В столовой приятным сюрпризом оказался шведский стол (это на девятерых-то всего человек!). Бери что хочешь и в любом количестве. На этом, увы, свобода кончилась: рассадка за маленькими столиками была не абы какой, а планомерной. Сложенные треугольником записки с названиями дней недели указывали, где должен сесть каждый участник. Артуру, например, как 'среде' было предписано сидеть с Максимом, 'четвергом'. 'Понедельник' усадили со 'вторником'. 'Пятнице' пришлось тоскливей всех: ей инокини назначили сидеть за их собственным столиком. Всё время обеда они не перемолвились ни с девушкой, ни между собой ни единым словом, и даже улыбки не появилось на их узких, отрешённых, строгих лицах. Несколько раз Лиза оглядывалась на товарищей с беспомощно-жалостливым выражением Царевны-лебедь на лице.
- Давно дьяконствуешь? - напрямик спросил Максим своего соседа, едва разгрузил полный поднос: он со всеми уже тут стал на 'ты' и вообще на короткой ноге.
- Четвёртый год.
- Ух ты, стаж серьёзный! А что иерея не дают?
Артур улыбнулся краем губ. Если под 'иереем' понимать ламство, то долго же ему придётся ждать иерея...
- Не так это просто в нашей вере, - ответил он честно, собираясь уже во всём признаться этому добродушному здоровяку, и уже рот открыл, чтобы сделать это...
Максим с понимающим видом покивал:
- Ну да, ну да, ещё бы! (Он не понял про 'нашу веру', ему и мысли о подвохе не пришло.) Матушка, видать, не сыскалась? А ты не теряйся: надо, знаешь, брать за рога своё счастье!
- Понимаешь ли, - не без юмора заметил Артур, - у будущих матушек не растут рога.
- Про рога - я образно выражаюсь, фигурально.
- И я тоже не буквально. Я про те свойства характера, за которые человека можно взять. Взять, как правило, можно того, кто сам даётся в руки, а та женщина, которая будет хорошей женой клирику, не только в руки не даётся - она ещё и глазом не видна. Настолько незаметна, что порой задаёшься вопросом, существуют ли вообще такие женщины...
- Да, ты, однако, прав, - признался Максим. - Я об этом не подумал. Эх! - вздохнул он. - Одна у попа жена, да и та матушка. Знаешь, что дьякон Андрей Кураев по этому поводу рассказывал в МДА ? Не ищите, говорит, вы себе православную девицу: хуже нет таких девиц, вечно будет сравнивать вас со своим батькой. А найдите вы лучше нормальную русскую девку и катехизируйте её по самое... сколько надо, в общем. Что, слышал это выступление, нет? В 'Ютубе' есть, хотя уже, наверное, потёрли... Говорил-то он только для своих, сам понимаешь, а вышло наружу. Большой скандал был, так-то! Вот эта Алиса, или как её там...
- Лиза.
- Точно, Лиза: она ведь ничего девчонка, правда?
- Тебе и Света с утра тоже приглянулась, - не мог Артур не удержаться от улыбки.
- Ну и да: будто я этого стесняюсь! Сестрички тоже ничего, только, конечно... эх! Беда с чёрным духовенством какая-то! Иногда думаю грешным делом, Артур: не упразднить ли его вообще нафиг? А что, запишем в пожелания собору от православной молодёжи: так, мол, и так, мы тут посовещались... - ха-ха-ха! Это православный юмор, не принимай всерьёз. Я рад, что ты улыбаешься: ты, кажется, тоже не этот... не фанатик, хоть и дьякон. А вот Олег, - он склонился к собеседнику через стол, зашептал: - Олег, похоже, фанатик, ты заметил? 'Православие или смерть' - ну, что это такое? Это даже неприлично, этим только детей пугать! Мы тут дети, что ли, я не понял? И этот, в вышиванке, тоже подозрительный тип...
- Ладно, Макс, не нагнетай обстановку раньше времени, - миролюбиво отозвался псевдодьякон. - Кстати, про детей: ты видел здесь какого-то организатора, модератора, кроме этих двух черниц, которые никак не тянут на наше начальство?
Максим замер с ложкой в руке от неожиданности мысли. Расплылся в широкой улыбке:
- А ведь верно, слушай! Мы здесь, похоже, одни, без всякого присмотра! Йу-ху, вот так история!
- Оно-то меня и пугает, - озабоченно пояснил Артур. - Как бы ты не радовался раньше времени...
VIII
Инокини встали из-за стола раньше прочих и ещё до окончания обеда безмолвно разнесли всем участникам ключи от их 'номеров'. 'Номера' были двухместными, с туалетом и душем в каждом. Расселили их так же, как и рассадили за столами. Артур, быстро справившийся с обедом, только успел найти свой домик, оставить сумку в стенном шкафу и умыться, как часы показали, что пора спешить в 'корпус' на первую рабочую сессию.
Сказать правду, он появился в актовом зале раньше всех, как раз чтобы успеть оглядеться и найти вокруг себя просто большую аудиторию с двумя рядами офисных стульев, столом преподавателя, кафедрой и белым экраном. На столе стоял плоский компьютерный монитор, а под потолком был укреплён современный медиа-проектор (видимо, он связывался с компьютером без всяких проводов). Инокини вошли почти сразу за ним и расставили семь стульев из первого ряда полукругом, положили бланки протоколов на стол и вышли, ничего не говоря. Создавалось впечатление, что они дали обет молчания.
Постепенно подтягивались и рассаживались участники семинара, отдуваясь после сытного обеда, на котором несколько не рассчитали свои силы. Сейчас бы вздремнуть полчаса, а их гонят на работу. Вот все собрались и некоторое время недоумённо переглядывались: да, ведь они были одни, совсем одни!
- Насколько я понимаю, мы должны сначала выслушать тематическое выступление 'понедельника', - пришёл Артур на помощь компании. - После - провести дискуссию, проголосовать на предложения и записать вон в те бланки, которые для нас оставили на столе. Господин... господин Толстои, пожалуйста, мы Вас просим!
Общество облегчённо захлопало. 'Господин Толстои' вышел за кафедру и поклонился, белозубо улыбаясь.
Жером заговорил, но слушать его в известной мере было мучением, и по причине скверного владения грамматикой уже неродного для него языка, и по той причине, что он к выступлению не подготовился, по крайней мере, в самый первый день, в чём он честно признался в начале своей речи. Речь Жерома свелась к абстрактным призывам ко всему хорошему против всего плохого, к сентиментальным воспоминаниям о его, Жерома, родителях, которые через всю жизнь пронесли ясный свет - память о дорогой нашей матушке-Рюсси, и к размышлениям о том очевидном факте, что христианство в современной Европе переживает не лучшие времена. Все, однако, слушали с тем молчаливым и вежливо-напряжённым вниманием, которое проявляют к старающемуся изо всех сил докладчику, и даже наградили измученного француза сдержанными аплодисментами.
В зал, будто эти аплодисменты были сигналом, вошла сестра Иулиания (или Елевферия?, если бы ещё знать, как их различать между собой!), включила компьютер, медиа-проектор, повернула вертикальные жалюзи на окнах и запустила учебный фильм, посвящённый состоянию православия за рубежом.
- Выключите сами, - сказала она только перед тем, как вновь уйти, и это были первые произнесённые ей слова.
Фильм оказался более дельным, чем спонтанный доклад, однако рисовал ситуацию в несколько мрачном свете. Вторую часть, о бедах православия на мятежной Украине, глядеть было особенно тягостно. Смотрели его все по-разному: девушка конспектировала, Олег - уставившись на экран и не отрываясь. Монах дремал. Писатель что-то строчил в своём блокноте, не поднимая головы. Жером часто моргал, то ли расчувствовавшись, то ли оттого, что непривычный свет резал глаза. Фильм закончился через час с небольшим. Ещё несколько минут посидели молча под властью впечатления от невесёлых картин, пока Лиза не догадалась развернуть жалюзи, впустить солнечный свет.
- Спасибо, - тихо поблагодарил Артур.
- Надо избрать председателя собрания, - первым нашёлся Максим. - А то будем галдеть без всякого порядка, что, не так?
Председателем собрания тут же избрали самого Максима, а секретарём, к некоторому удивлению последнего, - Артура. Хотели сначала возложить секретарство на писателя, но тот взял самоотвод. ('Нет, дорогие мои, увольте, у меня почерк курицын! Вот, взгляните! - он продемонстрировал всем в раскрытом виде свой блокнот. - Разве кто-то может это прочитать?' Прочитать действительно никто не мог.) Председатель предложил высказаться о проблеме желающим и, так как желающих сразу не нашлось, заговорил сам:
