Однако религия с подобной перспективой едва ли согласится. Бог и сатана — вечные конкуренты. Сторонники Бога обречены на постоянную борьбу с кознями дьявола. И они поступают совершенно правильно, поскольку служить Богу (бытию, жизни) — значит противостоять дьяволу (небытию, смерти). Поэтому цель Бога есть Бог (но не дьявол). Цель бытия есть бытие (но не ничто). Цель всякой жизни есть жизнь (но не смерть). Наконец, цель человека есть сам человек (но не сверхчеловек, к примеру).

С точки зрения светской теологии, вопрос «Зачем мне следует быть нравственным?» может получить следующий ответ. Мы должны быть моральными, чтобы поддерживать жизнь, принимать участие в ее творении, чтобы утверждать существование человека и человеческого рода. Жизнь есть добро, смерть есть зло. Делать добро — значит укреплять жизнь (бытие), совершать зло — значит умножать смерть (ничто). Поэтому нам следует научиться различать формы жизни и смерти (Бога и дьявола), добра и зла. Впрочем, сделать это не так уж трудно.

Итак, Бог есть бытие, жизнь, добро. Дьявол есть ничто, смерть, зло. Жизнь и смерть, бытие и небытие, добро и зло составляют два противоположных начала человеческой сущности и космического порядка.

Кстати говоря, весьма плодотворной может быть светская интерпретация идеи грехопадения. Так, по Дж. Фрэзеру, «… вся суть истории грехопадения, по-видимому, состоит в попытке объяснить смертную природу человека…» (Фрэзер 1985: 31). Правда, его попытка истолковать эту библейскую легенду выглядит малоубедительной.

На наш взгляд, библейское дерево познания добра и зла — это осознание своей жизненности и смертности. Если грех, зло связаны в конечном счете со смертью, конечностью человека, его бытия, то смертный характер человека и знание этого факта делают людей грешными. Мы грешны, в частности, благодаря знанию. Другими словами, если бы люди не знали добра и зла, то есть в конечном счете о своей смертности, конечности, то они не были бы греховны. Невинность — это незнание греха. Иначе говоря, если благодаря разуму человек узнает понятия добра и зла, следовательно, греховность связана с разумом, зависит от него. Но если кто пожелает назвать что-либо греховным, то появляется шанс контролировать поведение человека, фиксируя в его разуме выдуманное представление о грехе и упрекая его в этих мнимых грехах. Отсюда вытекает, что очищение от грехов осуществляется не только посредством, например, покаяния, но и путем прояснения с помощью того же разума, что есть действительный грех, а что есть мнимый порок, придуманный лишь для контроля за нашим поведением. Именно по последнему основанию мы испытываем праведным гнев по отношению к морализаторам различного толка.

С этой точки зрения грехопадение означает разрушение человека в результате оставления ему только смертной природы. Отпасть от Бога — значит, в частности, потерять творческое начало. В этом смысле отпадение от Бога означает иссякновение, исчерпание, крайнее ослабление творческого начала, и это есть действительное зло.

Если вспомнить мысль А. Камю о том, что всепожирающая смерть — последняя истина абсурда, то оказывается, что смерть создает бессмыслицу, делает бессмысленным этот мир и все дела человеческие; именно смерть творит вселенную абсурда. В таком случае осознание своей смертности означает признание бессмысленности, никчемности своего бытия. Другими словами, конечное существование человека есть абсурдное, нелепое его бытие.

Для снятия этой абсурдности требуется бесконечность, абсолютность, то есть спасение человека заключается в обретении им бесконечной жизни. Более того, если человек не обретет спасения, то есть бесконечного бытия, он оказывается абсурдным, конечным героем. Кроме того, с учетом бесконечного начала в человеке можно сказать, что индивид, не обретший бесконечности, не исполнил своего предназначения, поскольку не реализовал в себе бесконечное, то есть бессмертное, начало.

Для религии важнейшим идеалом является достижение рая, или установление одного сплошного бытия, в котором больше никогда не будет смерти. Врата рая закрыты для дьявола. Однако подобная перспектива весьма сомнительна. Если человек когда-нибудь все же отменит свою физическую смерть, то он перестанет быть человеком. Такой «человек» должен будет умереть, трансформироваться в иное качество, чтобы навсегда преодолеть смерть. Окончательная победа над смертью покупается ценой жизни.

Светская теология предлагает, так сказать, идеальную интерпретацию понятия рая. Рациональный смысл этого образа заключается в том, что после физической смерти человек остается жить в памяти благодарных потомков, в духе последующих поколений. Рай как вечная жизнь — это духовное бытие конкретного человека в духе человеческого рода. Это бытие в духе не имеет физических или географических координат, однако и не является потусторонним. «Жизнь в раю» той или иной личности — это не только добрая о ней память потомков, но и ее духовное влияние на реальную жизнь поколений теми результатами своих деяний, которые она получила в течение своего конечного земного срока. Так понятый рай находится среди нас, он составляет наше духовное наследие, наше духовное богатство, нашу великую силу. Поэтому уничтожение истории, культурных ценностей и памятников можно рассматривать как тяжкий грех, как отцеубийство. Люди, убивающие свою историю, становятся осиротевшими, они лишают себя почвы, прошлого. Их будущее оказывается скорее всего апокалиптическим.

Так понятый рай служит живым людям, он поддерживает их жизнь, укрепляет их. Бесконечная жизнь в духе служит сегодняшнему и бесконечному бытию. Следовательно, попасть в рай, спастись человеку невозможно в одиночку. Спасается тот, кто служит человечеству, его вечной жизни. «Спасающий спасется», — сказал Владимир Соловьев.

Соответственно, ад следует трактовать как вечные проклятия тем или иным субъектам. Но если индивидов, сеявших физическую или духовную смерть, начинают превозносить, то это означает, что сама человеческая жизнь превратилась в ад.

Диалектика жизни и смерти, бытия и ничто применительно к Богу и дьяволу означает следующее. Однажды одержав окончательную победу над дьяволом, Бог прекратил бы свое существование и перешел бы в иное состояние. Бог является Богом благодаря… дьяволу.

Задача Бога не в том, чтобы уничтожить своего извечного противника, а в том, чтобы максимально ограничивать его влияние, его смертельные «шутки».

Поскольку человек не может окончательно победить физическую смерть, его цель состоит в укрощении смерти. Торжество жизни особенно впечатляет, когда смерть стоит на коленях. Умножая жизнь, мы побеждаем смерть. Умножая жизнь, мы делаем добро, действуем во славу Бога и отрицаем дьявола (зло).

В истории не раз случались споры по поводу религии. Но вот пришел Фридрих Ницше и жестко заявил: «Бог умер!» Двадцатым век с прилежностью первого ученика повторял слова философствующего поэта. Между тем правомерен вопрос о точности поставленного диагноза.

Сначала обратимся за разъяснениями к Мартину Хайдеггеру. Его интерпретация (1943) слов Ницше по своим целям и значению находятся в кругу того самого опыта, на основе которого продумывалось «Бытие и время» (см.: Хайдеггер 1993а: 170). Как указывает Хайдеггер, впервые слова «Бог мертв» Ницше произнес в третьей книге сочинения «Веселая наука», вышедшего в 1882 году. Там Ницше уверял, что бога убили люди: «Все мы его убийцы!» Хайдеггер поясняет, что следует понимать под убиением Бога. «Убивать — этим подразумевается здесь устранение людьми сущего как самого по себе сверхчувственного мира» (Хайдеггер 1993а: 212).

М. Хайдеггер предлагает весьма интересный комментарий. По его мнению, у Ницше слова «Бог» и «христианский Бог» служат для обозначения сверхчувственного мира вообще. Бог — наименование сферы идей, идеалов. Эта область сверхчувственного, начиная с Платона, а точнее, с позднегреческого и христианского истолкования платоновской философии, считается подлинным и в собственном смысле слова действительным миром. В отличие от него чувственным мир лишь посюсторонен и изменчив — потому он кажущийся и недействительным. Посюсторонний мир — юдоль печали в отличие от горнего мира вечного блаженства по ту сторону вещей. Если, подобно еще Канту, называть мир чувственный миром физическим в более широком смысле, тогда сверхчувственный мир будет миром метафизическим. С этой точки зрения положения о том, что люди не мыслят метафизическое бытие и они более не веруют в бога, оказываются тождественными.