— Тогда смотри вперёд получше! И потом, нельзя ловить добычу снизу. Так не делают. Это кража чужой еды! Нападай сверху, как это делают все остальные.

Сумрак ещё раз извинился, но, разумеется, у него и в мыслях не было ловить добычу только сверху. В чём тогда польза от полёта? Однако он мог понять, насколько сильно это злит, когда кто-то всякий раз выхватывает у тебя насекомых, взлетая снизу. Возможно, ему стоит кормиться за пределами основных охотничьих территорий. Там было гораздо меньше сородичей, и он не будет вставать у них на пути. Он вздохнул. Сильфида уже сердилась на него, и, если он не будет вести себя очень внимательно, она будет не единственной, кто не доволен им.

В эту ночь он проснулся от звука приглушённых голосов своих родителей. Они отползли чуть дальше на ветку, но Сумрак, навострив уши, мог достаточно хорошо расслышать их слова. Рядом с ним крепким сном спала Сильфида. Ему свело живот: разговор должен быть очень серьёзным, если Мама и Папа беседовали наедине среди ночи.

— Ты же знаешь, что могло бы случиться с ним там, на материке, — говорила мать.

— Очень хорошо знаю. Колония могла бы изгнать его.

— Или убить, — добавила мать.

Сумрак похолодел от страха. Они говорили о нём! Он боялся, что родители могут услышать его возбужденное дыхание.

— Именно поэтому я показал колонии, что полностью одобряю его поведение, — ответил Папа. — Если они подумают, что их предводитель это одобряет, то они тоже одобрят. Мы должны защитить его, Мистраль.

— Ты не был бы столь же терпимым по отношению к нашим первым детям, Икарон. Ты бы запретил им это.

Тон голоса Икарона был довольным.

— Возможно, но долгие годы мира и изобилия явно смягчили мой нрав. И это поистине удивительная вещь, Мистраль, признай это.

— Другие не будут относиться к этому столь же любезно, — ответила мать. — Кто-нибудь станет завидовать; многие будут просто видеть в нём уродца. — Сумрак расслышал её вздох. — У него будут проблемы с поиском пары.

Сумрак слегка расслабился. Неужели это всё, о чём беспокоилась его мать? Его это ни капли не волновало. Многие рукокрылы не находили себе пару до второго или третьего года жизни. В любом случае, это его совсем не интересовало. Не было бы особой трагедии в том, что он никогда не найдёт себе пару. У него были мать и отец, и ещё Сильфида — хотя он предполагал, что наступит время, когда Сильфида уйдёт жить со своим брачным партнёром.

— Он выглядит очень странно, — печально сказала мама. — Я люблю его, и для меня это не имеет значения, но, когда я гляжу на него, он совсем не похож на всех остальных моих детей. Он словно принадлежит к какому-то другому виду.

Сумрак не знал, сколько ещё ему захотелось бы услышать, но сейчас он не мог прекратить подслушивать.

— Он наш ровно в той же мере, что и остальные, — мягко сказал Икарон. — И у него есть то, чего нет ни у кого из остальных. Он умеет быстрее охотиться, успешнее искать пищу в лесу, высоко летать и рассказывать о мире вокруг нас. Он сможет увидеть любых хищников, приближающихся издалека, и предупредить нас. Разве это не делает его желанным супругом?

— Да, конечно. Но иногда не так уж хорошо слишком сильно отличаться от остальных. Мы тянемся к существам, которые похожи на нас самих. Это просто в порядке вещей.

— Но ведь я же избрал тебя своей спутницей жизни, — сказал Икарон.

— Да, но моё отличие невидимо.

Сумрак вздёрнул уши ещё больше. О чём же говорила его мать?

— Всякий может увидеть отличия Сумрака, — продолжала говорить его мать. — Но ты — единственный, кто знает о моём. И ты согласился, что это лучше держать в тайне.

Сумрак расслышал вздох отца.

— Возможно, я был неправ. Что такого позорного в том, чтобы обладать способностью видеть ночью?

— И я! — Сумрака прорвало прежде, чем он сумел остановить себя. Он бросился по ветке навстречу потрясённым родителям. Более спокойным тоном он сказал:

— Я тоже умею видеть в темноте!

— Умеешь? — тихо спросила мать.

Сумрак кивнул.

— С помощью своих охотничьих щелчков. С их помощью я могу видеть всё. Ты умеешь то же самое?

— Да, — хихикнув, сказала она. Потом она нахмурилась:

— Сколько ты успел услышать?

— Немного, — неловко сказал он.

Она приблизилась и обнюхала его.

— Я люблю тебя так же горячо, как и всех своих детей. Мне жаль, если это могло прозвучать как-то по-другому. И теперь я узнала, что у нас ещё больше общего. Эхозрение.

— Вы так это называете?

— Почему же ты не сказал нам об этом раньше? — спросил отец.

— Я боялся, что вы будете стыдиться меня, — ответил Сумрак. — Ведь я и так уже достаточно сильно отличаюсь от остальных.

— Мы никогда не стыдились тебя, — сказала мать. — Я просто хочу, чтобы у тебя всё складывалось как можно лучше. Именно поэтому я считаю, что некоторые вещи должны остаться в тайне.

— Но ты же рассказала Папе о своём эхозрении.

— Ему одному.

— Это было огромным преимуществом для охотника на ящеров, — сказал Икарон. — Твоя мама могла видеть на дальнее расстояние, и в темноте тоже. У ящеров было очень плохое зрение, особенно ночное. Твоя мама могла вывести нас прямо к гнёздам, и мы оставались незамеченными.

Сумрак восхищённо взглянул на маму новыми глазами — и испытал облегчение. По крайней мере, не у него одного было это странное умение.

— Почему мы умеем это делать? — спросил он.

— Не знаю. Может быть, у моих собственных матери или отца была такая же способность. Но они никогда не говорили об этом. И я никогда не признавалась им.

— Ты боялась, что тебя будут избегать?

— Да.

— Но, наверное, есть и другие, кто тоже умеет это делать, — с надеждой сказал Сумрак. — Они все просто боятся рассказать об этом, как боялись и мы сами.

— Вполне возможно, — сказал Икарон.

— Было бы лучше, если бы все просто рассказали об этом, — выпалил Сумрак. — Тогда никому не пришлось бы волноваться из-за того, что он отличается от остальных.

Мистраль кивнула с сожалением:

— Желание быть таким же, как все, очень сильно. Оно течёт в наших венах.

— Но мне ещё кажется, — сказал Икарон, — будто внутри каждого из нас покоятся семена перемен. И никто не знает, из-за чего и когда они прорастают.

Сумрак взглянул в темноту поляны. Он чувствовал себя слегка ошеломлённым из-за тех новых вещей, которые ему довелось узнать. Пока с него было достаточно. Какая-то его часть желала, чтобы он вернулся обратно в прошлое, в то время, когда ящер ещё не ворвался в их мир. Но большей частью его взволновало переосмысление самого себя.

— Я боялся, что мог оказаться ящером, — признался Сумрак.

— Сумрак, как ты мог даже подумать об этом! — сказала ошеломлённая мать.

— Ну, думал иногда, — застенчиво пробормотал он. — Мои паруса. Они выглядят очень похожими на крылья ящера. Безволосые. И мы оба умеем летать.

— Я видел, как ты рождался, — нежно сказал отец. — И я могу ручаться, что ты не вылупился из яйца.

— Ты уверен, что прежде у нас в семье никто не летал? — спросил Сумрак.

— Ты первый, — ответила ему Мистраль.

— Но, возможно, не последний, — добавил Икарон. — Кто знает, может быть, однажды все рукокрылы будут летать и видеть ночью? Возможно, ты — первый из них.

— Не забивай ему голову такими мыслями, — отругала Мистраль своего супруга. — Пока он должен держать в тайне своё эхозрение.

— Сильфида знает об этом, — признался Сумрак.

— Ладно, будем надеяться, что она станет держать это при себе. Совершенно очевидно, что скрывать способность к полёту уже слишком поздно. Но я всё равно боюсь, что из-за этого тебя будут избегать.

— Я этого не допущу, — твёрдо сказал Икарон. — По крайней мере, пока я предводитель. Никто из нас не должен бояться отличаться от остальных. Вся эта колония существует исключительно из-за того, что наша небольшая группа посмела отличаться от остальных. Двадцать лет назад мы нарушили Договор и поставили себя не просто против одной колонии, но против всей лиги зверей. Иногда наши отличия могут сделать нас великими и открыть дорогу к лучшему будущему.