XXVI

На этих словах докладчицы случилось нечто конфузное и, по контрасту с возвышенным смыслом слов, пошлое, хотя само по себе и не такое ужасное.

Дверь актового зала приоткрылась сантиметров на тридцать, и внутрь зала просунулась голова молодой бабёнки с исключительно простыми, даже несколько карикатурными в своей грубости чертами, с выражением хамоватого любопытства на лице.

- Опаньки! Туточки они все, - произнесла голова. - Куку, ёптыть. Сидите? Ну, сидите, сидите. Покедова!

Голова убралась, дверь закрылась.

Лиза, споткнувшись и изменившись в лице, попробовала, но не нашла в себе силы продолжать: таким холодным душем для неё, воспарившую с высотам женского служения, стала эта деревенская проза.

- Извините, - шепнула она и быстрыми шажками вернулась на своё место.

Впрочем, явление головы не одну её, а всех ошарашило. Наконец нашелся белорусский писатель, дав волю общему возмущению:

- Что это, что здесь вообще за бедлам творится?! Как можно работать и обсуждать судьбы всего русского православия в таких условиях?!

Сергей хоть слушал Лизу с немалым догматическим скепсисом, записывая себе в блокнот всякий пункт, по которому хотел возразить, но его, писателя, даже против его воли увлекла сама поэзия этого ширококрылого девичьего порыва - и вот некая кудлатая башка решает поставить в этой поэме такую жирную кляксу! Тут было чему негодовать!

Иудей поднялся с места:

- Позвольте мне, братья и сестры! Я схожу и выясню, в чём дело. Может быть, это просто наш повар, который уточняла наше количество таким вот несколько хамским образом...

Брат Евгений вышел за дверь. Потянулось тягостное молчание. Минуты через четыре монах снова вошёл в актовый зал. Вид он имел более чем обескураженный, хоть и силился улыбаться.

- Всё несколько хуже, - доложил он. - Три каких-то молодухи и один мужик вида почти уголовного хозяйничают в нашей столовой. А именно, они питаются приготовленным для нас обедом, отпуская по этому поводу всякие комментарии. Одна черпает из кастрюли прямо поварёшкой, другая пожирает, не подберу иного слова, пирожные, а мужик уплетает рыбу. Порционную, между прочим. Увидев мою рясу, поинтересовались, не поп ли я. А если я поп, то не хочу ли я в лоб? Так как в лоб я всё же не очень хочу, вернулся к вам.

Участники начали переглядываться с растерянным видом. Да, чего-чего, но этого никто не ждал! Послышались первые голоса:

- Это недопустимо!

- Что за шуточки?

- Куда охранник смотрел?

- Да всё просто: он-то один, а их четверо!

- А дальше что они учудят? Будут гадить нам на голову?

Гольденцвейг занял своё место и вновь заговорил, почти гневно, так как успел отойти от потрясения:

- Я думаю, досточтимые братья (нарочно говорю именно 'братья'), что перед лицом этих наглых захватчиков нам надо объединиться и дать им отпор. Вначале - сурово призвать их к порядку, а затем - даже и силой выдворить их, если понадобится! Наша защита - дело рук нас самих, если уж священноначалие оставило нас в эту трудную минуту. Предлагаю, чтобы Олег в качестве единственного человека среди нас, имеющего касательство к военному делу, пусть хоть только в историческом аспекте, кроме того, в качестве Вторника с его марсианской природой, принял бы сейчас командование всеми мужчинами и указал бы нам, так сказать, тактику и стратегию наших действий.

- Д-да, - пробормотал Максим. - Мысль разумная. Ставлю на голосование...

- Только давайте уже побыстрее: ведь они этак весь обед сожрут! - поторопил монах.

- Самоотвод, - бросил Олег. Прозвучало это так неожиданно, что Максим даже и не сразу нашёлся, чтобы спросить:

- Как это? Почему?

- Самоотвод, - повторил руководитель патриотического клуба. - Потому. Что вы предлагаете: взять швабры и идти бить деревенских? Побьёте этих четырёх - полдеревни придёт.

- Но нельзя же бездействовать перед лицом зла! - возмущённо выдохнул иудей. - Не узнаю Вас, Олег! Вы что, толстовцем заделались?

- Ай! - махнул рукой Олег. - Хватит словами-то кидаться... 'Перед лицом зла, перед лицом зла'... Какого, спрашивается, зла? Это, любезные, народ ваш, тот самый народ, о котором вы, либералы, так лицемерно печётесь и который в реальности ненавидите до боли в печёнке. Уж простите русский народ, что он вам рылом не вышел! Нет у нас морального права гнать отсюда этих людей! Это мы здесь гости, а они - на своей земле хозяева.

- Да? - поразился монах. - Они хозяева? Так это народ нас, может быть, здесь поит и кормит? А не Русская церковь?

- А Русской-то церкви кто средства даёт, чтобы нас поить и кормить? - иронично уточнил Олег. - Государственный департамент США, наверное? Ах, как вы мне надоели, брат Евгений! Вы и иже с вами, слуги-то наши Божьи! Какие слуги?! Захребетники, вот слово для вас! Другого не дождётесь! Вы - жуки в муравейнике, вы пробираетесь в недра народа и захватываете самые жирные куски! Руководите нами и попутно травите нас ядом своего либерализма! Какое вы моральное право имеете на это, если даже не разделяете нашей веры? Не лупайте на меня глаза, брат Евгений, не ослышались, не обманете меня своей ряской! Для Вас Христос - разве Спаситель, для Вас лично? Ох, прав народ, когда говорит, что жиды Христа распяли! И вы нас ещё чему-то учить вздумали со своей жидовской колокольни?

Повисла неловкая пауза.

Иудей откашлялся и заговорил:

- Что ж, Олег, спасибо на добром слове, хотя бы за искренность спасибо. Ждёте от меня ответа? Или даже не ждёте, так велико ваше презрение к 'захребетникам'? А я вам отвечу всё равно. Меня обвиняют в том, что я хочу вкусно есть и сладко спать? Это не возбраняется нашим писанием! Разница между нами и вами в том, что мы признаём за человеком его естественные права, даже грешки, а вы целой нацией всё корчите из себя святых-недоумков. Мне ставят в упрёк то, что мы занимаем лучшие места? Кто же виноват в том, что у вашего безнадёжно-пропойского и ленивого в своей массе народа недостаёт честолюбия? Я - неправославный? Да, так и есть, но я хотя бы Богу поклоняюсь, в отличие от вас, сатанистов, потому что не может в своей духовной сути не быть сатанистом тот, кто восхищается усатым душегубом! Жиды Христа распяли? Да, конечно, я лично приколачивал Его к кресту! Ах, как же вы мне надоели тоже, вы, великорусские хамы с вашим хамским патриотизмом, с патологической любовью к кнуту и сладострастным желанием лизать сапоги кремлёвскому горцу, любители берёзок и крепостных девок! Купите себе каждый свою личную берёзовую рощу, чтобы у вас никогда не было недостатка в розгах, и потеряйтесь в ней навсегда! ¡Сómprate un bosque y ¡piérdete en él!

Олег легко вскочил с места, быстрыми шагами подошёл к монаху и остановился перед ним, сверля его глазами. Тот, не отводя взгляда, обозначил презрительную улыбку на лице. Этой ухмылки от 'жида' патриот уже не вынес: схватив брата Евгения за ноги, он резким движением опрокинул его на спину вместе со стулом. Все повскакивали со своих мест. Максим и Сергей бросились держать за руки Олега, а Артур помог подняться монаху и принялся быстрым шёпотом убеждать его успокоиться.

- Мне здесь нечего делать, - произнесла Лиза звонко и печально. - Неужели сейчас продолжим обсуждать женское служение? Кто-то на самом верху пошутил: не мой сегодня день. Извините!

С этими словами она собралась и вышла, уход её мало кто заметил. Артур, скрепив сердце, остался, помня о том, что ведь обязанности писать протокол с него никто не снимал. Правда, писать было нечего. Оставшаяся 'великолепная четвёрка' уже успокоилась до той степени, чтобы никому не махать руками, но не до той, чтобы перейти к обсуждению темы дня. Летели выкрики:

- Ай, зря я тебе всё же не заехал в табло! (Олег.)

- А ты попробуй, попробуй! Рискни здоровьем, чудило! (Евгений.)

- Какая лексика! Какой слог! Вперёд, товарищ полковник! Вперёд, ваше преподобие! Я записываю! (Сергей.)