Сумрак поднял глаза. Папа смотрел на него.

— Но всё, что ты рассказал, пусть даже было неправильно…

— Он делал это, чтобы сохранить нас в безопасности, — резко сказала Сильфида. — Сумрак, неужели ты не можешь этого понять? Он хотел, чтобы все мы были в безопасности!

Негодование сестры заставило Сумрака вздрогнуть.

— Нет, Сумрак прав, — спокойно сказал Папа. — Сильфида, ты не должна его упрекать.

Сильфида заметно остыла, но Сумрак видел, как в её глазах сверкают остатки прежнего негодования.

— То, что я сделал, было ужасным предательством моих убеждений, — раскаивающимся тоном сказал Папа. — Тем не менее, я это сделал. И это делает меня лицемером. И что хуже всего, я даже не сожалею о том, что сделал это, даже зная, что поступил неправильно. — Он печально кивнул Сумраку. — Когда у вас появятся собственные дети, возможно, вы поймёте и простите меня.

Его взгляд был умоляющим, и Сумрак хотел помочь ему, но он не был в этом уверен, потому что был ошеломлён вихрем мыслей в своей голове. Его горло вряд ли позволило бы вырваться наружу хоть одному слову.

— Папа, всё хорошо, — выдохнул он. — Ты очень хорошо заботился о нас.

Бока Икарона быстро поднимались и опускались, и он кивнул. У его дыхания появился странный запах, который заставил Сумрака почувствовать инстинктивное желание уйти прочь.

— Не хочу, чтобы ты умирал, — завопила Сильфида.

Сумрак в изумлении смотрел, как его сестра прижалась своей головой к голове Папы, беспомощно дрожа.

— У нас же не будет никого!

— Вы есть друг у друга, — с неожиданной строгостью сказал Икарон.

— Ты, — сказал он, глядя на Сильфиду, — энергична и сильна.

Сумраку показалось, что он слышал, как отец усмехнулся.

— …Ты можешь довести других до смерти, но ты сама останешься в живых. А ты, — сказал он Сумраку, — должен помочь колонии найти новый дом. Лети ввысь. Гляди вдаль.

— Буду, — пообещал Сумрак.

Когда отзвучали последние прощальные слова, все остальные слова уже казались глупыми, незначительными и крайне неуместными. После этого Папа уже больше ничего им не сказал. Однако они не уходили, и лишь когда он оскалил зубы и слабо щёлкнул ими в их сторону, отступили на несколько шагов. Но Сумрак не собирался отходить ни на шаг дальше.

Икарон повернулся к ним спиной. Он выглядел, словно новорождённый детёныш, сидящий в трещине коры.

Его тело иногда вздрагивало; Сумрак услышал, как отец бормочет про себя, и понял, что он перечислял имена всех своих детей, от первого до последнего. Свист его дыхания стал слабеть. Сумраку хотелось подползти поближе, лечь рядом и составлять ему компанию до самого последнего вздоха, но что-то остановило его. Призрак смерти отца кружился над ним, и Сумрак боялся, что, если он слишком приблизится, тот окутает его своими крыльями и унесёт с собой. Он смотрел и ждал. Когда же он подумал, что ночь никогда не закончится, то услыхал первые звонкие ноты утреннего птичьего хора.

— Он вправду умер? — спросила Сильфида.

— Не знаю.

Он нерешительно подступил к правому боку Папы и дотронулся парусом до его шерсти. Она была холодной.

— Папа, — шепнул он ему в ухо.

Не было ни ответа, ни движения. Глаза его отца были полуоткрытыми, но невидящими.

— Он умер, — сказал Сумрак.

Сильфида сгорбилась и прижалась к ветке, словно борясь с сильным ветром.

— Мы сироты, — сказала она.

Они долго молчали. Сумрак ощущал себя беспомощным и опустошённым. Он больше не боялся диатрим или фелид: худшее в его жизни уже случилось, и ничто иное уже не пугало его.

Насекомые уже начинали садиться на тело Икарона; Сильфида подобралась поближе и начала яростно разгонять их своими парусами. Это было бесполезно. Мух собиралось всё больше и больше; они садились вокруг его ноздрей, на поверхности потускневших, подёрнутых дымкой глаз. Сумраку не хотелось видеть своего отца таким.

— Давай, Сильфида, нам пора уходить отсюда.

Она продолжала яростно хлопать мух.

— Сильфида! — резко выкрикнул он, дёрнув её одним из своих когтей.

— Он одного лишь тебя лелеял, — закричала она. — Его глаза всегда глядели лишь на тебя. Я никогда не была причиной его гордости. Но ты со своими дурацкими неправильными парусами — вот, что его больше впечатляло!

Сумрак вздохнул. Он не мог остановить её гнев, потому что не мог её перекричать.

— Чего мне теперь бояться? — мрачно спросила она. — Он предал всех нас.

— Да как ты можешь такое говорить? — возмутился Сумрак.

— Он нарушил свои собственные правила, он убил яйца. Ты понимаешь, что это означает? Он всё время поступал неправильно. Когда припёрло, он уничтожил яйца, потому что знал, что сделать это было правильно! И он даже не мог этого признать!

— Ему было стыдно, Сильфида.

— Нет, он был слишком гордым. Он хотел, чтобы все думали, что он был идеальным и благородным предводителем. Он никогда не мог признать, что был неправ. Он предпочитал хранить тайны и лгать остальным. Он скорее предпочёл отказаться от нового дома у Гирокуса и заставить всю свою колонию страдать.

— Он совершил ошибку, всего лишь одну ошибку двадцать лет назад! Это не означает, что его убеждения были неправильными.

Сильфида хмыкнула.

— Интересно, что подумала бы Нова.

— Ты же не расскажешь ей? Сильфида, пожалуйста.

— Ты весь пошёл в отца. Держишь секреты при себе. Какой сейчас в этом смысл? — она печально взглянула на тело отца.

— Папа был хорошим предводителем. Он старался изо всех сил. Если ты расскажешь Нове, она перевернёт всё с ног на голову, и они могут…

— Плохо думать о нём?

— Да. И они бы ошибались.

— Хорошо, — пробормотала она, — я не буду рассказывать. Но и ты должен пообещать, что у тебя больше не будет тайн от меня.

— Обещаю. Мы должны беречь друг друга. Давай, заключим договор. Мы всегда будем защищать друг друга. Хорошо?

— Хорошо, — ответила она, немного помолчав. — Как же мне хочется тоже уметь летать.

— Мне тоже, — сказал Сумрак. — Правда, очень хочется.

Они не хотели прямо сразу возвращаться в колонию, и когда зазвучал утренний птичий хор, начали чистить друг друга. Они молчали, но в их мыслях эхом звучали воспоминания о более счастливых днях.

— А где ваш отец? — спросила Нова, когда они, наконец, вернулись на дерево.

— Он умер незадолго до рассвета, — сообщил ей Сумрак.

Он ожидал, что в её глазах сверкнёт мрачная радость, но был удивлён, увидев самое настоящее потрясение. Барат и Сол молчали.

Оказавшиеся рядом рукокрылы подслушали эту новость и разнесли её по всем веткам.

— Это ужасная новость для всех нас, — произнёс Сол.

— Жизнь продолжается, — сказала Нова. — Когда умирает один предводитель, появляется другой.

— Тогда это должен быть старший сын Икарона, — сказал Барат.

Вокруг собиралось всё больше и больше рукокрылов — они теснились на ветках. Из толпы выбрался Австр.

— Это правда? — удивлённо спросил он. — Он и вправду умер?

— Главенство должно перейти к тебе, Австр, — сказал Сол.

— Роль предводителя, — заметила Нова, — это такое бремя, которое Австр может и не захотеть взвалить на себя в такие необычные времена.

— Но таков порядок, — твёрдо сказал Барат. — Главенство переходит по праву рождения к старшему из самцов. Если самцов нет, оно переходит к старшей самке.

— Чистая правда, — сказала Нова. — Но сейчас ситуация совсем иная. Мы лишились дома и оказались в незнакомом мире. Ничьей ноги не было на материке, за исключением тех из нас, кто ушёл отсюда двадцать лет назад. И среди них я самая старшая.

Сол рассмеялся:

— Неужели ты, Нова, говоришь, что именно ты и должна стать нашим новым предводителем?

Сердце Сумрака забилось быстрее; он чувствовал себя так, словно ему снится кошмар, а он не может проснуться и прекратить его.

— Я говорю, — продолжала Нова, — что будет лучше, если во главе колонии встанет тот, у кого есть опыт, кто помнит материк и его обитателей.