Все выше поднималась волна репрессий и на Колыме, дальстроевская «тройка» продолжала штамповать сотни постановлений о смертной казни для невиновных людей.
Правда, в первой половине ноября 1937 года расстрелы в Дальстрое несколько поутихли. Первого ноября расстрелян один человек, четвертого — пятнадцать, пятого — вновь один, пятнадцатого ноября — двое, шестнадцатого — трое.
Но после злополучного партсобрания, когда на Берзина посыпались обвинения в том, что он потакает «врагам народа», деятельность «тройки» вылилась в кровавую вакханалию. Семнадцатого ноября сотрудники УНКВД по Дальстрою поставили страшный рекорд: они расстреляли двести тридцать человек. И еще девяносто восемь человек было казенно 27 ноября.
В реальной действительности Берзин как часть карательной машины не мог остановить мясорубку. Она набирала обороты в стране, она перемалывала сотни человеческих судеб на Колыме. Но, видно, внутренний протест зрел в душе этого человека, которого самого уже накрыла черная туча. И он сказал в своем «Плане Колымской области»:
— Лагеря должны исчезнуть на Севере!
Жестокая реальность
Первого декабря 1937 года в Магадан из НКВД СССР на пароходе «Николай Ежов» прибыл К. А. Павлов в качестве заместителя директора Дальстроя. До сих пор Берзин сам выбирал себе заместителей. Он привык, что у него всегда было право выбора. На этот раз его не спросили: прислали совершено незнакомого работника.
Одновременно с Павловым по направлению НКВД прибыло еще несколько чекистов, должности которых не были определены: считалось, что они — «в резерве»: Ю. М. Гаушптейн, С. Н. Гаранин, Л. П. Метелев, Н. М. Сперанский. Это было очень странно.
Через два дня, третьего декабря, Берзин подписал последний приказ:
«Сего числа убываю в командировку и отпуск. На время моего отсутствия временно исполнять должность директора гостреста Дальстрой возлагаю на моего заместителя, старшего майора государственной безопасности т. Павлова».
Четвертого декабря на пароходе «Николай Ежов», закрывавшем навигацию в Нагаево, Берзин отплывал с Колымы. Во Владивостоке его ждал дальстроевский вагон.
Зимние пейзажи, мелькавшие за окнами поезда, помогали успокоиться. В одном вагоне с Берзиным ехало еще несколько дальстроевцев: его секретарша Э. С. Лейзерова, главный бухгалтер треста П. Е. Евгеньев. Все они собрались в отпуск.
Берзин очень устал и на остановках выходил гулять. Когда поезд прошел Приморье, на одной из больших станций директор Дальстроя, как обычно, вышел из вагона. На перроне он неожиданно встретил знакомого геолога Ю. А. Одинца, который тоже ехал в Москву этим же поездом. Он работал в Главсевморпути: был техническим руководителем Второй Чукотской геологоразведочной экспедиции.
С Берзиным они были знакомы еще с 1933 года, когда небольшой геологический отряд Одинца обнаружил россыпное золото в верховьях реки Неры, в Якутии. Отряд работал по заданию «Главзолота», входившего в Наркомат тяжелой промышленности. Поэтому Одинец сообщение о находке послал в Москву, в Наркомат. А тот переправил эту новость в Нагаево: владения Дальстроя были гораздо ближе к Нере, чем дальневосточные прииски Наркомтяжпрома.
Берзин тогда заинтересовался сообщением и пригласил Одинца в Нагаево для встречи. А потом, после разговора с ним, послал на Неру небольшую геологическую экспедицию для проведения разведочных работ. Нерские месторождения оказались довольно богатыми, они сулили Дальстрою хорошую прибавку в добыче благородного металла.
Поэтому когда на перроне, около поезда, Берзин увидел хорошо знакомого ему геолога, он обрадовался. Разговорились. Директор треста пригласил его к себе в купе. Они долго беседовали: Берзина очень интересовали результаты работы Чукотской геологоразведочной экспедиции.
«Я рассказал, — вспоминал Одинец, — что мы собираемся сдать в эксплуатацию две площади россыпных месторождении, и пока будет разведываться Иультин (коренное слово), россыпи будут отрабатываться.
— Не надо спешить, — сказал Эдуард Петрович, — так как я готовлю доклад правительству и проект освоения Северо-Востока. Мне нужно знать, что можно сделать по освоению богатств Чукотки»149.
Встречи Берзина с Одинцом в поезде стали ежедневными. Они последовательно обсудили вопросы освоения полезных ископаемых Чукотки, ее энергетики, транспорта. Не было только ясно, какое ведомство должно взять на себя эту ношу. Берзин задумался и сказал:
— Значит, считаешь, будет правильным Чукотку передать для промышленного освоения Дальстрою?
Одинец вспоминал, что последней они обсудили проблему кадров для Северо-Востока.
«По вопросу обеспечения рабочей силой у Берзина был свой план.
— Возьмем только один, казалось бы, второстепенный факт. Нередко люди живут здесь без семьи или чувствуют себя как в командировке. Разве работают они с полной отдачей сил? Надо создать и, главное, воспитать хорошие, квалифицированные кадры горняков, геологов, строителей из энтузиастов покорения Севера. Создать им все условия, не хуже, чем в больших городах. Пусть живут здесь с семьями. Их детишки будут учиться в школах, а со временем откроем техникум и даже институты. Только так сможем создать настоящую индустрию в Заполярье».
Монологи Берзина, которые воспроизводит в своих воспоминаниях Одинец, почти дословно повторяют основные положения «Перспективного плана Колымской области». Директор особого треста был во власти этих мыслей, он апробировал их, где мог, на своих собеседниках. В данном случае умный, думающий собеседник встретился ему в поезде, который мчал их в Москву. Берзин готовился к докладу в правительстве о перспективах Северо-Востока и тщательно обдумывал свою речь.
Но Москве эта речь была не нужна. Как не нужен был уже и сам Берзин. Поколение чекистов, работавших с Ягодой, обречено было уйти в небытие. И директора Дальстроя поезд мчал навстречу аресту.
Ежовые рукавицы
Отъезд Берзина с Колымы был отмечен новым руководством Дальстроя кровавым «салютом». Пятого декабря в Магадане сотрудники УНКВД расстреляли шестьдесят шесть человек, восьмого декабря — тридцать восемь, девятнадцатого — одного, двадцатого — сорок четыре человека. Правда, если быть точным, то это приводились в исполнение постановления дальстроевской «тройки», которые были приняты еще при Берзине.
Новая «тройка» была назначена НКВД лишь после утверждения новых работников в должностях. Она приступила к работе с утверждением Сперанского, да кроме того, перед новым начальством Москва поставила более масштабные задачи. На этот раз нужно было работать не по мелочам, а создавать миф о громадной «контрреволюционной организации», которая охватывала весь трест. Возглавлять такую организацию, конечно же, мог только сам директор Дальстроя.
Для расследования такого крупного дела, естественно, не годились чекисты, работавшие вместе с Берзиным. Поэтому еще перед выездом Павлова из Москвы Нарком внутренних дел Ежов сформировал специальную группу работников центрального аппарата Наркомата, руководителем группы Нарком назначил Павлова. В ее состав были включены старший лейтенант госбезопасности В. М. Сперанский, оперативные сотрудники Кононович, Боген, Винницкий и Бронштейн. Все они вскоре стали известим как «московская бригада НКВД».
Видимо, Павлов еще в Москве, перед выездом на Колыму, получил подробные инструкции, как нужно действовать после отъезда Берзина.
Аресты берлинских соратников начались еще в те дни, когда тот был в дороге.
Причем, в Москве спланированы они были заранее, поэтому если даже кто-то из дальстроевцев к этому времени уехал из Нагаево, скажем, в отпуск, место его временного пребывания органам НКВД было известно. Аресты этих людей производили по всей стране.
Одним из первых после отъезда Берзина с Колымы, через день, 6 декабря, в Магадане был арестован Лев Маркович Эпштейн — правая рука директора Дальстроя.
