая просьба: спойте этот романс серьезно. Может, для вас он звучит странно, глуповато, но было такое время, и люди выражали свои чувства, как умели. Звучало это примерно так. — Лида прикрыла глаза, сложила ладони лодочкой и тихо, но так, что у Анисенко мурашки по спине побежали, пропела:

Парень вопросительно посмотрел на спутницу, та капризно передернула плечами: «Выкручивайся сам, мне это неинтересно». Он мягко тронул струны, склонил голову набок и прислушался к бархатному звуку, словно хотел отыскать в нем интонации Лидиного голоса, а потом повернулся к ней и виновато улыбнулся:

— Извините, но у меня так не получится, да и, вообще, я из этого романса только две строчки и знаю.

— И то хорошо, а вот мы с Андреем Петровичем современных песен, к сожалению, совсем не знаем, — она слегка коснулась плеча Анисенко, — пойдемте, а то я что-то озябла.

Они вышли на освещенную аллею. Анисенко все старался приноровить свой шаг к Лидиному короткому, раздумчивому; оказавшись под фонарями, он обеспокоенно осмотрелся: нет ли рядом знакомых, но тут же подумал: «Откуда здесь знакомые?..» Он посмотрел на Лиду, погруженную в свои мысли; его жена сейчас, наверное, досматривала программу «Время», чтобы узнать погоду на завтра; когда диктор скажет о Западной Украине, она наверняка подумает: «Как там мой Анисенко?» «А я тут… Нет, пора идти в корпус», — Анисенко прибавил шагу, но тут же услышал за спиной:

— Андрей Петрович, я за вами не успеваю.

Лида догнала его и взяла под руку.

— Теперь не убежите.

— Привет соседу! — из кустов вынырнул главный инженер с двумя девочками, оценивающе осмотрел Лиду и разочарованно причмокнул.

— Кто это?

— Живем в одной комнате; подсунули тут… — Анисенко вспомнил самовлюбленные рассказы соседа о вольготной жизни, о левых деньгах, которых за месяц иной раз «набегает с три оклада»; сейчас эти рассказы почему-то раздражали еще больше, чем тогда.

— Такие люди обычно считают, что обладают особым талантом устраиваться в жизни. Я раньше им завидовала и мужа ругала, что он по восемь — десять часов корпит над чертежами за одну зарплату, которой этим «деловым людям» хватает на два вечера в ресторане.

— Где работает ваш муж?

Лида внимательно посмотрела на Анисенко и ответила не сразу.

— В проектном институте. Он ушел от меня и, кажется, счастлив. Хотя все, что он имеет, как я теперь понимаю, он мог бы иметь и со мной.

— Вы говорите как-то… — Анисенко замолчал, подбирая нужные слова, — словно я ваш родственник.

Лида мягко улыбнулась.

— Мой корпус налево, — и легонько оттолкнула Анисенко, — завтра увидимся. Непременно, если даже и не захотим. Здесь ведь как в коммунальной квартире, каждый день все встречаются по нескольку раз.

Анисенко согласно кивнул и послушно зашагал к своему корпусу.

«Ну и что? Чего я испугался-то?» — он прислушался к шуму на кухне, похоже было, что жена проворачивала мясо для котлет; Анисенко подумал, что вот сейчас зайдет в туалет, разорвет фотографию на мелкие кусочки и все.

«А вдруг она у нее единственная?» — Анисенко достал фотографию из конверта, уголки ее слегка потрескались, да и вся она отливала желтизной.

— Анисенко! — донеслось из кухни.