В баталерке вытряхнули обмундирование из мешков и аккуратно сложили в ячейки. Каждый в свою. Сверху бирочка: «Курсант Гусаченко. 3‑й взвод».
За сохранность вещей отвечал баталер — старший матрос Бондарь. Его довольное жизнью лицо украшали гусарские усы, подкручиванию которых Бондарь уделял каждую минуту свободного времени. А поскольку делать баталеру было нечего, свободного времени у него было в избытке. До чего же удобно устраиваются некоторые люди! Просто диву даёшься. Ничего не делать, а только пинать балду. Именно этим и занимался в роте старший матрос Бондарь. Ещё он ходил в город за почтой. После вечерней поверки у него в баталерке собирались «годки» — моряки роты, служащие по четвёртому, последнему году. Курили, говорили о дембеле, делились планами будущей жизни на «гражданке», травили анекдоты. Втихушку выпивали. Эти подробности нас, салаг, не касались. Баталерка для курсантов после команды «Отбой!» — табу!
Но вернёмся из баталерки в кубрик, где мы расселись по своим койкам, не узнавая друг друга в форме. Некоторые даже развалились на койках: не служба — малина! Но тотчас словно из под земли между коек возник тощий, белобрысый старший матрос Петухов. Принёс и раздал всем нитки, иголки, приказал нашить на робу квадратные погончики с напечатанными на них охрой буквами «ТФ». Петухов согнал с коек и сидячих, и лежачих.
— Ст, гого накажу в д, гугой, газ!
Этот худой, невзрачный, прыщавый, белобрысый, картавый, горластый старший матрос оказался инструктором нашего третьего взвода. На круглом как репа лице Петухова, усеянном угрями, таращились рыбьи глаза с белесыми, поросячьими ресницами. Выкрикивая картавые слова, инструктор подёргивал подбородком, словно подпрыгивал. Разумеется, с первых минут он получил прозвище Петух и оправдывал его своим петушиным характером.
И первый день службы на флоте начался!
О чём мечтал, о чём грезил — вот оно! Нравится? Спрашиваете! Один Петухов чего стоит!
— Закончить подшивание погончиков, — раздаётся команда дневального. — Роте построиться!
— Быст, го! Быст, го! — кричит Петухов. — Койки зап, гавить! Т, гетий взвод — становись!
— Второй взвод, становись!
— Первый взвод становись! — как будто соревнуясь, кто кого перекричит, орут инструктора. В течение минуты рота построена. Разобрались по ранжиру, выровняли носки. Взяли дистанцию, интервалы. Но к чему такой ажиотаж? Что за переполох?
И здесь нашим глазам вновь предстала живая легенда подплава — мичман Загнибородин. Ветеран–подводник–североморец.
Мичман Загнибородин
Сутулясь, слегка прихрамывая и покашливая, он вышел к роте.
— Равняйсь! Смирно! Равнение на… право! — скомандовал дежурный по роте главный старшина Рафаэль Юсупов. Повернулся налево и чётким строевым шагом подойдя к мичману, красиво козырнул:
— Товарищ мичман! Рота по вашему приказанию построена! Дежурный по роте главный старшина Юсупов.
— Добре, бачу, шо моряки теперь у строю стоят, а не яки–нибудь портовые грузчики. — Мичман покашлял в кулак, вынул из кармана кителя носовой платок, шумно высморкался и гаркнул:
— Здоровеньки булы, товарищи курсанты!
Жилистая рука, торчащая из рукава, мелко подрагивала у козырька фуражки. Из–под него в хищном прищуре нас сверлили невыразительные, но пристальные глаза, быстро пробегая по каждому, ощупывая взглядом, кто чем дышит.
— Здра–асьте, — нестройно ответили мы.
— Вольно, — отбрасывая руку от фуражки, сипло сказал седой мичман. — Оце яки гарны хлопци. Бачьте, шо кажу вам: Я старшина роты мичман Загнибородин, батько ваш и командир перший. Шо я казав, то и робыть трэба. Кажу лямений на чугуний, то лямений и е. Кажу бурундук птичка, то нехай поёть. Усё уразумилы?
— Усё, товарищ мичман, — загоготали мы. А я наверно громче других, потому что старый морской волк, безучастно глядя в пространство, ткнул в меня сухим скрюченным пальцем.
— Оце, яка ваша хвамилия, курсант?
— Гусаченко, — растерянно назвал я себя.
— Висповидать трэба по уставу. — Он снова ткнул в меня пальцем:
— Курсант?
— Курсант Гусаченко!
— Шо розреготався як ведмидь? За смех у строю объявляю вам наряд вне очереди.
— Так я же…Так все же…
— Я казав: висповидать по уставу — есть, так точно!
— Я же не один смеялся…
Он опять уставил на меня твёрдый и корявый сучок — палец.
— Курсант?
— Курсант Гусаченко!
— За пререкание со старшиной роты объявляю вам два наряда вне очереди. Висповидать мене по уставу. Не слышу, — подставил ладонь к своему уху старый мичман.
— Есть два наряда вне очереди!
— Оце гарно! Я вас захвотограхвировал, курсант Гусаченко, щоб не запамятувать, — старчески проскрипел старый вояка. Достал из нагрудного кармана блокнотик и запечатлел там мою фамилию.
Ни фига себе! Ни за что, ни про что, в первый день службы и самым первым в роте умудрился два наряда на работу схлопотать! В шеренгах смех, но мичман как будто не слышит. Вытирает платком слезящиеся глаза. Озабоченно посматривает на курсантов.
— Оце слухайте внимательно. Шохвера е? Выйти из строю.
Тихий гул во взводах. Вчера в авиацию блатовали, сегодня шофера понадобились. Рядом стоящий со мной томич Володя Агеев полез в карман за водительскими правами. Показывает:
— Вот взял, пригодились. Адмирала на «Волге» возить буду, девочек катать… Есть шофера, товарищ мичман!
Вышел из строя. С ним ещё двое.
— Оце тильки уси водилы? — покачал головой мичман. — Маловато. Мабуть, ще кто?
— Я могу машину водить, а прав нет, — с надеждой в голосе пролепетал кто–то из первого взвода.
— Нэма правов? Ни! На машину тильки с правами. На бульдозер трэба. Пидэмо? Добре! Выходь!
— Слесаря е? — снова вопрошает мичман. Покряхтывает, на часы посматривает. Торопится. Наверно домой к бабульке торопится дедуля. Чайку попить. На диванчик прилечь. Газетку почитать.
— Е-е слесаря! — рыгочет толпа. Рассуждают промеж собой:
— Чем лямку в «учебке» тянуть, глядишь, в слесарях можно перетолкаться. Да и колым у сантехников на каждой гайке.
— Точно! У нас в жэкэо слесарь дядя Ваня вечно в умат пьяный. Не бей лежачего — работёнка.
Слесарей больше из строя вышло.
Мичман Загнибородин продолжал набор «специалистов».
— Медники е?
Медник один нашёлся. Редкая профессия! Ценный кадр!
Выкрик из второго взвода:
— Товарищ мичман! А строители не нужны?
— Оце строитель, казав? Шо мовчав? Мене во як строителы трэба. Диплом е?
— Есть, товарищ мичман, но дома.
— Оцэ, непорядок. Як же без диплому робыть?
Мичман склонил голову, размышляя. Дело серьёзное, обмозговать надо. Махнул рукой с плеча размашисто:
— Добре! Пидэмо прорабом!
— А можно я тоже строителем пойду? — спохватился кто–то.
— Можно Машку за ляжку, козу на возу, телегу с разбегу… А здесь треба обращаться: «Разрешите».
— Разрешите строителем пойти?
— Нэ разрешаю… Усих спецов достаточно будет… Оце, хлопци, слухайтэ до мени, — потрясая дряблыми щеками, просипел старшина роты. — Шохвера! Узять носилки и возить мусор со спортплощадки. Шо-о? Выполнять, я казав! Бульдозерист! Узять подборну лопату и зачистить дорожку. Слесаря! Узять иголки, нитки, отремонтировать матраци, яки у баталерке сложены. Медник! Узять войлок, пасту, надраить краны в гальюне, шоб горелы як у кота яйци! Строитель! Сложить у штабель кирпичи. Вопросы? Нэма? Выполнять! Остальные: р-разойдись!
«Специалисты», возмущаясь обманом, понуро поплелись на работу в сопровождении старшего матроса Петухова. Мы от хохота чуть животы не оборвали. Ну, мичман! Ну, старый чудило! Даже не улыбнулся ни разу. А чего ему улыбаться? Полтора десятка лет старшиной роты здесь, к своим однообразным шуткам давно привык. Тут я вспомнил, что заполучил два наряда вне очереди и перестал смеяться. Может, забудет старый хрыч? Вряд ли. В записной книжке «захвотограхвировал».
У дежурного по роте на шее болтается на бронзовой цепочке бронзовая боцманская дудка. Просвистел в неё, объявил:
