— Вещи изумительные — вы еще сами сможете их носить.

Она слегка пожала плечами:

— Сомневаюсь.

Я посмотрела на ярлык — четырнадцатый размер — и подумала, что миссис Белл сейчас гораздо тоньше, чем была, когда покупала все это, но в старости люди часто худеют.

— Если хотите перешить, я могу отнести их моей швее, — предложила я. — Она очень хорошая мастерица, и ее расценки вполне приемлемы. Я пойду к ней завтра…

— Спасибо, — перебила миссис Белл, качая головой. — Но у меня еще достаточно одежды. А мне не так много нужно. Я могу отдать эти вещи в благотворительный магазин.

Я достала шоколадного цвета шелковое платье со шнурками с медными блестками на концах.

— Оно от Теда Лапидуса, верно?

— Да. Мой муж купил его в Париже.

— Вы сами оттуда?

Она отрицательно покачала головой.

— Я выросла в Авиньоне. — И это объясняло картину с лавандовым полем и прованские занавески. — Вы говорили в своем интервью, что иногда ездите в Авиньон.

— Да. Покупаю там вещи на рынках.

— Думаю, именно поэтому я и решила позвонить вам, — сказала миссис Белл. — Меня удивило такое совпадение. Что именно вы там покупаете?

— Старый французский лен, хлопковые платья и ночные рубашки, вышитые блузки — они очень популярны здесь у молодых женщин. Мне нравится ездить в Авиньон — я скоро снова туда отправлюсь. — Я достала черно-золотое платье из шелкового муара от Дженис Уэйнрайт. — А как давно вы живете в Лондоне?

— Почти шестьдесят один год.

Я посмотрела на миссис Белл.

— Вы приехали сюда совсем молодой.

Она грустно кивнула.

— Мне было девятнадцать. А теперь семьдесят девять. Как это произошло?.. — Она посмотрела на меня, словно искренне думала, будто мне известен ответ, затем покачала головой и вздохнула.

— А что привело вас в Соединенное Королевство? — спросила я, принимаясь за туфли. У нее была аккуратная маленькая ножка, и обувь, большей частью от Райн и Джины Фратини, находилась в отличном состоянии.

— Почему я сюда приехала? — печально улыбнулась мисс Белл. — Из-за мужчины, точнее, из-за англичанина.

— А как вы с ним познакомились?

— Мы встретились в Авиньоне — не совсем sur le pont[6], но что-то вроде того. Я тогда окончила школу и работала официанткой в чудесном кафе на Плейс-Криллон. И этот привлекательный мужчина, на несколько лет старше, подозвал меня к своему столу и на ужасающем французском попросил приготовить ему чашку настоящего английского чая. Что я и сделала — очевидно, к его великому удовлетворению, поскольку спустя три месяца состоялась наша помолвка. — Она кивнула на фотографию на прикроватном столике. — Это Алистер. Он был прекрасным мужчиной.

— И к тому же красивым.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Действительно un bel homme[7].

— И вы согласились покинуть дом?

Повисла пауза.

— В общем-то нет, — ответила миссис Белл. — После войны там все изменилось. Авиньон был оккупирован, его бомбили — я потеряла… — Она повертела свои золотые часы. — …друзей. Мне пришлось начинать все сначала. И тут я встретила Алистера… — Она провела рукой по красновато-синей габардиновой юбке: — Обожаю эту вещь. Она напоминает мне о начале моей жизни с ним.

— Как долго вы были замужем?

— Сорок два года. Потом переехала в эту квартиру. У нас был очень милый дом на другой стороне Хита, но я не смогла оставаться там после того, как он… — Миссис Белл немного помолчала, собираясь с силами.

— И чем он занимался?

— Алистер основал рекламное агентство — одно из первых. Это было волнующее время; он устраивал много развлечений, и мне требовалось выглядеть… презентабельно.

— Вы, должно быть, смотрелись фантастично. — Она улыбнулась. — А была ли… есть ли у вас семья?

— Дети? — Миссис Белл повертела чуть великоватое обручальное кольцо. — Это наше несчастье.

Поскольку предмет разговора причинял ей явную боль, я вернулась к одежде и указала на вещи, которые собиралась купить.

— Но вы должны продать их только в том случае, если твердо решили сделать это. Не хочу, чтобы потом вы сожалели о содеянном.

— Сожалела? — эхом отозвалась миссис Белл и положила руки на колени. — Я много о чем сожалею. Но только не о расставании с одеждой. Я хочу, чтобы ее носили и, как вы сказали в своем интервью, чтобы она обрела новую жизнь.

Тогда я начала называть цену каждой вещи.

— Простите, — неожиданно прервала меня миссис Белл, и я подумала, что ее не устраивают какие-то цифры. — Простите, пожалуйста, что я спрашиваю вас об этом, но… — Я вопросительно смотрела на нее. — Ваша подруга… Эмма. Надеюсь, вы не возражаете…

— Нет, — пробормотала я, чувствуя, что у меня почему-то действительно нет возражений.

— Что с ней случилось? — спросила миссис Белл. — Почему она?.. — Ее голос стих.

Я опустила платье, которое держала в руках, мое сердце забилось, как обычно при воспоминаниях о событиях той ночи.

— Она заболела, — тихо ответила я. — Никто из нас не осознавал, насколько это серьезно, а когда мы все поняли, было уже слишком поздно. — Я посмотрела в окно. — И я бесконечно жалею, что не могу повернуть стрелки часов назад. — Миссис Белл сочувственно качала головой, словно разделяла мою печаль. — И поскольку я не в силах этого сделать, — продолжала я, — мне приходится как-то жить с тем, что произошло. Но это тяжело. — Я встала. — Я видела всю вашу одежду, миссис Белл, осталось лишь одно платье.

В коридоре раздался телефонный звонок.

— Пожалуйста, извините, — сказала она.

Прислушиваясь к ее удаляющимся шагам, я подошла к гардеробу и достала последнюю вещь — желтое вечернее платье. Лиф без рукавов из лимонно-желтого шелка-сырца, а юбка шифоновая, в складку. Когда я брала его, мой взгляд упал на вещь, висевшую рядом, — синее шерстяное пальто. Глядя на него через защитный чехол, я поняла, что оно детское и принадлежало девочке лет двенадцати.

— Спасибо, что дали мне знать, — услышала я, как миссис Белл заканчивает разговор. — Я ожидала получить от вас известия только на следующей неделе… Я виделась сегодня утром с мистером Тейтом… Да, мое решение остается прежним… Я понимаю, прекрасно понимаю… Спасибо, что позвонили…

Голос миссис Белл разносился по холлу, а я гадала, почему у нее в гардеробе висит девчачье пальто. Она явно берегла его. И тут меня озарило трагическое объяснение. У миссис Белл была дочка, и пальто принадлежало ей; с девочкой случилось нечто ужасное, и миссис Белл не в силах расстаться с ним. Она не сказала, что не имела детей, лишь обмолвилась о несчастье, постигшем их, — а это своего рода умолчание. Меня охватило сочувствие. Но, тайком расстегнув «молнию» на пластиковом мешке и посмотрев пальто повнимательнее, я поняла, что оно слишком старое и не вписывается в придуманный мною сценарий. Оно скорее всего относится к сороковым годам — шерстяная ткань на перешитой шелковой подкладке. Искусная ручная работа.

Я услышала шаги миссис Белл и быстро застегнула чехол, но опоздала, и она застала меня за этим занятием.

— Я не продаю эту вещь. Будьте добры, повесьте ее обратно.

Ошарашенная ее тоном, я повиновалась.

— Я просила вас не трогать вещи за желтым вечерним платьем, — добавила она, стоя в дверях.

— Простите. — Мое лицо горело от стыда. — Это ваше пальто? — тихо напомнила я.

Миссис Белл вошла в комнату. Я услышала ее вздох.

— Его сшила мне мама. В феврале сорок третьего года. Мне было тринадцать. Она стояла в очереди пять часов, чтобы купить материю, и шила его две недели. Мама очень им гордилась, — добавила миссис Белл, снова садясь на кровать.

— Это неудивительно — оно прекрасно сшито. Но вы хранили его… шестьдесят пять лет? — Что было тому причиной? — гадала я. Может, простая сентиментальность, раз оно сшито ее матерью?

— Я храню его шестьдесят пять лет, — тихо повторила миссис Белл. — И буду хранить до самой смерти.