Впрочем, таких случаев столкновения с хвостовым оперением самолета было не так уж много.

Дело в том, что наши самолеты еще в стадии конструирования компоновались так, чтобы до минимума свести возможность столкновения с хвостовым оперением. А вот в американском истребителе «аэрокобра», в общем-то хорошем по своим боевым качествам, это условие не было учтено.

Среди наших летчиков, летавших на нем, даже утвердилось ироническое мнение, что этот самолет будто бы мстит тому, кто покидает его в воздухе. Мстит, ударяя летчика по ногам стабилизатором. Увы, это было недалеко от истины. Дело в том, что при отделении от «кобры» ноги завихрениями воздуха поднимались вверх и неминуемо ударялись о стабилизатор. Единственный способ избежать удара — сразу же подтянуть ноги к туловищу. Кто этого сделать не успевал, тот обязательно сталкивался с жесткой кромкой стабилизатора, а землю встречал с поврежденной одной, а то и двумя ногами.

Война рождала совершенно новые, неизвестные нам до войны методы прыжка с парашютом. Прежде всего из-за возросших скоростей самолетов. Один из них — метод самовыбрасывания. Он привился на одноместных машинах благодаря тому, что не требовал затрат физических усилий при оставлении машины.

Подготовка к прыжку производилась в обычном порядке. Затем, увеличивая обороты мотора или же за счет потери высоты, летчик набирал скорость и резким, энергичным движением ручки управления «от себя» круто опускал нос самолета. Возникавшие при этом огромные инерционные силы выбрасывали летчика из кабины. Ему оставалось только держать все тело собранным, сгруппированным, чтобы не зацепиться ни за что в кабине. Механика этого способа такова: тело летчика продолжает сохранять первоначальное направление движения, а самолет резко уходит вниз.

Довольно часто пилот переворачивал самолет «на спину» и вываливался из машины, стараясь не зацепиться за приборы и борта кабины. Затем, сделав необходимую задержку, раскрывал парашют и приземлялся.

Задержка раскрытия парашюта… Война показала, как важно уметь пользоваться ею. В первых же воздушных боях с гитлеровскими стервятниками увидели наши летчики истинное лицо фашистов. Казалось бы, бесчеловечно расстреливать в воздухе летчика, покинувшего сбитый самолет на парашюте? Однако гитлеровцы начали это делать с самого первого часа войны и продолжали свою варварскую охоту повсеместно.

…22 июля 1941 года в воздушном бою над своим аэродромом был сбит командир эскадрильи Боголюбов. На высоте около трех тысяч метров Боголюбов покинул самолет и сразу же раскрыл парашют. Его обстреляли самолеты противника, и на землю он опустился уже бездыханным.

Это был суровый урок, и плата за него была — человеческая жизнь. Имея запас высоты, летчик должен был произвести задержку раскрытия парашюта, в крайнем случае — глубокое скольжение, чтобы развить большую скорость снижения, заставить парашют раскачиваться и тем самым затруднить для врага прицельный огонь…

Ведь еще до войны, в те времена, когда мне и моим товарищам в порядке экспериментальной работы приходилось прыгать с самолета на одном спасательном боевом парашюте, мы отметили, что на нем скользить значительно легче, чем на учебно-тренировочном. Стоило только на два — три метра подтянуть к себе группу строп, неважно с какой стороны купола, как площадь его уменьшалась и скорость снижения резко возрастала. Начиналось интенсивное раскачивание и вращение.

А если стропы натягивались еще сильнее, когда руками уже можно было достать нижнюю кромку купола, который словно бы складывался при этом, скорость снижения доходила до тридцати с лишним метров в секунду, и в ушах появлялся тонкий свист. Парашютиста при этом раскачивало, точно громадный маятник, бросая то вперед, то назад, одновременно вращая кругом.

Конечно, это опасно было делать на малой высоте, и уже метрах в трехстах от земли я прекращал скольжение, давая возможность парашюту наполниться и войти в режим нормального спуска.

Ясно, что во время такого скольжения вести прицельный огонь по парашютисту было неизмеримо труднее. Еще до войны мы освоили этот прием и широко распространяли в частях нашего воздушного флота, и многие летчики успешно пользовались им во время военных действий.

О том, как однажды таким способом ушел из-под огня противника, рассказал нам ветеран Отечественной войны полковник В. Д. Кучма.

Летая совсем молодым пилотом на И-16, он в одном из воздушных боев вынужден был покинуть машину. Кучма не запомнил, как и почему рано раскрыл парашют, и понял всю опасность своего положения только тогда, когда увидел, что вокруг него ходит немецкий истребитель. Надо было как можно быстрее уйти из зоны воздушного боя и от этого опасного соседа. Кучма начал скольжение. Энергично натягивая стропы парашюта, он развил довольно-таки большую скорость снижения. Пилот-немец, видимо, решил расстрелять опускающегося парашютиста и, введя свой самолет в пикирование, выбирал наиболее удобный момент для открытия огня. Но Кучма сам был воздушным бойцом и знал, что немец беспорядочно, неприцельно стрелять не будет. Он откроет огонь лишь тогда, когда парашютист окажется на линии полета самолета. Как только острый нос «мессершмитта» начал сверху вниз прокладывать прямую линию, Кучма мгновенно отпустил стропы парашюта, и купол сразу же наполнился, принял свою правильную форму и резко замедлил снижение…

Сноп снарядов и пуль прошел под летчиком, а немец с набором высоты вышел из атаки.

Все это длилось не больше пяти — семи секунд. Снова энергично действуя руками, парашютист выбрал стропы и начал скользить, но повторной атаки не последовало. Убедившись, что в воздухе стало спокойно, Кучма прекратил скольжение и благополучно достиг земли.

— Ну и как, страшно вам было тогда? — спросил я полковника.

— Нет, страшно не было, — покачал он головой. — Наоборот, моя мысль была отчетливой, я ощущал прилив сил. Страшно стало уже на земле, когда я немного отдохнул, успокоился и мысленно пережил все случившееся…

И поскольку подобных случаев, когда гитлеровцы охотились за нашими сбитыми летчиками, было немало, приходилось охранять своих пилотов, спускающихся на парашютах, отгонять не в меру ретивых вояк люфтваффе, жаждавших легких побед.

Задолго до начала войны я обнаружил однажды интересное явление, которое впоследствии было использовано для спасения летчика, опускающегося на парашюте.

Из-за несовершенства тогдашних методов расчета у нас при вывозке парашютистов случалось немало ошибок, и парашютисты частенько приземлялись вне аэродрома, на неподготовленные площадки, а то и еще хуже — на здания, деревья, сарайчики и т. п. В большинстве случаев все обходилось благополучно, но иногда бывало и так, что приземлившийся парашютист получал травмы.

Как — то я вывез на прыжок одного парашютиста и, твердо уверенный в правильности своего расчета, подал команду «прыжок». Курсант, всецело доверяясь мне, по всем правилам отделился от самолета. Парашют раскрылся нормально, и, снижаясь, мой ученик рукой приветствовал меня. Однако скоро выяснилось, что приветствовать меня было не за что. Наблюдая за тенью парашюта, скользящей по земле, я с горечью убеждался, что курсант до аэродрома не дотянет и приземляться будет прямо на железнодорожные пути станции Гатчина — Балтийская.

Как помочь парашютисту достигнуть аэродрома?

Вдруг у меня мелькнула мысль: а что, если зайти на самолете несколько сверху парашюта, под углом тридцать— сорок градусов и дать полный газ мотору. Воздушная струя, идущая от винта, должна подбросить парашютиста вверх и увлечь его вперед.

Я зашел сверху поближе к куполу и в момент, когда парашютист и мой самолет были примерно в одной горизонтали, дал полный газ мотору.

Через несколько секунд я вошел в левый вираж и сразу увидел, что моего курсанта поддуло вверх, и он, сильно раскачиваясь, значительно продвинулся к ближней границе аэродрома.