Наконец, многим я обязан своей жене, Мэри Маккомб. В борьбе с рукописью я почти совершенно забросил свои домашние обязанности в Берлине с августа 2005 по июль 2006 года, не вспоминая про них и в Дэвисе до конца 2006 года. Мэри, сама работавшая на полной ставке, выполняла роль повара, советника, экскурсовода, переводчика с немецкого и семейного надзирателя. Помимо этого она прочитала всю рукопись, высказав по ней свои замечания. Надеюсь, что по крайней мере этот долг мне удастся возместить.

Всемирная экономическая история в своих основах поразительно проста. Собственно, ее можно представить в виде одного графика (рис.

1.1).

До

1800

года доход на душу населения — объем продовольствия, одежды, тепла, света и жилья на душу населения — был разным для различных обществ и эпох, однако он не имел тенденции к повышению. Работа простого, но мощного механизма, разбираемого в этой книге, — «мальтузианской ловушки» — приводила к тому, что краткосрочное возрастание дохода, обеспечивавшееся технологическими достижениями, неизбежно нивелировалось вследствие роста населения.

РИС.

1.1. 

Всемирная экономическая история одним графиком. После 1800 года во многих странах доходы резко возросли, но сократились в других странах

Таким образом, средний человек в

1800

году жил не лучше, чем за

100

тыс. лет до н. э. Собственно, в

1800

году

подавляющее

большинство мирового населения было беднее, чем их отдаленные предки. Счастливые граждане таких богатых обществ, как Англия или Нидерланды

XVIII

века, в материальном плане вели жизнь, эквивалентную жизни в каменном веке. Однако подавляющее большинство людей в Южной и Восточной Азии, особенно в Китае и в Японии, были вынуждены влачить существование

в условиях, вероятно, значительно худших, чем у троглодитов.

Качество жизни также не возрастало ни в каком из ощутимых отношений. Продолжительность жизни в

1800

году была не больше, чем у охотников и собирателей:

30–35

лет. Средний рост — показатель качества питания, а также заболеваемости среди детей — в каменном веке был выше, чем в

1800

году. И если первобытные люди были способны удовлетворить свои материальные потребности, приложив к тому совсем немного усилий, то англичане

1800

года могли обеспечить себе скромный комфорт лишь путем неустанного труда. Разнообразие материального потребления также нисколько не повысилось. Питание и трудовая жизнь среднего первобытного человека были намного более разнообразными, чем у типичного английского работника в

1800

году, несмотря на то что на английском столе к тому времени появились такие экзотические продукты, как чай, перец и сахар.

Кроме того, общества охотников и собирателей были эгалитарными. Их члены мало различались уровнем материального потребления. И напротив, в аграрных экономиках, преобладавших в мире до 1800 года, наблюдалось вопиющее неравенство. Ничтожные пожитки масс населения терялись на фоне богатств, скопленных немногими избранными. Джейн Остин описывала утонченные беседы за чаем, подававшимся в фарфоровых чашках, однако подавляющее большинство англичан еще и в 1813 году жили не лучше, чем их голые предки в африканской саванне. Таких, как Дарси, было немного, все прочие вели нищенскую жизнь.

Итак, даже по самым общим меркам материальной жизни средний уровень благосостояния за период от каменного века до 1800 года нисколько не возрос, а, скорее, даже снизился. Беднякам 1800 года, существовавшим исключительно за счет неквалифицированного труда, жилось бы лучше, если бы они попали в племя охотников и собирателей.

Промышленная революция, произошедшая каких-то 200 лет назад, навсегда изменила возможности материального потребления. В группе наиболее удачливых стран доход на душу населения начал стабильно возрастать. Самые богатые современные экономики в настоящее время в 10–20 раз богаче, чем в среднем в 1800 году. Более того, в наибольшей степени от промышленной революции на данный момент выиграли неквалифицированные трудящиеся. Богатым собственникам земли и капитала, а также образованным людям и прежде было доступно многое. Но индустриальные экономики наиболее щедро одаривают самых бедных.

Однако процветание пришло не во все общества. Материальное потребление в некоторых странах — главным образом в Африке южнее Сахары — сейчас находится намного ниже доиндустриального уровня. Такие страны, как Малави или Танзания, в материальном плане жили бы лучше, если бы они никогда не контактировали с индустриальным миром, оставшись в своем доиндустриальном состоянии. Современная медицина, самолеты, бензин, компьютеры — все технологические блага последних 200 лет — довели эти страны до того, что там наблюдается едва ли не самый низкий в истории материальный уровень жизни. Эти африканские общества застряли в мальтузианской эпохе, когда технологические достижения ведут лишь к увеличению населения, существующего на уровне прожиточного минимума. Но благодаря современной медицине прожиточный минимум сейчас соответствует намного более низкому уровню материального потребления, чем в каменном веке. Промышленная революция сократила неравенство в доходах внутри обществ, но она же в ходе процесса, недавно названного «великим расхождением»[2], увеличила соответствующее неравенство между обществами. Разрыв в доходах между странами составляет порядка 50:1. Сейчас в мире сосуществуют и самые богатые, и самые бедные люди из когда-либо живших на Земле.

Соответственно, всемирная экономическая история ставит три взаимосвязанных вопроса: почему мальтузианская ловушка существовала так долго? Почему первым в ходе промышленной революции из этой ловушки вырвался в 1800 году крохотный остров Англия? Почему впоследствии произошло Великое расхождение? Наша книга предлагает ответы на каждый из этих трех вопросов — ответы, подчеркивающие их взаимосвязь. Объяснение природы промышленной революции, того, почему она произошла именно в то, а не в какое-либо другое время, и по крайней мере некоторых причин Великого расхождения скрывается в процессах, начавшихся тысячи лет назад, в глубинах мальтузианской эры. Мертвая рука прошлого по-прежнему держит современные экономики своей жестокой хваткой.

Материальные условия могут показаться кому-то слишком мелкой, слишком случайной переменной для того, чтобы объяснять ими колоссальные социальные изменения, происходившие в течение тысячелетий. Кто же станет спорить с тем, что наши материальные блага представляют собой лишь ничтожную долю того, что делает индустриальные общества современными?

Тем не менее на самом деле у нас есть обширные свидетельства, говорящие о том, что богатство и одно лишь богатство является ключевым фактором, определяющим образ жизни как в рамках каждого общества, так и при их сопоставлении друг с другом. Увеличение доходов предсказуемым образом изменяет потребление и образ жизни. Недавний закат американского фермерства, а затем и промышленного пролетариата был предопределен в тот момент, когда доход начал свой триумфальный рост во время промышленной революции. Будь мы более дальновидными, мы бы в 1800 году могли предугадать наш мир шкафов-купе, ванных комнат для обоих супругов, карамельного макиато, бальзамического соуса, винных бутиков, колледжей свободных искусств, личных тренеров и входных билетов за 50 долларов.