Я поспешно распрощался с полковником: меня уже окликал майор, спешивший к машинам. Несмотря на кромешную тьму, не было никакой сутолоки. Следуя за светлым зайчиком командирского фонарика, автоматчики спокойно занимали свои места позади орудийных башен танков.

— Набирайтесь впечатлений, лейтенант, — кричал майор, — такие моменты и на фронте не часто бывают.

— Ну, вот ваш паровоз, — пошутил он, крича мне прямо в ухо, потому что из-за адского грохота артиллерии иначе было невозможно разговаривать.

— Будьте готовы ко всяким неожиданностям, — крикнул он на прощание и, погасив фонарик, исчез в темноте.

Я сел вместе с солдатами, которые, потеснившись, уступили мне местечко возле броневой башни.

Мне очень хотелось поговорить со своими спутниками, тем более, что все они были гвардейцы из полка Лебедева.

— Первый раз на танке?! — крикнул я своему соседу справа в самое ухо. Кричать приходилось во всю мочь, напрягая голос.

Сосед сначала не расслышал моего вопроса, полез в карман и подал мне коробку спичек. Я, смеясь, возвратил ему спички и повторил вопрос громче. Он кивнул головой и крикнул мне в ухо:

— Никак нет, приходилось и раньше.

Продолжать разговор не удалось, так как к грохоту канонады прибавился еще рев моторов, потом танк наш задрожал и двинулся вперед.

Сначала мы шли медленно. Нас бросало то вверх, то вниз, то в одну, то в другую сторону, и мы догадывались о спусках и подъемах, которые преодолевали машины.

Над нашими головами появились звезды, — значит, вышли на открытое место. Впереди бушевало пламя взрывов. Багровые вспышки клали зловещие отблески на броню машин, в воздухе пахло пороховым дымом, на зубах хрустела земля. Вдруг впереди взорвалась белая ракета, и, прежде чем она погасла, мы остановились. Машины вышли на исходный рубеж. Но стоянка была недолгой.

Неожиданно вспыхнувший артиллерийский обстрел также неожиданно прекратился. В тишине каждый из нас ясно услышал шипящий звук взлетающих ракет. Три ярких цветных пучка с длинными хвостами на короткое мгновение осветили фантастическими красками окружавшую нас местность и погасли…

Тревожные мысли стали меня одолевать.

«Может быть, это последний свет, который мне пришлось увидеть в последний день моей жизни», — думалось мне. Но другой голос, отгоняя черные мысли, обвинял меня в малодушии, трусости. «Но ведь это война, — снова повторил первый, — где тебя всюду подстерегает смерть…» Возмущенный подобной трусостью, второй голос подбодрял: «Вот потому, что ты на войне, ты и должен взять себя в руки, быть мужественным!» И этот голос восторжествовал… Не прошло и пяти секунд, после того как погасли сигнальные ракеты, мощный рев моторов огласил окрестности — наши бронированные чудовища пошли на врага.

Куда девались сомнения, страхи!

В моей памяти отчетливо сохранилось три эпизода этой ночи. Сейчас, когда я делаю записи в своем дневнике, я в состоянии расставить их в последовательном порядке.

Тогда же они прошли перед моим взором, как фантастические видения в калейдоскопе.

Первый эпизод. Сначала, судя по толчкам и рывкам, машины шли полем. Справа и слева вспыхивали огни орудийных выстрелов. Значит, мы шли развернутым строем и вели огонь. Потом мы заметили красные отсветы пожара. С каждой секундой становилось светлее. Я уже ясно различал очертания машин, шедших по сторонам. Тут наш путь перерезало шоссе. Танки быстрым маневром перестроились в колонну и еще быстрее ринулись вперед.

А вот и источник огня! Горел двухэтажный дом, окруженный высоким кирпичным забором. Двор был пуст, дом горел, как гигантская свеча, вставленная в каменный подсвечник. Вдруг впереди — короткое замешательство: на освещенной пламенем площадке крутится вокруг своей оси наш танк, подбитый невидимым врагом.

Я вижу майора Семенова. Он что-то кричит, показывая на длинное низкое строение, скрытое раскидистыми ветвями каштанов.

…Длинная пулеметная очередь на миг покрывает шум моторов и голосов. Майор, схватившись за голову, падает. В следующее мгновение два головных танка с грозным ревом сворачивают с шоссе и, опустив длинные хоботы орудий, бьют прямо в упор. Рушатся стены, сыплется черепица, а танки, подминая под себя обломки, входят в развороченные бреши. Вдоль танковой колонны с сигнальными флажками в руках бежит офицер. Раньше я его не видел. Очевидно, старший. Танкисты поднимают Семенова и уносят в машину.

Когда наши машины, вновь приняв боевой порядок, ринулись вперед, я увидел около подбитого танка, там, где лежал Семенов, небольшую лужицу крови и перчатку. Наверно, она ему уже не нужна…

Второй эпизод. Мы миновали какую-то рощицу. За ней уже не видны были отблески пожарища. Мы снова вступили в темноту, как будто переворачивая новую страницу нашего боевого похода. Танки замедлили ход и остановились. Мне, не посвященному в секреты похода, была тогда непонятна эта остановка танков в чистом поле, на открытом месте. После тряски и грохота сделалось так тихо, что один из моих соседей решил даже закурить.

— С ума сошел! — ахнул кто-то рядом. — Ты что, в блиндаже на нарах? Скаженный!

— Тише! Слушайте, слушайте, братцы!

Можно было, даже не прислушиваясь, ясно различить протяжное «ура», которое звучало где-то позади нас. Оно вскоре было перекрыто мощной волной ружейной и пулеметной стрельбы. Но врагу не удалось окончательно заглушить его. После короткого перерыва крики «ура» с еще большей силой вспыхнули ближе.

В это время три зеленые ракеты, одна за другой, взмыли в небо, и наша колонна тронулась в путь, в ту сторону, где погасли их огни.

Собственно, с ними и связан третий эпизод. Танки въехали в небольшой поселок и растянулись в линию вдоль домов. Только когда рассвело, я заметил, что танки стояли не на улице, а за домами. И вдоль кюветов, на шоссе, которое проходило мимо поселка, первая рота батальона Абдурахманова держала оборону.

Так вот — о третьем эпизоде. Когда наши танки остановились и мы рядом услышали родную речь, мне показалось, что эта ночь длилась бесконечно. Бледная полоска рассвета на востоке обозначила уже веху нового дня, новых забот, успехов и потерь.

Потерь… Я вспомнил о майоре Семенове. После недолгих поисков я разыскал нового командира танковой колонны. Он сидел на траве и беседовал с двумя офицерами. Когда я доложил о себе, командир грустно улыбнулся и сказал:

— Майор сообщил мне о вас. Вы знаете, что его беспокоило? «Надо, — говорит, — поберечь его. Мало стреляный…» И посадил вас на заднюю машину.

Я боялся спросить, что с майором. Но он понял меня и без слов.

— Майора похороним здесь… Хотите проститься?

Офицеры поднялись, и мы всей группой подошли к головному танку.

Тело Семенова лежало перед танком на двух солдатских плащ-палатках. Лицо его было спокойно. Легкий предутренний ветерок шевелил прядь темных волос над светлым лбом. Майор лежал строгий, вытянув руки по швам, готовый, казалось, по первому сигналу встать и идти в бой…

Мощный ствол танковой пушки, грозно протянувшийся над телом мертвого майора, охранял его последний покой.

…Но зарождавшийся день неумолимо звал к жизни, ради которой люди жертвуют собой.

Я попрощался со своими ночными спутниками и отправился разыскивать штаб майора Абдурахманова.

Как говорится, легче всего танцевать от печки. Печкой для меня была рота Головни, остававшаяся на месте, и я отправился к нему, чтобы получить нужные сведения о местонахождении Абдурахманова.

Но, к сожалению, как я уже говорил, там я выяснил, что Абдурахманов получил новое оперативное задание и мне снова приходится его догонять.

Телефонист сидел в соседней комнате, и я о нем ничего не подозревал до тех пор, пока он не вышел к нам и несколько растерянно не заявил: