Мы же после краткого освещения основных моментов промышленной революции покажем, что вопреки поверхностному впечатлению в реальности она растянулась на сотни лет, представляя собой постепенный и эволюционный процесс, затрагивавший другие европейские экономики почти в той же мере, что и Англию. Промышленная революция стала итогом постепенного движения оседлых аграрных обществ к более рациональному, экономически ориентированному складу ума, многочисленные проявления которого обсуждались в главе 9.

Хотя факт революционных изменений, случившихся в какой-то момент времени, отделяющий доиндустриальное общество с его нулевым ростом производительности от современного общества, в котором ежегодный прирост производительности превышает 1 %, не вызывает сомнений, точную дату этого перехода определить трудно, и она может навсегда остаться неизвестной.

В частности, здесь не играют никакой роли конкретные личности и события, столь любимые в описательной истории. Всемирная история не изменилась бы сколько-нибудь существенно, если бы сэр Ричард Аркрайт, бывший болтонский парикмахер, изготовитель париков и владелец паба, в 1768 году создавший механический прядильный станок, вместо этого завел бы рыбную лавку. Мы не остались бы пленниками мальтузианской эры и в том случае, если бы Джеймс Уатт, который в 1769 году изобрел паровую машину с изолированной конденсационной камерой, в свое время обратил бы свои помыслы к Богу и стал священником.

Именно случайный характер таких событий создает видимость внезапного потрясения, испытанного экономической системой. В частности, впечатление того, что постепенные изменения в экономике сменились резкими переменами, вызывается колоссальным ростом населения в Англии после 1760 года, британскими военными успехами во время революционных и наполеоновских войн и развитием США.

ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Промышленная революция представляется уникальным событием всемирной истории благодаря внешне более быстрым темпам повышения эффективности по сравнению с любыми сколько-нибудь продолжительными эпохами в экономике прежних времен.

Эффективность любой конкурентной экономики, как и любого сектора экономики, может быть простейшим образом оценена как отношение средней стоимости единицы факторов производства — капитала, труда и земли — к средней цене единицы продукции. То есть

Более эффективные экономики производят больше продукции на единицу факторов производства. Поскольку стоимость факторов производства должна равняться стоимости выпуска, то в более эффективных экономиках цены на продукцию ниже по сравнению с ценами на факторы производства. Подробное обоснование этого приведено в техническом приложении, но сама идея вполне очевидна.

Благодаря уникальной политической стабильности Англии, наблюдавшейся по крайней мере с 1200 года, мы можем оценить для всего этого периода значения заработной платы, цен, численности населения, ренты и прибыли от капитала, что в свою очередь позволяет нам оценить эффективность английской экономики за все годы после 1200 года.

На рис. 12.1 показана эффективность производства, определенная подобным образом для периода 1700–1869 годы. В годы, непосредственно предшествовавшие промышленной революции, мы не видим признаков какого-либо устойчивого роста эффективности. Английская экономика в XVIII веке выглядит такой же мальтузианской, как и все, что были до нее. Затем начиная примерно с 1790 года впервые проявляется постоянный, неудержимый рост эффективности, характерный для современной эпохи. С 1780-х по 1860-е годы темп повышения эффективности все еще не превышал 0,5 % в год, что в два с лишним раза меньше современных темпов. Тем не менее это был период беспрецедентного, устойчивого повышения эффективности.

РИС. 12.1. Эффективность производства в Англии по десятилетиям, 1700–1869 годы

Непосредственные причины повышения производительности после 1790 года хорошо известны. В табл. 12.1 приведены как общие темпы роста производительности с 1760-х по 1860-е годы, так и вклад, внесенный в повышение эффективности основными отраслями, известными своими инновациями. Как уже отмечалось, удобное свойство совокупного темпа повышения производительности заключается в том, что он представляет собой сумму темпов роста производительности в каждой отрасли, оцененных с учетом отношения стоимости произведенного в этой отрасли к общей стоимости продукции национальной экономики (см. приложение).

Как видно из последнего столбца таблицы, более половины всего прироста производительности за 100 лет промышленной революции приходится на текстильную отрасль. Небольшой вклад внесли добыча угля и выплавка железа, но гораздо более значителен вклад двух других секторов — транспорта и сельского хозяйства: в транспортном секторе происходил быстрый рост производительности, а сельскохозяйственный сектор вносил существенный вклад благодаря своим размерам, несмотря на то что повышение производительности в этом секторе происходило медленно.

Текстильная отрасль была флагманом промышленной революции. Эффективность превращения хлопка-сырца в ткань с 1760-х по 1860-е годы увеличилась в 14 раз, что дает темп роста в 2,4 % в год — это больше, чем темпы роста производительности в большинстве современных экономик. В 1860-е годы общий объем экономического производства был приблизительно на 27 % выше, чем он мог бы быть при отсутствии инноваций в текстильном секторе, что равнозначно увеличению дохода на 169 млн фунтов в год.

Если в 1760-е годы для превращения фунта хлопка в ткань требовалось 18 человеко-часов, то к 1860-м годам на это уходило уже только 1,5 человеко-часа. Причина такого прогресса очевидна. Начиная с 1760-х годов поток технологических инноваций — как знаменитых, так и оставшихся никому не известными — преобразовал текстильную индустрию. Машины же, обеспечившие этот прирост производительности, имели поразительно простую конструкцию, как видно на рис. 12.2, на котором изображен водяной прядильный станок Аркрайта.

РИС. 12.2. Водяной прядильный станок на фабрике Ричарда Аркрайта «Кромфорд-Милл» (1785 год)

Институционалисты утверждают, что причиной ускорения темпа инноваций должны были служить различные стимулы, предлагавшиеся экономикой новаторам. Однако новаторы промышленной революции, работавшие в текстильной отрасли — даже добившиеся успеха и прославившие свое имя, — обычно получали небольшую прибыль.

В табл. 12.2 приведены финансовые итоги деятельности самых знаменитых новаторов, работавших в текстильной отрасли во время промышленной революции. Эти люди, содействовавшие революционным изменениям в текстильной индустрии, преуспели там, где многие другие потерпели неудачу, но их изобретения обычно не приносили им серьезных доходов. Даже во время промышленной революции английский рынок плохо вознаграждал за инновации.

ТАБЛИЦА 12.2. Вознаграждение за инновации в текстильной отрасли во время промышленной революции

Нормы прибыли крупнейших фирм в отрасли также свидетельствуют о том, что большинство изобретений очень быстро попадало в руки других производителей, не делившихся с авторами разработок своими доходами. Прибыль хлопкопрядильной фирмы «Сэмюель Грег и партнеры» в 1796–1819 годах в среднем составляла 12 %. Это была нормальная величина для коммерческого предприятия того времени. Фирма «Уильям Грей и партнеры» с 1801 по 1810 год имела менее 2 % в год — отрицательная норма прибыли. Если бы фирмам-новаторам удалось защитить свои разработки, храня их в секрете или получая на них соблюдавшиеся патенты, то они могли бы пожинать большие барыши по сравнению с конкурентами. Но вместо этого главную выгоду от инноваций в хлопкопрядильном деле благодаря снижению цен получали потребители. Так, «Ричард Хорнби и партнеры», работавшие в ткацком секторе (не подвергшемся механизации до 1810-х годов), в 1777–1809 годах имели среднюю годовую прибыль в 11 % — немногим меньше, чем у «Грега и партнеров», внедрявших на своем производстве инновации[271].