Подчеркнутая сердечность Майера возымела действие на лейтенанта — он почувствовал себя польщенным от такого приема одним из важных персон главного управления имперской безопасности. Майер представил увешанному наградами офицеру своих ближайших сотрудников: унтерштурмфюрера[19] в роскошной эсэсовской форме и очкарика с томным взглядом великовозрастного школьника, по фамилии Фогльброннер.

Сидя за чашкой кофе, Майер докладывал о своем ведомстве, о его обязанностях, трудностях и путях их преодоления.

— Нужно обладать искусством найти главное. В настоящее время у нас имеется один опытно-показательный экземпляр — полковник, который наконец-то сознался, что он настоящая свинья.

— Полковник? — спросил Константин с недоверием.

Майер истолковал этот вопрос по-своему. Он подробно остановился на так называемой компетентности и недостатках раздельного аппарата юстиции, когда очевидные преступления против рейха вермахт из-за ложно понимаемых традиций, слишком долго затягивает производством.

— Но теперь мы начали применять более прогрессивные методы, — приободрившись, вещал штурмбанфюрер. — В настоящее время свиней и проходимцев всех сортов гестапо может хватать везде, где бы они ни находились, за исключением территории, занимаемой частями вермахта. Остальные дела заканчиваются обычным способом. Причем должен вам сказать, что ни одно из наших деяний не может считаться незаконным, поскольку все это совершается во имя рейха, во имя фюрера.

— Вы совершенно правы.

— Тогда пойдемте со мной.

Они спустились по ступеням в холл, пересекли его и подошли к входу в подвал. Люди Майера услужливо открывали перед ними двери. В подвале, как и во всем доме, царила атмосфера клиники. Помещение, в котором они оказались, было ярко освещено лампами, скрепленными под потолком в крестообразные люстры, как в операционной. Посередине стояли длинные столы, а за ними один-единственный стул. Майер приказал принести другой и пригласил лейтенанта сесть с ним рядом.

Затем штурмбанфюрер крикнул:

— Ввести Брухзаля!

Вскоре в помещение втолкнули мужчину. Он споткнулся о стол, но все-таки сохранил равновесие, хотя и качался, как мачта на корабле при легком волнении моря.

— Ну? — спросил мягко Майер.

— Подследственный Брухзаль! — громко представился мужчина.

Он был одет в поношенный тесный пиджак серо-коричневого цвета. Из-под пиджака высовывался воротник грязной рубашки. Обтрепанные брюки он поддерживал руками. На нем не было ни носков, ни ботинок.

— Подследственный Брухзаль, номер 37 804, прибыл!

Это был полковник, награжденный Рыцарским крестом.

Его лицо было бледным, помятым и заросшим, а руки дрожали, как у алкоголика. От него пахло потом, мочой и кровью.

— И это дерьмо хотело уничтожить нашего фюрера! — воскликнул Майер обличающим тоном, повернувшись к Константину, который растерянно смотрел на эту человеческую развалину. — Эта скотина называла фюрера сумасшедшим, которого нужно уничтожить, как взбесившуюся собаку. Вы будете это отрицать, Брухзаль? — резко бросил штурмбанфюрер полковнику.

— Я признаю себя виновным, — промолвил тот я тупо уставился на белую как мел стену.

— Вот таковы они, эти прохвосты! — Штурмбанфюрер с удовлетворением откинулся на спинку стула. — Поначалу раскрывают свою пасть, а затем готовы накласть в штаны. Вы сожалеете о том, что сделали?

— Сожалею…

— А что потом?

— Я сожалею, — беззвучно повторил человек, еле державшийся на ногах, — и прошу о справедливом наказании.

Майер презрительно фыркнул и искоса взглянул на Константина. Удивление и возмущение лейтенанта были ему приятны. Очевидно, представление, которое только что увидел Константин, он запомнит на всю жизнь. Майер чувствовал себя как хирург, уверенно вскрывающий скальпелем нарыв на глазах у удивленных зрителей.

— Этот негодяй бессовестно обманывал своих солдат. В то время как они умирали за фюрера и рейх, он сидел в ресторанах, называл фюрера идиотом и даже вербовал сукиных сынов, которые тоже являлись презренными предателями. — Штурмбанфюрер был доволен: наконец-то он кого-то выследил! Тем самым обретало смысл его специальное задание — надзор за вермахтом. — Называйте имена, Брухзаль!

Бывший полковник начал механически перечислять: Обер-лейтенант Хазенелевер, майор Самсон, майор Эдлер фон Хирт, полковник фон Нассенройт, полковник Нетцель, генерал Фельман, генерал Блюментрит, генерал-фельдмаршал Роммель…

— Но это же абсурд! — воскликнул с возмущением лейтенант. — Это же неправда! Фельдмаршал Роммель? Никогда!

Здесь, казалось, и сам штурмбанфюрер стал нервничать. Он навалился на стол и прорычал:

— Заткните глотку, Брухзаль! — Потом, обращаясь к Константину, Майер промолвил: — Пожалуй, он зашел слишком далеко. — И он грубо рассмеялся: — У него, вероятно, гайки ослабли. Но его еще можно подремонтировать.

«Однако это действительно зашло слишком далеко, — подумал он. — С этим ни в коем случае нельзя идти к фюреру: ведь Роммель его любимец, это известно всем».

— Мне хотелось бы выйти на воздух, — тяжело дыша, промолвил лейтенант. — Мне что-то нехорошо…

Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель вышел молча, и это не нуждалось в комментариях. Все хорошо знали: если генерал-фельдмаршал молчит, значит, он глубоко огорчен или исполнен презрения. В данном случае Роммель был огорчен сообщениями о ходе вторжения.

Он направился в кабинет, где в одиночестве работал его начальник штаба. Генерал изучал карту и делал на ней пометки. Роммель встал рядом с ним.

— Катастрофа просто неизбежна, ее уже не предотвратить, — промолвил генерал-фельдмаршал с горечью. — Только идиот может этого не видеть.

Начальник штаба, не отрываясь от работы, как бы между прочим бросил:

— В вашем кабинете, господин фельдмаршал, вас ожидает подполковник Хофаккер. Он прибыл из Парижа от генерала Штюльпнагеля.

Роммель углубился в изучение карты. Противник неудержимо продвигался вперед. Через неделю союзники будут у стен столицы Франции, через месяц — у границ Германии. Такова реальная обстановка, и необходимо было делать срочно выводы. Но Гитлер, казалось, совершенно ослеп. В последнее время он даже не слушал таких специалистов, как Роммель.

— «Необычные времена требуют необычных действий», — промолвил задумчиво начальник штаба. — Это сказал генерал-полковник Бек.

Фельдмаршал оторвался от карты и задумался. Сейчас он казался себе охотником, утерявшим след, им овладела страшная усталость. Однако затем он собрался, выпрямился и по-солдатски уверенно вышел из кабинета.

Подполковника Хофаккера он приветствовал сердечным рукопожатием:

— Располагайтесь поудобнее. Вы привезли мне известия или требования?

Цезарь фон Хофаккер был высок, строен и полон энергии. Полковнику Штауффенбергу он приходился двоюродным братом и очень походил на него.

— Решились вы наконец? — обратился подполковник к Роммелю. — Можем ли мы, господин фельдмаршал, на вас рассчитывать?

Герой Африки знал себе цену. Его имя было овеяно легендами, о его храбрости слагали пословицы и поговорки, его победы в самых выспренних тонах пропагандировали все печатные органы Германии. Даже его враги находили для него слова признания.

— Я всегда откровенно высказывал свою точку зрения, насколько это было возможно, — начал Роммель. — Не секрет, что я считаю войну проигранной, и я не премину потребовать, чтобы виновные были привлечены к ответственности.

— Тем самым вы выносите приговор и Гитлеру! — воскликнул подполковник.

Фельдмаршал встал, с трудом сдерживая волнение. Обстоятельства принуждали его принять решение, противное солдатскому долгу, и это тревожило его.

— В середине мая я беседовал с вашим генералом. В основном мы сошлись во мнении. Несколькими днями позже я встречался с генерал-фельдмаршалом фон Рундштедтом, который в ту пору являлся главнокомандующим войсками «Запад». И с ним мы пришли к взаимопониманию.