— Ты кто? — просто спросила она.

— Геннадий… По комсомольскому набору из Тамбова… Приехал строить ваш Владивосток, — брякнул я первое, что пришло в голову. Ума не приложу: почему именно такую чепуху замолол я тогда под впечатлением её прелестей?

— А я Светлана. Десять классов закончила. В медицинский поступаю… Поплыли?

— Поплыли…

Она нырнула в набежавшую волну, легко, вразмашку, поплыла. Я, по–собачьи загребая перед собой, легкомысленно последовал за ней. Не знаю, сколько мы плыли, но когда я оглянулся, люди на берегу показались маленькими фигурками. «Вай–вай, — подумал я в страхе. — Я уже выбился из сил, а мы всё ещё плывём в сторону моря. Нет, с русалкой мне дальше путь заказан. Пока не поздно, надо поворачивать оглобли обратно. Всё! Приплыли…».

Забыв о стыде за своё неумение состязаться с девушкой в плавании, развернулся и поспешил к берегу. Однако, поздно спохватился, силы покинули меня. Руки сделались ватными, я стал захлёбываться и не сидеть бы мне сейчас за дневником, если бы Светлана не обернулась и не пришла на помощь.

— Опирайся на моё плечо, — спокойно и уверенно сказала она.

Я ухватился за неё и долго не мог отдышаться. До берега оставалось совсем немного, когда девушка ослабела и была не в состоянии поддерживать меня. Она всё чаще приныривала, хакала, глотая воду, и наверно утонула бы вместе со мной, но я отпустил её, и сам, как мог, начал отчаянно грести. И вдруг руки зацепили камни на дне. Я встал на ноги, спотыкаясь и падая в изнеможении. Воды оказалось чуть выше колен. Трусы сползли вниз. Одной рукой я поддёрнул их, сделал несколько шагов вперёд и бессильно упал на кромку берега. Рядом упала она. Волны накатывались на стонущие наши тела, и воздух со свистом вырывался из открытых ртов. Безвольно разбросив по песку руки, с прерывистым дыханием моя спасительница укорила меня вопросом:

— И почему сразу не сказал, что ты моряк. Я бы не поплыла с тобой. Мой папа — тоже моряк, адмирал. Он говорит, что вам запрещено купаться. И плавать военные моряки умеют плохо.

Я слушал её, медленно приходя в себя. Как глупо получилось. Чуть не отдал Богу душу по дурости. Не умею плавать, куда черти понесли?! Научился держаться на воде, плыть по–собачьи, ну и сидел бы на бережку, не рыпался бы. А теперь вот стыдуха такая перед адмиральской дочкой. Придётся дёргать отсюда.

Так я и сделал. Сбежал малодушно, стесняясь раскатавшихся трусов и своего вранья. Рядом Жар–птица была. Дочь адмирала! Хватай за хвост! Держи крепко, не отпускай! Эх, губошлёп… Упустил своё счастье.

Больше мы на Змеинку не ходили, кроме как в последний перед уходом на Камчатку душный субботний вечер. Я могу назвать тот день недели с полной уверенностью, потому что День военно–морского флота всегда отмечается в последнее воскресенье июля. Куренков разрешил команде спать на берегу. Я и Петруха Молчанов вознамерились вытаскивать наверх матрацы, подушки и простыни, как к нам на боевой пост наведались друзья — мотористы Слава Скочков и Коля Пироговский, торпедисты Ваня Герасимов и Саша Моисеев, кок Боря Пирожников, электрооператор Коля Чепель, трюмный машинист Гена Терёшкин и вестовой Юра Шабунин, возвращённый Каутским на лодку. Вся эта братия принялась выворачивать свои карманы и бросать в бескозырку деньги. Подкручивая усы, Ваня Герасимов по–хозяйски пересчитал собранную сумму, в которую и мы с Петрухой внесли свой посильный вклад, равный стоимости одной «поллитры» водки.

— Завтра на бочки встанем в Амурском заливе, — сообщил нам Шабунин. Накрывая стол в кают–компании, он услышал эту новость от обедающих офицеров и не замедлил уведомить нас. — Сейчас, пока стоим в этом глушняке, надо самоходом сгонять в ресторан, затариться водярой на завтрашний праздник. Иначе потом на берег не слиняешь.

— Как же по городу пойдём? На патруль можно нарваться…

— А это что? — Скочков выдернул из–за пазухи белую нейлоновую сорочку.

— Рубашка Осипова?

— Ну и что?! Стармех в город уехал… Прошвырнусь разок…Что ей сделается? Вы тоже у своих офицеров возьмите. Их нет на лодке, домой они ушли… Брюки наши флотские — чёрные, рубашки гражданские — кто поймёт по темноте, штатские мы или военные?

Довод, что и говорить, убедительный. В каюте комадира БЧ‑2 я и Петруха прибарахлились. Он взял салатно–лимонную, в клетку, тенниску лейтенанта Конашкова, а мне досталась пятнистая, в оранжево–красных петухах, безрукавка Тушина. Свои флотские клёши и позаимствованные без спросу чужие рубахи мы затолкали в обрез из–под тараньки и под видом мусора пронесли мимо вахтенного центрального поста. На берегу нас ждали остальные приятели. В зарослях жасмина сбросили с себя робы и переоделись в принесённые с собой одежды.

— Вперёд, моряки! Да здравствует свобода! — гогоча и потрясая пустым вещмешком, сказал Иван Герасимов. Вся гоп–компания двинулась по узкой тропе в гору. Перевалив через сопку, мы оказались в частном секторе Владивостока, долго плутали по кривым безвестным переулкам, пока не вышли на улицу, ведущую к ресторану «Утёс». На пути в это питейное заведение случился казус, возможный разве что в кино. Мы лицом к лицу столкнулись с … командиром БЧ‑2 старшим лейтенантом Тушиным. Николай Алексеевич шёл не один. Приобняв, он вёл дамочку привлекательной внешности. Весело щебеча в тужурке старлея, наброшенной на плечи, она беззаботно постукивала босоножками. На голове у неё красовалась белая тушинская фуражка, лихо заломленная на затылок. Вид сладкой парочки явно говорил о взаимных симпатиях. Вот уж действительно земля круглая! Где–то за сопкой, чёрт–те знает на какой улице угораздило нас сойтись нос к носу! И обязательно в свете ярко освещённой витрины магазина! Тушин замедлил шаг, вытаращившись на свою расписную рубаху, а я с нескрываемым изумлением впялился глазами в его щебетунью. «Во даёт старлей! Ещё сегодня утром пышку-Катеньку пароходом на Камчатку отправил, а уже с подружкой гуляет…», — подумалось мне в ту будоражную минуту. И так, медленно и не проронив ни слова, мы проследовали встречными курсами, разошлись, как в море корабли или совершенно незнакомые люди. Один, обалдев от нахальства матроса, другой, занемев от страха и удивления. Короткая заминка при встрече с командиром не остудила наш пыл свободного гуляния. У дверей «Утёса» дорогу преградил похожий на генерала пышноусый швейцар в фуражке с жёлтым околышем и жёлтыми лампасами на широченных штанах.

— Слушай, дед, мы строители, бухнуть надо… Водки купи нам.

— Тоже мне внучек выискался… Нашёл деда. Да я тут в кабаке таких тёлок огуливаю, какие тебе, салабон, и не снились. А какие вы строители, можете не травить баланду, — насмешливо произнёс швейцар. — Повидал я вашего брата. Это что? — задрав подол рубахи на животе Герасимова, указал строгий ресторанский служака на флотскую бляху. — Может, патруль вызвать?

— Не надо патруль! И совсем вы не дед… Это я так, пошутил, — начал отрабатывать задние ходы Ваня Герасимов. — Водочки бы нам… На все… Без сдачи.

— Водку на вынос не продаём…

— Червонец за хлопоты…

Швейцар сразу стал сговорчивым. Забрал деньги и вещмешок.

— Другой коленкор. — Ткнул здоровяка Пирожникова в пузо:

— Строители, едри вашу в медузу! Не с той ли лодки, что за сопкой торчит, дизелями коптит? Далеко слыхать.

— С какой ещё такой лодки? — прикинулись мы незнайками.

— Якорь не точите, всё равно тупой. Окромя вас во всей этой бухте никого нет. Ладно… Ждите…

Он принёс полный вещмешок бутылок.

— Осторожно, не разбейте. Салаги… Едри вашу в ракушки.

Мы благополучно вернулись на берег, где все спали под открытым небом. Протащили водку всё в том же обрезе из–под тараньки мимо полусонного вахтенного центрального поста, заныкали бутылки в трюмной выгородке. Лечь бы и нам спать, но самовольная вылазка взбодрила, хотелось новых приключений. На свою голову или на одно место. И мы снова двинулись в сопку. Теперь уже вдвоём с Петей Молчановым, переодевшись в робу, с ракетницей за поясом и с полными карманами сигнальных ракет. И то, и другое прихватили «на всякий случай» в каюте Тушина.