— Вольно! Косолапов! Что это у вас с лицом?

— Да… так, тащ каптан второго ранга… По трапу спускался, стукнулся нечаянно…

— Ну–ну… Сначала одним глазом, потом другим.

Через час сигнал боевой тревоги разбросал всех по боевым постам. Лодка снялась с якорей и взяла курс на выход из бухты.

До свидания, Владивосток! Мы идём на Камчатку. Жесточайший шторм в проливе Лаперуза треплет нас, и в сравнении с ним все перипетии прошедших дней кажутся ничтожно мелкими и ничего не значащами эпизодами однообразных флотских будней.

К-136 снова у борта плавбазы «Нева». Как и раньше, плавают в воде помои с камбуза, мичман Гусаров ловит со шлюпки камбалу, и бессчётно свистит боцманская дудка на палубе «Невы», созывая её матросов на бесконечные приборки и построения. Прижавшись корпусами, дремлют, ожидая выхода в море, остальные лодки 29‑й дивизии: К-75, К-126, К-129 и К-163. Нет среди них сто тридцать девятой. Ясно, на боевом дежурстве где–нибудь у Гавайских островов прячется от американских «Орионов» сестрица нашей лодки. Скоро и нам в дальний поход ей на смену. Это заметно по усиленной загрузке продуктов и новых аккумуляторных батарей, приёму топлива, суете офицеров и озабоченно–хмурому виду Каутского. Да и слухами посёлок Лахтажный полнится: «В автономку скоро пойдёт К-136. Работает «разведка» среди офицерских жён. Какую хошь тайну наперёд своих мужей знают. Муженёк на лодке служит, ещё ни каким боком не гадает, не ведает, а уж благоверная рада сообщить ему новость не совсем приятную:

— Зубной пасты тебе купила, лезвий бритвенных, лосьон огуречный… Трусы новые возьми, не забудь…

— Куда это ты меня собираешь? — недоумевает супруг.

— Так ведь в автономку идёте…

В курсе всех дел на дивизии молодые мамаши, катающие в колясках малышей и страдающие от безделья. Все они, как правило, с высшим образованием: врачи, учителя, искусствоведы, библиотекари, химики–технологи, юристы, экономисты. Бегали на танцы в училище, повыходили замуж за курсантов, счастливые по уши, что урвали будущих адмиралов. И увезли их зелёные лейтенанты к скалистым пустынным берегам, в отдалённые гарнизоны, где на весь посёлок госпиталь, школа, клуб, почта и магазин. Должности в них давно заняты. А продавцами, медсёстрами, санитарками, поварами работают жёны мичманов — менее образованные, но более практичные. И потому масса свободного времени у оставшихся не у дел искусствоведов и юристов, дипломированных ветеринаров, агрономов, географов, ботаников, математиков и прочих невостребованных здесь специалистов. Всё–то они знают! И чья жена, пользуясь уходом мужа в море, с каким лейтенантом спит. И чей муж, заставая жену с любовником, колотит её несчастную. И за что и кого выгнали со службы. И когда и чьи мужья уйдут в море. Что новенького появилось в магазине и какой фасон платья заказала жена комдива Щербакова. И сколько нахапал начальник продбазы майор Коновалов. И за кого в последний раз комдив пытался выдать свою непутёвую дочь. Кому должны присвоть очередное звание, а кому нет и почему. И какая нынче в Севастополе погода.

— А мой–то дурак на Камчатку взял направление, а предлагали Черноморский флот!

— Точно дурак! А мой Никита лучше, что ли? Смирнов — его однокашник, давно капитан–лейтенант, а он, как пришибленный, в старлеях ходит…

— А ты не знаешь почему Смирнов звёздочку ухватил? Начальник строевой части с его Анькой шуры–муры, подмахнула ему, тот её муженьку представление ускорил.

— Может, и мне разок? Ха–ха… А что? Мужик он видный… Да только Никиту куда спровадить?

— На той неделе на торпедные стрельбы его «букашка» уходит. Мне Танька Морозова говорила, а её Митька оперативным дежурным в штабе… Лови момент!

Наслушался и я аналогичных историй, когда вышагивал ночами в проходе между каютами, будучи часовым у строевой части. Прохаживаясь взад–вперёд с незаряженным карабином «СКС», невольно становился посвящённым в чьи–то семейные истории.

Ночь душная, тёплая. Из полуоткрытой каюты приглушённый разговор. Мерцают в темноте огоньки сигарет.

Голос дрожащий, прерывистый, с чувством глубокой обиды:

— Я верил Жанне… Клялась в любви… После училища назначение получил на Камчатку… Она во Владике осталась… Институт заканчивала… Да и жить здесь негде было. Обещала ждать… Год не виделись. В письмах одни «люблю» и «целую». И вот недавно комнату дали. Прилетела она в Елизово. Поехал я за ней в аэропорт. Взял матроса с собой, чтобы помог вещи поднести… Так пока я искал такси, она снюхалась с ним…

Голос с бесжалостной издёвкой, насмешливо–ироничный:

— Ты застукал их в общественном гальюне при совокуплении? Если даже и так, не удивлюсь, у нас здесь похлеще бывало…

Голос мальчишески–плаксивый, с горькими вздохами:

— Да нет, недавно узнал… Сказал ей, что заступаю на вахту дежурным по кораблю, ночевать домой не приду… Начальник штаба Потапов с проверкой приходил, ещё дежурный по дивизии… Две аварийных тревоги нам сыграли. Как они ушли, я подумал, что никто больше проверять мою вахту не станет, решил втихоря домой на часок сбегать… Отметиться… Прихожу, тихонько открываю, чтоб, значит, сюрприз сделать… В комнате темно. Ну, стал по журнальному столику шарить, кнопку настольной лампы искать… Вдруг на меня набросили одеяло, загремел упавший стул. Я подумал, что Жанна шутит. Дверь хлопнула… Сорвал я с головы одеяло, включил свет, она в чём мать родила на смятых простынях лежит… В комок сжалась, на меня не смотрит. Что такое? Гляжу: на полу галстук от бушлата валяется. А на нём хлоркой намазана фамилия матроса. Того самого, которого я в аэропорт брал. Не успел, сволочь, раздеться и нырнуть к ней в постель, а то бы голеньким прихватил его. Вестовой Шабунин это был…

— Зубоскал со сто тридцать шестой? Дегенерат с оттопыренными ушами? Доверил козлу капусту! Нет, не понимаю наших гарнизонных шлюх! Ну, и вкусы у них!

— Я считал, что моя Жанночка любит меня. Подумать не мог, что она способна на предательство. Я так надеялся на её верность…

Голос усталый, равнодушно–спокойный:

— Я тоже так считал и надеялся… Провожала — на шее висела. А мы в море не ушли в тот день. Вернулся домой, в спальне на кровать прилёг, решил немного отдохнуть. Пришла жена с двумя подругами. Уселись на кухне за чаем, начали делиться секретами, кто с кем да как…Тогда и узнал всю правду и много нового о себе. И какой я плешивый, и что в постели не так хорош, как те, и ещё всякую пакость. Выбежал из спальни, кричу: «Суки, прошмондовки, курвы…». Они чуть в обморок не упали, не ожидали меня увидеть. А уж как моя бежала следом: «Гоша прости, Гоша, Гоша!». Не простил я. С тех пор, вот, и живу в этой каюте бобылём… А ты говоришь… Стервы они все по моему глубокому убеждению.

Рядом со строевой частью роскошная каюта командира дивизии подводных ракетоносцев контр–адмирала И. И. Щербакова. О каюте этой и её жильце ходили легенды, рассказываемые с особым пристрастием и юмором на полубаке «Невы», где моряки с разных лодок собирались перед отбоем покурить, потравить анекдоты.

Итак, легенда первая. Назовём её «Метод воспитания».

В начале августа К-136 вернулась на Камчатку после капитального ремонта во Владивостоке. Стояла жаркая погода, солнце палило немилосердно. Заметая клёшами пыль, по улицам Лахтажного бродили, обмахиваясь бескозырками, редкие матросы.

Кстати, название посёлка происходит от слова «лахтак» — тюлень.

В магазинах томились скучающие продавцы. На почте, в сберкассе, в полупустой конторе коммунальщиков изнывающие от безделья работники лениво перебирали бумаги.

В столь знойный день контр–адмирал Щербаков вышел из штаба эскадры взмокшим от пота и не в лучшем расположении духа. В ушах ещё звенели слова комэска: «Вы сделали для себя выводы?».

Откуда в штабе пятнадцатой эскадры подводных лодок стало известно о неудачной погрузке боезапаса на сто двадцать девятую? Гадать, видимо, не стоит. Когда торпедой шарахнули по корпусу лодки, начштаба Потапов находился на верхней палубе плавбазы, откуда пирс как на ладони.