Шерсть у него на загривке ощетинилась. А что, если на острове кто-то был? Что, если сюда перебрались те плотоядные фелиды? Щебечут ли фелиды? Это казалось маловероятным.

Он хотел разбудить Папу и попросить, чтобы он выставил часовых, но знал, что это было бы бесполезно. Его отец сказал бы, что в этом нет нужды. Просто птицы пытаются напугать рукокрылов и выгнать их с острова.

Он медленно отполз от своей семьи, вдоль ветки в сторону поляны. Полная луна сияла, освещая лес.

Он полетел. Он не забыл, как это делается. Знание жило в его мускулах и нервах, и оно немедленно проснулось с первым же взмахом. Паруса мелькали одним размытым пятном, когда он взмыл над пустой поляной. Луна давала ему столько света, сколько было нужно.

Он будет часовым для колонии. Он был маленьким, невидимым ночью, и он мог улететь в любое время. Он почти желал, чтобы на острове существовала какая-то угроза; тогда, возможно, все увидели бы, каким он был храбрым и полезным, и перестали бы сторониться его.

Через несколько секунд он уже пролетал мимо макушки секвойи. Его живот слегка свело, когда вокруг открылась серебристая линия горизонта. Он развернулся в воздухе, ориентируясь. Первый раз в своей жизни он сумел увидеть остров целиком, и он показался ему отвратительно крохотным. Он провёл всю свою жизнь здесь, на этом маленьком клочке леса.

Прежде он никогда не видел материка — светящейся стены деревьев, которая непрерывно тянулась к северу и к югу. Оттуда пришли его отец и мать. Мир был огромен, и его конца-края не было видно.

При помощи своего эхозрения Сумрак видел спящих птиц, сидящих на высоких ветвях. Тёмная шерсть делала его частью ночного неба. Он полетел в том направлении, откуда донеслись щебечущие звуки — к восточному берегу острова, в сторону материка.

Он пробовал воздух на вкус, силясь распознать новые запахи. Он старательно прислушивался, иногда посылая в лес молниеносные звуковые вспышки, чтобы посмотреть, не скрывается ли кто-то среди ветвей или в подлеске. Он не знал, что именно ему искать. Он даже не представлял себе, на кого похожи фелиды. Он считал их четвероногими существами, покрытыми шерстью. В густой растительности мог скрываться почти кто угодно. И он не собирался спускаться ниже. Ему нравилось держаться повыше, вне досягаемости.

Он удивился тому, как быстро закончились деревья, и внезапно оказалось, что он уже летит над водой. На её поверхности отражались осколки диска луны. Остров по-прежнему был окружён водой, отделён от материка. Он был в безопасности. Никто не мог переправиться сюда. Он медленно пролетел над водой, спрашивая себя, стоит ли она высоко, или низко… а потом увидел перешеек.

Всё было так, как описывал его отец: тропинка из песка, соединяющая материк с островом. Она была очень узкой, и становилась всё уже прямо у него на глазах. Вода плескалась у её краёв, смывая её у самого берега, когда начинался прилив.

Сумрак усмехнулся, чувствуя облегчение. Тропинку можно было увидеть в течение лишь нескольких минут. Какой зверь заметит её, если только не подойдёт к самому урезу воды? И стал бы он туда спускаться? Берег материка был крутым и скалистым: спуститься вниз было бы трудно, но ещё труднее было бы подняться обратно.

Повернув к острову, он послал вниз залп эхо-сигналов. Вода была похожа на лист бледного серебра, а песчаный перешеек виделся как пёстрая дорожка ещё более интенсивного света с отчеканенным на ней чуть более бледным узором. Сумрак нахмурился, опускаясь ниже и испуская ещё более плотный взрыв звука. Песчаная дорожка вновь вспыхнула у него в голове.

На мягкой поверхности дорожки были бесчисленные следы четырёхпалых лап.

Их было так много, что они сливались вместе, разрушаясь по мере того, как вода заполняла их.

И все они вели на остров.

Хищнозуб крался на мягких лапах через подлесок. Его зрачки, полностью раскрытые, упивались ночью, показывая лес в светящихся пурпурных и серых красках. Луна ярко светила. Это было превосходное время для охоты. Его окружали большие деревья, кроны которых уходили ввысь. Через каждые несколько шагов он останавливался, навострив уши, а его лапы готовы были ощутить любое сотрясение почвы.

За ним, растянувшись в две цепочки, брели остальные члены клана, ориентируясь по отрывистым щебечущим звукам — охотничьим сигналам, которые он издавал верхней частью горла.

Этот остров стал бы превосходными охотничьими угодьями. Он был отрезан от материка и здешние звери не слышали о них. Хищнозуб и его Рыщущие могли набивать брюхо лёгкой добычей. А после того, как эффект неожиданности уже не будет давать им преимуществ в охоте, вода станет препятствием для побега зверей. Когда добыча станет осторожнее, охотники приобретут навык. Это место станет отличным тренировочным лагерем.

Повсюду вокруг себя Хищнозуб слышал тихий шорох наземных животных, занимающихся своими ночными делами. Но прямо сейчас они его не интересовали. Его ноздри наполнял аромат падали. Он учуял его едва ли не в тот самый момент, когда его лапа ступила на пляж острова. Он влёк его всё дальше в лес. Запах дразнил Хищнозуба: его сила означала, что он исходил от крупного животного. Это означало лёгкую добычу. Но что ещё важнее, падаль могла бы стать приманкой для других зверей-падальщиков, и Хищнозуб и его Рыщущие могли бы просто сидеть в засаде и смотреть, какие виды животных населяют этот остров.

Впереди была поляна, залитая лунным светом. Запах усилился, и Хищнозуб стал двигаться с большей осторожностью, зная, что даже прикосновение листьев к его шерсти могло бы насторожить других существ. Он понюхал, лизнув воздух языком, и нашёл источник запаха.

На краю поляны с секвойи безжизненно свисало огромное крыло. Оно казалось настолько неуместным в этом лесу, что Хищнозубу пришлось смотреть на него несколько секунд просто для того, чтобы удостовериться, что оно действительно там было. Это было крыло кетцаля. Он затаился в низкорослом кустарнике, чирикнув своим Рыщущим, чтобы те сделали то же самое. Он подкрался на брюхе, чтобы разглядеть получше, и увидел очерченную лунным светом костлявую голову кетцаля, разложившуюся до голого черепа; глазные яблоки давно уже подъели насекомые. Хищнозуб медленно прополз вперёд. Всё мясо на теле ящера давно уже было объедено. Оставались лишь перепончатые крылья и хрящи, которые гнили и распространяли вонь, приманившую сюда Хищнозуба.

Он взглянул на другой край поляны, на массивную секвойю. Он никогда раньше не видел дерева с таким толстым стволом. Его взгляд поднялся выше. Даже ветви были огромными, особенно в средней части ствола дерева. А если бы луна не светила так ярко, он, вероятно, никогда не разглядел бы ещё кое-что: сотни тёмных маленьких силуэтов, забившихся в ниши вдоль боков могучих ветвей. Один из силуэтов встряхнулся во сне, на миг раскрыв паруса.

Хищнозуб издал низкий щебет, и к нему подкралась Миацида.

— Рукокрылы, — шепнул он ей.

Его слюнные железы зудели, когда слюна засочилась по его коренным зубам, приводя их в готовность для разрывания плоти. Это было всё, что он мог сделать, чтобы удержать себя от подъёма на дерево, но он был знаком с этими существами и знал, что им нужен план, если его Рыщущие хотят добиться успеха на этой охоте.

Он прошептал свои указания в ухо Миациде.

Её губы задрались, и он смог увидеть, как влажно заблестели её зубы.

— Хорошо, — сказала она.

Сумрак летел к секвойе со всей скоростью, которую смог выжать из своих уставших мускулов.

Облака поползли через диск луны, и он испугался, что не сможет найти путь к дому. Но затем он увидел одиночное дерево, возвышающееся над прочими, сверкая призрачным серебристым блеском, и уже знал, что это должна быть его секвойя. Самая высокая в лесу — именно поэтому его отец выбрал её. Он был уже близко, и видел открытую поляну. Сложив свои паруса, он устремился туда.