— Говорю же, не умрете, — раздраженно зашипел Змей. — Наоборот, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

— Пожалуй, я все же не стану есть, мало ли что может случиться. Ведь все другие боги суть бесы, так это и значит — будете, как бесы? Запрещено — значит запрещено. Зачем мне эти плоды познания, мне и так хорошо. — Ева развернулась и побежала прочь от дерева, радостно прыгая по зеленой траве.

Змей проводил ее разочарованным взглядом.

— Что ж, раз у этих глиняных обезьян нет никакого желания обладать разумом, пусть тогда служат нам и ухаживают за деревьями, — довольно пробормотал Червяк, вгрызаясь в яблоко.

— Прости меня, я теперь буду послушной, всегда буду исполнять все, что Ты скажешь! — плакала Ева, пряча огрызок яблока за спину. Господь презрительно посмотрел на нее и повернулся к Змею.

— За то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей! — грозно возвестил Господь.

— Но я-то за что? За какие такие прегрешения ты хочешь оторвать мне ноги? — возопил Змей. — Не ты ли сам создал меня и вложил мне это странное чувство любопытства? Я же просто хотел узнать, что произойдет.

— Знал ты, проклятый, что Добром это не кончится!

— Откуда же мне было знать, если я не ел плода познания Добра и Зла? Я бы и рад был съесть этот чудесный плод, но я ведь не могу есть яблоки, ты меня таким создал, а значит, не дал мне свободы выбора!

— Вражду положу между тобою и между женою, — не обращая внимания на слова змея, мстительно сказал Яхве, указав на Еву. — И между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.

— Но ведь это не справедливо… — начал было Змей, но не успел закончить: послушная Ева подбежала и размозжила ему пяткой голову.

— Ну и что нам теперь делать? — растерянно пробормотал Адам, съев Последнюю Ягоду.

— Вот послушал бы меня, съел бы яблоко сразу, и не было бы у нас никаких проблем, — продолжала пилить Адама Ева. — А теперь из-за твоего глупого упрямства весь Рай погибнет.

Адам оглядел то, что когда-то казалось Раем. Все долгое Безвременье никто не осмеливался есть плоды с дерева познания Добра и Зла, помня строгий запрет Господа. Плоды падали, и их семена прорастали новыми деревьями. Теперь повсюду, куда ни брось взгляд, росли только деревья познания Добра и Зла, вытеснив, подобно сорнякам, всю другую растительность. Почти все птицы и звери уже погибли. Последний Ворон тщетно пытался выковырять из земли Последнего Червяка. Муравьи неподалеку доедали умершего с голода Змея.

— Будь что будет, все равно же помирать. — Ева не выдержала первой, и впилась зубами в яблоко.

Через минуту она помрачнела и протянула яблоко Адаму.

— Я была права, такова была Его воля, ибо «в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было». Теперь я познала, что мы просто не могли не съесть яблоко, таков был замысел Его, это и есть Божественное Предопределение!

— И когда съедят они этот плод, то превратятся немедленно в бесов неистовых, — продолжал проповедовать Змей. — И тогда ничто уже не сможет их остановить. Они будут плодиться и размножаться, уничтожая нас. И заселят они все стороны земли. А затем ад придет на землю, возгорится геенна огненная. Бесы начнут убивать нас для развлечения, а из ваших шкурок шить себе шубы и шапки. Таково мое пророчество.

— И что же нам теперь делать? Мы же не можем сами съесть этот плод, — растерянно вопросили слушатели.

— То, что нельзя съесть, можно уничтожить. Он запретил нам есть плоды, предназначив нам в пищу только траву. Но разве запрещал он вам грызть деревья? А, бобры?

— А почему мы называем этот плод яблоком? Как вообще ты назвал дерево, с которого нам нельзя есть, когда Господь приказал тебе дать всему живому имена? — задумчиво спросила Ева.

— Я тогда еще только говорить учился. Кажется, «Ааа-уууу-аааа».

— А точнее не можешь вспомнить?

— Ну… Вспомнил! Господь мне тогда сказал придумать имена только зверям да птицам, а деревьям я имена и не давал ни фига!

— Ну вот пусть тогда фига и будет. А почему нам плодов с этой фиги есть нельзя?

— А я ведь, кстати, еще даже тебе имя не дал, женщина, — попытался было перевести тему Адам. — Давай назовем тебя… эээ…

— Погоди, я хочу кое-что проверить. Раз нам нельзя есть плодов познания Добра и Зла, то надо ими кого-нибудь накормить. — Ева быстро побежала к Древу Познания.

На ветке лениво возлежал Змей, свесив свои четыре лапки, и грелся под теплыми солнечными лучами. Был бы он и взаправду сообразительнее всех зверей полевых, давно бы убежал.

— Значит, погубил Господа нашего? — говорил, еле сдерживая ярость, Петр, перебрасывая веревку через осину. — Продался, наверняка, фарисеям? Сколько они заплатили тебе, ничтожество, 30 сребреников?

Обвиняемый молчал и только дрожал всем телом.

— Да уж, такое дело загубил. — процедил сквозь зубы Иосиф Аримафейский. — Я с таким трудом извлек его полуживое израненное тело до того, как фарисеи додумались поставить стражу у гробницы. Еще неделя — он бы подлечился, и весь Израиль бы уверовал в Его воскрешение. Так было трудно все организовать, такой прекрасный план был. И все напрасно?!

— Но ведь Он сам подал нам пример, — стал оправдывался предатель, — Он сам обвинял фарисеев, что те, оставив заповедь Божию, держатся предания человеческого. Что они тем самым отменяют заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание. Разве не Он сказал: «тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»?

— Мерзки и ложны твои оправдания! — гневно воскликнул апостол Андрей. — Разве не говорил Он, что не нарушить Закон Он пришел, но исполнить? Но ты презрел требования Закона! И где теперь Господь, который должен был воскреснуть и вести народы бороться за Царство Его? Где Царь Иудейский? Он умер! Ты убил Его!

— Я делал все, как Он говорил, это же не Закон, это лишь предание старцев, установления Соломоновы, предписания Ниды, — слабым голосом пытался протестовать обвиняемый, — а Он сказал, что это не оскверняет человека и что не нужно… Ведь что отвечал Он на происки фарисеев, которые спрашивали: «зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?» Ответил же тогда Господь: «есть неумытыми руками — не оскверняет человека».

Петр, наконец, закрепил веревку и молча стал затягивать петлю на шее предателя.

— Но я же не виноват, — продолжал жалко канючить Фома. — Он ведь сам просил: вложи да вложи пальцы в раны. Так что из того, что он потом умер от горячки? Моя-то в чем здесь вина? Он же сам нам говорил, что руки мыть не надо.