— А Женька где? — осторожно поинтересовался я.

— Женька Лист покуролесил за спиной папаши. Ночью по пьянке свалился в пруд и захлебнулся. Чтобы привлечь к ответственности лягушек, у папаши рук не хватило. — Альчо снова громко рассмеялся. — А потом его самого турнули. На чем-то крупно погорел. Сейчас он на пенсии. Выращивает клубнику и торгует на базаре. Есть желание, — базар тут неподалеку, как и все в этом городке. Ты Женькиного отца сразу узнаешь, чистенький такой мужичок в соломенной шляпе. Я тебе не шибко надоел? — Альчо испытующе посмотрел на меня. — Да ты не стесняйся, скажи, не обижусь. Лицо вон у тебя так бледное и осталось. Сердечком страдаешь?

— Да есть.

— Знаешь, я как-то в одной газете прочитал, что главная болезнь нынче — водочная, а в другой написали, что сердечная. И подумал, что не пей я, сердечко бы всего не выдержало. Тоже надорвалось бы. А если сердечко не выдерживает, то это верный признак, что не так живем.

— Как же надо?

— Не знаю, судьба, сволочь, схватила за руку и мимо любви провела… Слышь, дай на кружку пива. Тоскливо на душе.

Увидев, что я торопливо вытряхиваю содержимое бумажника, Альчо снисходительно заметил:

— Мне только на кружку. А теперь попрощаемся. — Он взял мою руку и приложил к левой половине своей груди, потом свою — к моей; щелчком подбросил монету, с изящной ленцой поймал ее и на прощанье улыбнулся: — Слышь, не забывай Альчо!

И вот сейчас, когда я окончил этот рассказ, снова раскрыл книгу, строки из которой преследовали меня все последние месяцы, и прочел:

1984

Через приоткрытую дверь балкона в комнату с легким шуршанием, похожим на призрачный шорох сухих листьев, втекал красноватый вечерний зной. Евгений нетерпеливо, словно ему была дорога каждая секунда, рылся в шкафу, копался на стеллажах, в тесной кладовке — искал струбцину, чтобы утром без лишних хлопот укрепить телескоп на перилах балкона; уезжая в деревню, жена и сын стронули многие вещи с привычных мест — это раздражало, и Евгений невольно подумал о том, что лишь у одинокого человека любая безделушка словно бы пустила корни в полированную тумбочку или в белый подоконник — ее можно найти с закрытыми глазами.

В половине восьмого позвонила жена; бодрая, довольная сухой погодой, на которую в последние годы не очень-то щедра природа, она весело рассказала о том, как они с сыном коптили над свечкой стекла, и что тоже будут наблюдать солнечное затмение.

— Ты, наверное, взял отгул? — в голосе жены прозвучала улыбка.

— Да. Такое бывает раз в полвека.

— Ты, Женя, неисправим, а может, неисправен… Знаешь, я часто брожу по лесу одна, и мне подумалось: надо бы нам быть вместе.

— Ты что?.. боишься?

— Я все понимаю, но как-то не по себе.

— Ну что ты, что ты… наслушалась бабьих россказней о конце света, — засмеялся Евгений и подумал, что легенды, мифы о гибели земной цивилизации, наверное, родились не на пустом месте; вот и сейчас каждую секунду невидимые локаторы ощупывают потемневшее вечернее небо, десятки спутников-разведчиков, издалека похожие на крохотные мерцающие звездочки, глядя на которые, влюбленные, может быть, загадывают желания, наблюдают за тем, что делается на Земле, и уже свести всю эту обширную информацию в одни руки невозможно; пока еще окончательное решение принимают люди, поскольку для запуска стратегической ракеты нужно минут тридцать-сорок, а если это время сократится до секунд?.. тогда решение за доли секунды будет принимать электронный мозг, малейшая неполадка и…

«Почему так происходит? неужели эта двойственность заложена в природу Мироздания? Ищем пути продления человеческой жизни и параллельно… Почему наши взгляды издревле приковывает небо, мы же не птицы. Может, как пишут в фантастических романах, все мы — пришельцы и генетически в нас заложена тоска по той далекой, тысячелетия назад оставленной Родине?.. Впрочем, думать над этим стало уделом профессионалов. Пожалуй, это ненормально…» — Евгений просидел в кресле до полуночи; утром проснулся в половине восьмого, на всю катушку включил радио — передавали легкую эстрадную музыку; Евгений укрепил телескоп на перилах балкона, развернул трубу в сторону солнца и чертыхнулся: забыл о светофильтре.

Евгений кинулся в комнату сына, разыскал среди игрушек темно-зеленое стекло и с помощью клейкой ленты примотал его к окуляру телескопа; по радио передали, что телескопы всех крупнейших обсерваторий, расположенных в восточном полушарии, направлены на солнце, что затмение будет наблюдать и международный экипаж космонавтов.

Евгений присел на деревянную табуретку и припал к окуляру; краешек солнечного диска потемнел так, будто его опустили в ванночку с крепкой кислотой и она разъела, истончила зеленоватый металл.

«Началось!» — Евгения охватило странное, до конца непонимаемое им волнение, словно в эти мгновения там, на Солнце, и тут, на Земле, происходило что-то таинственное, обостряющее цвета и запахи; с далеких лугов едва уловимый ветерок принес чуть горчащий аромат мяты; Евгений прикрыл глаза, и ему показалось, что он увидел цвет этого запаха — белесый.

«Странно» — удивился Евгений, посмотрел вниз — по дороге, под балконом, неслись автомобили, на соседней железнодорожной станции бойко перекликались маневровые тепловозы, по стеклу балконной двери сонно ползла сытая, разомлевшая от тепла муха.

Тень уже закрыла примерно пятую часть солнца, и ее неровная зазубренная кромка то и дело вспыхивала, словно была кромкой циркулярной пилы, медленно погружавшейся в смолистый, сверкающий ствол сосны; неожиданно противоположный край солнца тоже стал темнеть. Евгений оторвался от телескопа — на улице смеркалось.

«Неужели непредвиденное полное затмение? Тогда чего стоят все эти расчеты и прогнозы…» — он снова прильнул к окуляру: солнце почти было не видно, пришлось снять зеленый светофильтр, и тогда глазу Евгения предстала необычная картина: с одной стороны солнце было прикрыто по всем правилам классического затмения, а с другой — тень напоминала смерч, то и дело менявший свои очертания: то он походил на летящий газовый платок, то на черного паука, десятками ног вцепившегося в желтую мякоть солнечного диска.

На улице вспыхнули фонари, веселая музыка, лившаяся из репродуктора, оборвалась, и бодрым, хорошо поставленным баритоном диктор сказал, что «сегодня ученые и тысячи астрономов-любителей имеют счастливую возможность наблюдать уникальное затмение — солнце закрывает плотное облако космической пыли. По сообщениям космонавтов, это облако движется по направлению к созвездию Стрельца. В связи с этим в отдельных районах европейской территории будут наблюдаться временные нарушения радиосвязи, возможны ливневые дожди. По данным ученых, подобные затмения продолжаются от получаса до пяти — восьми дней. Его продолжительность зависит от величины и скорости движения облака, появление облака обусловлено сильными магнитными бурями, которые предшествовали солнечному затмению. Сообщения о передвижении облака мы будем передавать через каждый час».

«Жаль, что нет приемника, послушал бы, что сейчас творится в эфире». — Евгений убрал телескоп с балкона, включил свет и прилег на диван перед телевизором — показывали изображение облака космической пыли с борта орбитальной станции; оно походило на медленно клубящийся сизый дым, плавающий подобно медузе в маслянистой черноте космоса; по экрану побежали сверкающие цепочки. Евгений выглянул в окно, — у горизонта полыхали зигзагообразные молнии; приближалась гроза; он выключил телевизор; через минуту загрохотал гром, в окно с шумом ударили потоки дождя; что-то со скрежетом стукнулось о стену; Евгений подумал, что это, наверное, сорвало лист железа с крыши соседнего дома, и посмотрел в окно — очередной порыв ветра вырвал коренастый тополь и с треском бросил его на троллейбусные провода — улицу озарила яркая вспышка короткого замыкания; из ее центра вылетели две голубоватые шаровые молнии; они плавно поднялись вверх и поплыла к окну Евгения.