Жена Берзина, Эльза Яновна, вспоминала об этом времени:
«Когда мы узнали, что арестован Ян Эрнестович Рудзутак, стало не по себе… Эдуард Петрович тяжело переживал арест лучшего своего друга, но держался мужественно, успокаивал меня, что это недоразумение и когда мы приедем в Москву, все станет на свои места»131.
Но на свои места никак не ставилось все, что уже сдвинулось с привычных позиций.
Еще в апреле, неожиданно для Берзина и без согласования с ним, местное управление НКВД арестовало несколько работников самой дирекции Дальстроя. Так, 25 апреля арестовали консультанта планово-экономического сектора дирекции С. Г. Чуденка132. Лишь год назад он приехал в Нагаево из Москвы, заключив там индивидуальный договор на работу в тресте. Опытный специалист, профессор экономики, он быстро включился в деятельность одного из самых важных управленческих звеньев Дальстроя. Но сотрудники УНКВД раскопали, что Чуденок в 1935 году был исключен из партии Московской организацией ВКП(б) по обвинению в троцкизме. Конечно, Берзину было очень неприятно узнать, что в самом штабе треста сидят троцкисты.
Аресты продолжались. Причем, в число обвиняемых УНКВД постепенно включало работников все более высокого руководящего уровня. В августе арестовали А. Ф. Лаврентьеву, заведующую отделом народного образования Дальстроя. Газета «Советская Колыма» по этому поводу сразу отреагировала: подписанная непонятными буквами «К.В.» статья «Неискренность — двурушничество» разоблачала эту коммунистку, будто бы скрывшую свое троцкистское прошлое133.
Через месяц с небольшим был арестован ее брат А. И. Лаврентьев — начальник культурно-воспитательной части Севвостлага. Затем репрессиям подверглись братья Ульяновы. Павел Иванович работал в Нагаево заместителем председателя правления Колхозсоюза, а Иван Иванович с февраля возглавлял управление уполномоченного Далькрайисполкома. (Уполномоченным, как мы помним, был сам Берзин.) В это время «Советская Колыма» публиковала одну за другой статьи, где клеймила этих людей.
18 октября в газете появилась большая редакционная статья под заголовком «Выше политическую бдительность», в ней как бы подводились итоги «чистки» кадров, которые окружали директора треста. «В течение последних месяцев, — говорилось в статье. — были разоблачены враги народа Лаврентьева, Лаврентьев, Устинов, Ульяновы, Новиков и другие»134.
А накануне таких разоблачений, 17 октября, читатели этой газеты, открыв ее, увидели сообщение, которое должно было успокоить встревоженный массовыми арестами коллектив дирекции треста. На первой странице была помещена пришедшая из Москвы телеграмма:
«Поздравляем работников треста Дальстрой и его руководителей с выполнением программы по добыче золота, посылаем большевистский привет»135.
На этот раз под телеграммой стояло три подписи: Сталин, Молотов, Ежов.
Эти трое не ответили на отчаянные письма и телеграммы Берзина с просьбой помочь Дальстрою, когда в конце 1936 года чиновники Наркомата беспощадно урезали тресту ассигновании. Но они тотчас ответили, как только он сообщил в Москву, что Дальстрой добыл в этом году 56 тонн и 63 килограмма шлихового золота и 12 тонн оловянного концентрата. Больше чем вполовину была перевыполнена прошлогодняя цифра золотой добычи. А олово — наконец-то пошло тоннами.
Конечно, текст последней телеграммы отличался от предыдущих — принципиально. В 35-м и 36-м годах вожди поздравляли лично его, Берзина. И просили «передать привет» остальным дальстроевцам. Нынче все поменялось местами. Сталин и его подручные поздравляли, прежде всего, «работников треста Дальстрой», а уж потом — «его руководителей». Видно, были у них причины для подобной сдержанности.
Берзину очень хотелось убедить тех — в Кремле, в своем верноподданничестве. Он будет не только давать золото, но и бороться с «врагами народа» на Колыме так, как еще никогда не боролся.
Он был готов публично бичевать себя за то, что оказался близорук и не рассмотрел «врагов» в своем ближайшем окружении. К 20-й годовщине Октябрьского переворота директор треста написал приказ. Его объявили во всех коллективах:
«6 ноября 1937 года.
Великие достижения социалистической революции пытались отнять у нас враги, троцкистско-бухаринские вредители, наймиты фашизма. Эти гнусные гады просчитались…
Подчеркиваю, что нельзя бороться успешно за осуществление хозяйственных задач, если деловые качества работников не сочетаются с повышением идейно-политического уровня и усилением большевистской бдительности. Это важнейшее указание т. Сталина нами не было выполнено, благодаря чему враги народа, троцкистско-бухаринские шпионы, агенты фашизма проникли в наш аппарат и творили свое гнусное дело.
Приветствия вождя народов т. Сталина и его главных соратников тт. Молотова и Ежова показывают исключительную заботу партии и правительства о нас — работниках Колымы. Это обязывает нас работать еще лучше и быстрее ликвидировать последствия вредительства»136.
Политическая риторика, до краев заполнившая текст этого приказа, свидетельствовала, что Берзин видел, как сжималось кольцо обреченности у его горла. И чтобы спасти свою жизнь, он был готов на все: он включился в истерию «охоты на ведьм».
Он не знал, что уже поздно.
Существует несколько версий того, что явилось непосредственным поводом для организации «дела Берзина» и кто был его инициатором. Первая версия — в воспоминаниях бывшей машинистки управления НКВД по Дальстрою А. Г. Максимовой. Эту версию целиком принимали магаданская журналистка Т. П. Смолина и председатель московского общества «Возвращение» С. С. Виленский. Машинистка рассказала, что еще в середине 1937 года начальник дальстроевского УНКВД Горин-Лундин начал готовить материал о «контрреволюционной деятельности» директора треста. Понятно, что это делалось втайне от Берзина.
Сотрудники УНКВД, будто бы, нашли заключенного, который согласился дать выдуманные показания о том, что в Дальстрое якобы существовала контрреволюционная организация из вольнонаемных и заключенных, возглавлявшаяся директором треста. Конечно, нужно было так придумать все эпизоды и события деятельности «контрреволюционной организации», чтобы они хотя бы на первый, поверхностный взгляд выглядели правдоподобно. Поэтому, естественно, автором подобной страшной выдумки мог быть человек, хорошо подготовленный теоретически, умевший связно, последовательно рассказать о различных событиях — пусть даже и придуманных. Такой человек, по словам Максимовой, был найден.
«Меня посадили печатать совершенно секретный материал в отдельный кабинет, — вспоминает машинистка Максимова. — Диктовал мне заключенный, который мне говорил, что он до ареста был доктор исторических наук, писал труды, по которым учились в вузах, а теперь враг народа и пишет другой труд на человека, на которого писать бы не следовало.
— Будет время, — сказал он мне, — и вы узнаете, девушка, всю правду.
…Человек, который мне диктовал, материал брал в большинстве случаев из своей головы, иногда только заглядывал в какие-то записи, работали мы с ним больше месяца и исписали 400, а может, 500 страниц, точно сказать не могу.
Помню, в этом материале упоминались иностранные фамилии.
Упоминалась фамилия Калныч или Калнынь[25]. упоминалось что-то насчет того, что Эдуард Петрович и еще другие (фамилии не помню) якобы отправляли в Японию золото ящиками, которые грузились на пароход.
…Человек этот был небольшого роста, очень худой, бородка козлиная. Был такой, как бы сказать, — вертлявый, диктовал, а сам бегал из угла в угол, а комнатка была крохотная, быстро уставал. Помню даже, сказал, что остается ему жить столько — как кончим печатать.
Материал остался неоконченным, мне сказали, что я больше работать не буду, и я перешла в машинное бюро.
Да, он сказал мне свою фамилию, я точно сейчас не помню, то ли Семенов, то ли, Степанов, слово — от русского имени»137.
