Еще через день, 8 декабря, в Москве сотрудники НКВД арестовали Кирилла Григорьевича Калныня — начальника особого сектора треста, Он так же, как и Эпштейн, был одним из близких друзей Берзина.
18 декабря был арестован заместитель Берзина по лагерю, начальник Севвостлага, кадровый чекист Иван Гаврилович Филиппов. Причем, поскольку он имел звание офицера (капитана) Государственной безопасности (а это соответствовало генеральскому званию в армии), телеграфное указание арестовать Филиппова было дано шифровкой из Москвы лично Наркомом внутренних дел Ежовым.
Некоторых сотрудников Дальстроя арестовывали даже в санаториях:
«Шифрограмма: 20 декабря 1937 года. Управление НКВД по Крымской АССР — начальнику УНКВД по ДВК, бухта Нагаева.
Согласно телеграфного распоряжения зам. Наркома внутренних дел т. Фриновского[26] нами арестован находящийся в санатории г. Севастополя Раппопорт Е. М., который направляется в Ваше распоряжение первым отходящим этапом. Пом. начальника УНКВД по Крымской АССР Кривич»
Все эти ближайшие помощники Берзина на первых же допросах признались, что являлись участниками «антисоветской, контрреволюционной, повстанческой организации на Колыме» и единодушно указали, что руководителем этой организации являлся директор треста.
Например, первый допрос Филиппова состоялся 22 декабря в Магадане. К этому времени Берзин уже был арестован, но Филиппов не мог знать этого, так как с момента своего ареста содержался во внутренней тюрьме дальстроевского УНКВД (одно из первых кирпичных зданий, построенных в Магадане и в просторечии звавшееся «дом Васькова»). Несмотря на это, кадровый чекист, начальник всех колымских лагерей, на допросе заявил:
«— Я являюсь активным участником антисоветской организации на Колыме, возглавляемой Берзиным»191.
Филиппов назвал 62 фамилии руководящих работников треста, которые якобы, как и он сам, являлись «участниками антисоветской организации на Колыме».
На вопрос следователя, какой конкретно террористической деятельностью занималась их организация, этот заместитель директора треста ответил:
«— Берзин сказал: ни перед чем не остановлюсь и убью Сталина, Молотова или Ежова».
Кроме того, — рассказал Филиппов, — «нами был намечен план убийства в Хатыннахе Фриновского, который приезжал на Колыму в прошлом году. Но он на ночлег выехал в Ягодное. Берзин специально выезжал в Хатыннах по получении телеграммы о выезде комкора»152.
Через день после Филиппова был арестован начальник политчасти Дальстроя Б. А. Булыгин, всего-то месяц тому назад проводивший партийный актив, где впервые во всеуслышание выступавшие начали клеймить Берзина и задавать ему неудобные вопросы.
В конце декабря 1937 года уже и не только членам партии, а и самым рядовым жителям Магадана и Нагаево стало ясно, что эпоха Берзина на Колыме закончилась: 26 декабря президиум Ольского райисполкома, которому в административном отношении подчинялся поселок Нагаево-Магадан, принял постановление «о переименовании улицы Берзина в улицу Сталина»153.
Официально до всеобщего сведения информацию о том, что Берзин — «вражеский руководитель» сообщила газета «Советская Колыма» 18 января 1938 года. В одной из статей того номера говорилось, что бывший директор треста делал «ставку на развал хозяйства Дальстроя, на стирание всякой грани между преступником, отбывавшим наказание по приговору советского суда, и честным советским человеком».
А через три месяца в этой газете было опубликовано решение партийной комиссии при Политуправлении Дальстроя об исключении из партии Берзина и еще 21 человека из руководства Дальстроя как врагов народа.
К этому времени большинство арестованных дальстроевцев на допросах уже дали показания о том, что они состояли в «антисоветской контрреволюционной организации», возглавлявшейся директором треста.
Здесь следует отметить, что в декабре 1937 года одновременно с Берзиным в Москве была арестована группа руководящих работников Дальстроя: заместитель директора 3. А. Алмазов, главный бухгалтер треста П. Е. Евгеньев (Цацкин), заведующий учетно-распределительным отделом А. Н. Майсурадзе, заведующий особым сектором К. Г. Калнынь (Эзеретис), редактор газеты «Советская Колыма» писатель Р. А. Апин. В большинстве своем они, как и Берзин, уехали с Колымы в отпуска. Алмазов — работал в Московском представительстве Дальстроя.
Расследованием их «контрреволюционной» деятельности занялись сотрудники центрального аппарата НКВД. Их «дела» были оформлены в течение полугода, и в июне-июле 1938 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР вынесла всем смертные приговоры. Как правило, в день приговора или вскоре после его вынесения каждый из них был расстрелян.
Остальными работниками Дальстроя, в том числе доставленными из Симферополя и других городов страны, занялась «московская бригада НКВД», работавшая в Магадане. Первое время ее члены по-прежнему считались сотрудниками центрального аппарата НКВД: они подписывали протоколы допросов своими московскими должностями. Затем постепенно, один за другим, чекисты были переведены на должности в структуре УНКВД по Дальстрою. Они стали подписывать протоколы допросов, соответственно, своими колымскими должностями.
«Московская бригада» в конце 1937 — начале 1938 года развернула на Колыме бурную деятельность. Волна арестов прокатилась по Магадану, Нагаево, по многим поселкам на автотрассе и за ее пределами. Брали не только работников дирекции треста. Фактически были обезглавлены все производственные и отраслевые управления Дальстроя, его наиболее важные предприятия.
Такой огромный объем карательной деятельности был не по силам только «московской бригаде», состоявшей лишь из нескольких человек. Поэтому, как только члены бригады были оформлены в качестве сотрудников дальстроевского УНКВД, а Саранский стал его начальником, весь аппарат этого управления был подключен к репрессивной деятельности.
Причем, с первых дней начали арестовывать людей, образно говоря, по обе стороны лагерного забора: и вольнонаемных, и заключенных. Мало того, сотрудники УНКВД арестовали группу своих коллег-руководителей управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей и нескольких низовых лагподразделений — отдельных лагерных пунктов. К июню 1938 года репрессиям подвергли 285 вольнонаемных хозяйственных работников и сотрудников УСВИТЛа, а также 3302 заключенных154.
Понятно, что такое огромное количество арестованных создало неожиданные трудности для «московской бригады» и управления НКВД. Ведь даже тюремных помещений в Магадане для трех с половиной тысяч человек найти было невозможно; известный «дом Васькова» то есть внутренняя тюрьма УНКВД, могла вместить одновременно не более нескольких сотен.
Немалые трудности для сотрудников УНКВД представляла документальная подготовка такого количества обвиняемых к судебным процессам или даже к заседаниям «тройки»: допросы, очные ставки, технические и иные экспертизы.
Но Павлов, Сперанский и их помощники нашли выход из возникших трудностей. Для размещения арестованных, уже содержавшихся в лагерях в качестве заключенных, в Магаданском транзитном лагере, на втором километре трассы, была срочно построена отдельная зона. Туда поставили несколько больших палаток. В эту новую тюрьму собрали арестованных заключенных из лагпунктов самого Магадана и близлежащих поселков, в основном расположенных на Охотском побережье.
Подобная тюрьма несколько меньшего масштаба (один деревянный барак и глухая ограда) была так же срочно построена в нескольких километрах от центра Северного горнопромышленного управления — поселка Хатыннах. Сами арестованные прозвали эту тюрьму Серпантинкой: она была расположена около дороги, серпантином спускавшейся с сопки в речную долину.
Даже с учетом дополнительных — временных тюрем количество арестованных создавало трудности их содержания. УНКВД решило эту проблему разделением их на два потока. Первый поток, куда входили заключенные и небольшая часть вольнонаемных, занимавших совсем рядовые должности в административной иерархии Дальстроя, пропускали через дальстроевскую «тройку» НКВД. Здесь, как мы говорили, не требовалось большого количества документов: один допрос, короткое заключение следователя — и «дело» готово.
