Он ходил по кабинету и напрягал всю свою фантазию, всю сообразительность. «Зачем ему понадобился именно я? Ведь Соня стала наследницей, они в некотором роде родные люди, соплеменники…» Но тут же приходило возражение: «Если поручать все дела Соне, то я буду за ее спиной?.. И неизвестно, как решит его судьбу Соня, как поведу себя я…» Мысли, догадки, гипотезы сменяли одна другую. Возникал вопрос: «Что он имеет от сапфировых миллиардов? Летает сюда, на край земли, будто на подмосковную дачу в Абрамцево или в питерскую Швейцарию — Комарово. И дом здесь имеет роскошный. Значит, глубоко запустил руку в сапфировские миллиарды. И, видимо, решил так: лучше со мной, русским дураком, иметь дело, чем с коварной и хитрой Софьей. Они ведь нас иначе и не представляют, как дураками.

Складывалось убеждение: с Тетей — Дядей надо дружить и работать. Интересы его не ущемлять. Наоборот, привязать его еще туже. В этом вся моя и тактика и стратегия. Встань я у него на дороге — и он подошлет киллеров. «А интересно, — промелькнула мысль, — как теперь он отнесется к Шахту? Если Шахт ему по–прежнему нужен, будут сотрудничать, а если не нужен?..».

Бутенко представил, как Тетя — Дядя приглашает киллера, говорит: «Убери».

Да, так они поступают, если кто–нибудь становится у них на пути обогащения. И поступают жестоко, как скорпионы в битве с фалангами: удар наносят мгновенно и смертельный.

— Коля, Коля, где ты там?

— О-о, — качнул головой Николай. — Я для него уже Коля.

Евреи не любят церемоний, чуть что, и они принимают тон фамильярный. Это у них, кстати сказать, и средство поставить сотрудника или коллегу на место ниже себя. Такова суть еврея, его стиль отношений со всем миром. Владыку, возле плеча которого еврей стоит, он еще будет слушать и уважать, но как только Владыка пошатнулся или дал еврею понять, что жить без него не может, тут венценосный и получит удар плетью по спине, сядет в лужу, на которую ему укажет фаворит. Кажется, Бутенко уж становился одной ногой на ступеньку ниже всемогущего Тети — Дяди. И все та же мысль гложет сознание Николая: что этот бегемотоподобный еврей имеет от сапфировских миллиардов?..

Спрашивать не пришлось: Мангуш сам заговорил об этом. И заговорил так, будто страдал от зубной боли:

— Тружусь даром, почти даром. Эта скотина Сапфир, будь ему земля пухом, платил крохи. Мне едва хватало на пропитание.

— Сколько же вы получали? — беспечно спросил Николай.

— Сто тысяч! Всего лишь сотню тысяч.

— В год?

— В месяц! — закричал Мангуш. — В месяц, но что это за деньги? Чтобы вести дела, я должен делиться. Тому дай, другому дай. Тому купи машину, а этому — квартиру. Жадный он был, Сапфир, до невозможности. И глупый. Даже того понять не мог, что все юридические дела его империи ведет бывший заместитель министра юстиции. Ох–хо–хо!..

— Сколько же вам надо платить?

— Двести! Хотя бы двести!.. — заорал Тетя — Дядя. И выпучил круглые рачьи глаза.

— Хорошо. Вы будете получать двести пятьдесят. Четверть миллиона в месяц.

— Ну так–то. А то сделал из меня нищего, и крутись как знаешь. Четверть миллиона — это еще ничего. Только сделаем это без нее — без Сони. Не люблю бабские слюни. Я буду учить, как все это делать. В конце концов, вы — муж. Законный и настоящий. Все операции без нее. Таковы мои условия. Я уже сделал так, что пертскими вкладами вы будете распоряжаться единолично.

— Пертскими? Тут у нас четыре банка. И сколько теперь будет в моем активе от сапфировских сумм?

— Шесть миллиардов! Всего лишь шесть. А?.. Ничего себе сумма. Мне бы ваши заботы.

— Тогда еще один вопрос: вдруг Соня взбрыкнется и ей захочется лишить меня права распоряжаться этой суммой?..

— Она может это сделать, но только с моей помощью.

Бутенко задумался, помрачнел. И сказал жестко:

— Не много ли прав вы себе оставляете?

— Много прав! Но такие большие деньги не могут находиться в руках одного человека. Опасно для банкира, для денег и для самого того хозяина, кто будет обладать таким правом.

— Не знаю, не знаю. Я не так силен в финансовых головоломках, но полагаю, что хозяин должен быть хозяином, а не оглядываться на кого–то. А скажите мне, любезный, — продолжал он с некоторым пренебрежением к собеседнику и давая понять, что вряд ли станет мириться с таким положением, — ответьте мне и на другой вопрос: в каких еще банках хранятся деньги Сапфира?

— На этот вопрос я вам пока не отвечу! — завизжал козлиным дискантом Мангуш. Он был возмущен таким натиском этого русского нахала, которого он только что сделал миллиардером. Этот мужлан, видимо, забыл, что он всего лишь гой и миллиарды никогда не будут ему принадлежать. Он, видимо, забыл, что все имущество русских, и в первую очередь деньги, с крушением коммунистической системы перешли евреям, а если он и допускает Бутенко к пертским вкладам Сапфира, то это лишь для того, чтобы легче выманивать из этих вкладов суммы для своего собственного потребления. Женщины истеричны, они слабоумны, и с ними трудно варить кашу, — Мангуш потому и допускает ко вкладам этого русского идиота. Вот он уже выбил из него двести пятьдесят тысяч в месяц, а немного погодя выбьет вдвое и втрое больше. Мангуш опытный юрист, но у него еще больше опыта обманывать гоев. У русского человека бывает такое состояние, когда он отдаст и последнюю рубашку. Мангуш подведет этого хохла к такому состоянию, он найдет средства выманить у него сотни миллионов, а затем и все миллиарды. Но вот что Бутенко будет проявлять такую прыть, станет тянуть руки и к другим вкладам Сапфира — это юристу не понравилось. Он даже разволновался от такого наскока. И делал усилие, чтобы успокоиться.

— Вас интересуют другие вклады, — заговорил он тише. — Поймите меня правильно: я дело имею с женщиной, да еще с больной. Ей будет трудно ориентироваться в дебрях такой огромной финансовой империи. А с вами мы обо всем договоримся. Сапфир много денег поместил в европейских банках. Будет у нас с вами все хорошо, и я вам представлю подробный отчет. Для этого мне надо просмотреть кое–какие документы, а они в Москве.

— Хорошо, — примирительно согласился Бутенко. — У нас еще будет время все обговорить.

Юрист снова взялся за вино и за печенье. А Николай мысленно прикинул, во сколько будет обходиться ему этот клоп? В год — три миллиона долларов. Ого–го!.. А впрочем, черт с ним. Пусть пока служит, а там будет видно. Я буду вникать, вникать, потом посмотрю.

Тетя — Дядя вынул из портфеля документы, чеки, бланки — они начали работать.

Нина Ивановна вступила в полосу жизни, схожую с той, которую она переживала в детстве, в юности — в пору, когда ее посещали первые волнения любви. Она вся пылала и трепетала от встреч с Николаем — теперь уже вторым Николаем, здешним, австралийским, вся заходилась от прикосновений, взглядов и даже от слов его приглушенных, назначавшихся только для нее, от горячего дыхания, обдававшего кончики ушей, когда он наклонялся к ней.

Вздыхала глубоко, думала: «Он женат, живет в другой стране, а с тобой флиртует, чтобы пополнить коллекцию дурочек, наверняка богатую… А ты затрепыхалась, словно рыбка на крючке. Эх, женщины! Видно, уж доля ваша такая — любить и расставаться, испытывать мгновения радости и годы мучительных воспоминаний…

Гости из России сидели в ложе городского театра, расположились вокруг Сони. Ее привезли на коляске, подняли на второй этаж, и Николай Амвросьевич сидел с ней рядом, оказывал ей знаки внимания, на этот раз больше обыкновенного. Он и вообще–то, как заметила Нина Ивановна, переменился к ним ко всем, стал менее раскован и больше обращался к жене, как бы давал понять, что муж он примерный и это только казалось, что он готов ей изменять с другими.

Нина Ивановна даже поняла причину такой метаморфозы: они вступали в наследство Сапфировых миллиардов, и Николаю Амвросьевичу нужен был мир с женой, чтобы не оставить себя в стороне от громадных капиталов. И Нина Ивановна, и Николай Васильевич догадывались и о другой стороне дела: Сапфир, повинуясь религиозным еврейским законам, не оставил ничего своей супруге и падчерице Саше, потому что они русские, а все миллиарды отписал Соне — родной по крови. Качалин уж и прознал об этом, очевидно, от Шахта, и все теперь были напряжены ожиданием официальных вестей из газет или от юриста Тети — Дяди, который прилетел из Москвы и будто бы встречался с Бутенко. И только Саша ничего этого не знала и не думала о наследстве — у нее даже и малейших мыслей на этот счет не появлялось.