— Прекрасно, Уотсон, теперь все встает на свои места! Ведь сэр Чарльз Баскервиль, как мы теперь знаем, больше всего на свете боялся большой собаки. Хороший, кстати, сюжет для какой-нибудь вашей будущей повести. Уверен, что вы там многое присочините для красного словца, но само происшествие заслуживает…

— Собаки, Холмс. Он боялся собаки, а не светящегося скелета!

— Конечно, собаки, но ведь мы нашли пустую бутыль из-под виски в кустах. Да и спичечные коробки так просто из кармана не вываливаются. Совершенно очевидно, что наш одноногий голландец, работник спичечной фабрики, был смертельно пьян и полз на четвереньках, светясь в темноте. Сэр Чарльз принял его за дьявольскую собаку, и у него произошел сердечный приступ. Он упал и из последних сил пополз к дому, из которого на крик выскочил Александр Холдер. Чарльз Баскервиль протянул ему записку с нашим адресом и потерял сознание. Сэр Александр бросился к перекрестку, чтобы позвать полисмена, но сразу за углом наткнулся на лежащую Дэнил Хармс. Он попытался приподнять ее и запачкал свои руки в крови. После этого у него произошел нервный срыв, а подоспевший на крики доктор Мортимер не увидел второй трагедии за углом дома и быстро увез сэра Чарльза в больницу.

— Холмс, но это все как-то слишком неправдоподобно! И почему голландец?

— Констебль принял его за русского, но на самом деле тот не ругался матом, как ему показалось, а лишь пожелал полицейскому доброй ночи, «хуйе нах» на голландском. Иногда судьба демонстрирует нам воистину черный юмор, дорогой Уотсон. Возьмите, к примеру, второго в мире после меня по известности сыщика Аллана Пинкертона. Какие сложные дела он раскрывал! Даже один раз сумел предотвратить покушение на президента Линкольна. В следующий раз Пинкертона рядом не оказалось, и Линкольна все же убили. А сам Пинкертон умер пять лет назад от гангрены, после того как прикусил свой язык, споткнувшись на тротуаре. Не меньшая нелепость и прихоть загадочной судьбы, как и в нашем случае с этой несчастной девушкой, сэром Чарльзом, пьяным спичечником и сэром Александром. Или вы все же полагаете, что мы здесь имеем дело с мировой закулисой или с хитроумным планом профессора Мориарти?

— Но почему же этот молодой человек до сих пор ничего не вспомнил из случившегося?

— У меня есть мысли по этому поводу, но мне и в этом случае не обойтись без вашей подсказки. — Холмс показал мне газету с фотографией Александра Холдера на королевском приеме. — Интересная у него шляпа, Уотсон, вы не находите? Возможно, вы знаете происхождение нашей поговорки «as mad as a hatter»?

— Безумный как шляпник? Да, конечно, знаю, — здесь я также мог помочь Холмсу, поскольку давно слышал эту историю. — Это старая поговорка, даже Льюис Кэрролл вывел такого сумасшедшего шляпника в своей книге о приключениях Алисы еще четверть века назад. Он списан с совершенно реальных персонажей — работников фабрик войлочных изделий. Здесь дело в ртути. Использовать ее при изготовлении фетровых шляп у нас в Англии стали только с прошлого столетия, но во Франции — гораздо раньше. И если в Турции издавна при изготовлении войлока использовали верблюжью мочу, чтобы волокна войлока становились мягче, легче и быстрее сбивались, то во Франции в связи с дефицитом верблюдов мастера стали использовать мочу собственную. При этом со временем обнаружилось, что особенно удачной оказалась струя одного конкретного рабочего. Именно те фетровые шляпы, на который мочился этот шляпник, пользовались особым спросом у королевских мушкетеров. Шляпники долго гадали, в чем секрет, а в результате оказалось, что трудяга болен сифилисом. Как показала дальнейшая проверка, дело, тем не менее, было не непосредственно в этом — добрая половина рабочих были сифилитиками. Но выяснилось, что именно этот рабочий лечился от сифилиса ртутью, которая попадала в его мочу. Так в результате и догадались использовать нагретый нитрат ртути при производстве шляп. Только в 1685 году, когда французские гугеноты были вынуждены покинуть свою родину, они привезли этот «le secrétage» в Англию. Но ртуть ядовита, и с тех пор работники фабрик страдают токсическим психозом. Также для них характерны чрезмерное слюноотделение и потеря зубов. А недавно русский психиатр Корсаков читал лекции о том, что отравление ртутью может вызвать фиксационную амнезию, то есть невозможность запоминать текущие события при более или менее сохранной памяти на прошлое. В связи с этим возникает дезориентировка в пространстве, времени и окружающей действительности.

— Отлично, Уотсон! Чтобы я без вас делал? Это объясняет, почему молодой сэр Холдер не смог вспомнить, что произошло.

— Но ведь Александр Холдер никак не шляпник, он из очень богатой семьи, наследник огромного состояния, его имя не сходит со страниц газет!

— А еще он пижон и законодатель мод. Как раз об этом очень любят упоминать газеты в разделах светской хроники. Меняет шляпы чуть ли не каждую неделю. Ртуть просто не успевала выветриться из каждой его новой шляпы, и он хронически отравлялся ее парами.

— Да, вот вам и богатый материал к вашей химической монографии, Холмс, — подытожил я, наливая себе стакан крепкого джина. — Действительно, вещества сильно влияют на людей.

— Еще как влияют, Уотсон, — кивнул Шерлок Холмс, вынул из аккуратного сафьянового несессера шприц для подкожных инъекций и завернул манжет левого рукава. — Передайте мне, пожалуйста, вон тот пузырек с кокаином, что стоит на камине.

Утро выдалось на редкость прохладным. Старик, завернувшись в плед и поеживаясь от легкого бриза с моря, разглядывал Инкубатор. Он разогнал облака и немного повысил светимость солнца. Зеленое море деревьев радостно зашумело кронами, приветствуя Создателя. Старик наклонился и присмотрелся к Саду внимательнее. Это был его ежедневный ритуал, но сегодня обычная радость при виде Сада была омрачена открывшимся его взору пейзажем. В этот раз он не смог сказать себе привычное: «это хорошо». Тревога овладела его сердцем. Да, больше уже нельзя скрывать от себя очевидное. Что-то опять пошло не так. Несмотря на все предпринятые меры, паразиты вновь быстро размножались, захватывая все больше пространства. Сад умирал.

— Что случилось, папа?

Старик вздрогнул от неожиданности и, полуобернувшись к сыну, вяло взмахнул рукой.

— Не ожидал увидеть тебя здесь в такую рань. Но это хорошо, что ты пришел. Я очень расстроен тем, что увидел сейчас и, похоже, мне понадобится твоя помощь. Сад не такой, каким он был раньше. Подойди, я должен показать тебе.

Сын был удивлен. Раньше отец даже не позволял ему приближаться к Инкубатору. Значит, действительно, случилось что-то серьезное. До этого момента весь этот Сад — любимая игрушка отца — мало занимал его. Он считал это чудачеством. Хотя, кто знает, чем ему самому захочется заняться на старости? Может быть, его хобби будет выглядеть еще более нелепо. Никто не вправе судить старших.

— Я знаю, что ты всегда мало интересовался Садом, — сказал старик, заметив замешательство сына. — И я старался не подогревать твой интерес, чтобы не повторилась печальная история, как с твоим старшим братом. Хотя ты всегда был послушным ребенком, не то, что он. А ведь теперь мой Сад умирает именно из-за него. Твой братец постарался все испортить. Дал им разум. Зачем? Зачем он влез в мой Сад?

— Все же, папа, я до сих пор думаю, что ты был не совсем прав, изгнав его из дома за такую мелкую провинность. Ведь это была всего лишь детская шалость, он всегда был таким озорником…

— Не смей говорить так! — отец даже покраснел от гнева. — Непослушание — это страшный порок! Я создавал этот Сад много лет, и он доставлял мне радость.

— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал сын. — Это дела давно минувших дней, я не хочу об этом спорить. Скажи лучше, что у тебя за проблемы с Садом?

— Они слишком быстро размножаются. Их некому остановить. Изначально было задумано, что у каждого вида есть свой враг. Как только волков становится много, а овец мало, волки умирают от голода…