РИС. 9.6. Запись о доставке скота на клинописной табличке из Месопотамии. Ур, III период (2112–2004 годы до н. э.)
В институциональном и технологическом контексте этих обществ для приобретения единственной значимой валюты мальтузианской эры — репродуктивного успеха — потребовался новый набор навыков и достоинств. Знание письма и счета, прежде никому не нужное, оказалось полезным для достижения экономического успеха в доиндустриальных аграрных экономиках. А так как репродуктивный успех был связан с экономическим успехом, то последний влек за собой умение обращаться со словами и числами. Общество, в котором скопилось много капитала, стало вознаграждать за терпение и трудолюбие; в результате эти черты характера перешли в разряд предпочтительных.
Торговля и промышленность в свою очередь стимулировали инновации в арифметике и письменности, призванные упростить вычисления и ведение документации. Например, Европа перешла с римских цифр на арабские отчасти из-за требований торговли и коммерции. В средневековой Европе «потребности коммерции служили важным стимулом к распространению и развитию арифметики». Европейские религиозные институты и государство, не подчинявшиеся диктату рынка, последними осваивали нововведения. Английское казначейство в своей бухгалтерии до XVI века использовало римские цифры. Однако начиная с XIII века в коммерции начинают преобладать арабские цифры, а многие трактаты по арифметике, несомненно, писались с расчетом на коммерческие круги[225].
Таким образом, рыночный характер оседлых аграрных обществ двояким образом стимулировал интеллектуальную жизнь. Он порождал потребность в удобных системах символов для торговли и производства, а также способствовал появлению людей, умевших использовать эти системы в экономических целях. И если уровень жизни не изменялся, то под воздействием процесса отбора менялась культура, а возможно и наследственность, живших в таких условиях людей. Как признавал Дарвин, одним из факторов, формирующих все мальтузианские общества, является выживание наиболее приспособленных. Определенное поведение вознаграждается репродуктивным успехом, в результате становясь нормой в данном обществе.
Как выглядели общества на рассвете оседлой аграрной эры, сразу после неолитической революции, произошедшей около 8000 лет до н. э.? На основе наблюдений над современными сообществами, занимающимися собирательством и подсечно-огневым земледелием, мы можем ожидать, что ранние аграрные общества состояли из импульсивных, жестоких и ленивых людей, не знавших ни письменности, ни счета. Этнографы, изучая подобные группы, обращают внимание на высокую норму временного предпочтения, высокий уровень межличностного насилия и малый трудовой вклад. Ограниченными были и способности к абстрактным рассуждениям.
Крайний пример подобного сообщества представляют собой пираха — собиратели из бразильской Амазонии. В их языке есть лишь три числительных, означающие «примерно один», «примерно два» и «много». В ходе тестов они были не в состоянии уверенно найти группы из одинакового числа предметов, если тех было больше трех, и этого им почти никогда не удавалось, когда число предметов в группе достигало 9[226]. При этом пираха — превосходные охотники и легко проходят тесты на ориентацию в пространстве и на прочие способности. Многие другие современные сообщества собирателей также не знают других числительных, кроме «один», «два» и «много». Таким образом, сообщества собирателей, очевидно, не подвергались отбору, создававшему необходимость в таких способностях и представлениях, которые привели к промышленной революции.
В мире, созданном неолитической революцией, экономический успех пришел к совсем другим людям по сравнению с теми, для кого он был типичен в эру охоты и собирательства, — к людям терпеливым, способным ждать ради более высокого уровня потребления в будущем, готовым долго работать, а также способным производить формальные расчеты в мире, где существовали всевозможные типы вводных и итоговых данных: выращивание какой культуры принесет наибольшую прибыль, сколько усилий это потребует, в какую землю выгодно инвестировать средства. Как мы видели на примере Англии, по крайней мере начиная со Средневековья те люди, которые преуспевали в рамках данной экономической системы — накапливали активы, приобретали навыки, обучались грамоте, — увеличивали свою относительную численность в следующем поколении. Таким образом, вполне можно допустить, что в течение долгой аграрной эпохи, которая завершилась промышленной революцией, человек становился все более биологически адаптированным к современному экономическому миру.
Мы ни в коем случае не хотим сказать, что люди, населявшие оседлые аграрные экономики накануне промышленной революции, стали более умными по сравнению со своими предками из числа охотников и собирателей. Ведь, как указывает Джаред Даймонд, охотникам и собирателям для выживания и воспроизводства требуется много сложных навыков[227]. Это иллюстрируется на рис. 9.7, где показано распределение заработков в группе сельскохозяйственных рабочих разных возрастов в Англии 1830-х годов по сравнению с распределением дохода у охотников аче (измеряемого в килограммах мяса на охотника в день). Английские сельскохозяйственные рабочие лучше всего зарабатывали в 20-летнем возрасте, в то же время возраст самых удачливых из охотников аче превышает 40 лет, несмотря на то что пика физической силы аче достигают на своем третьем десятке[228].
ИСТОЧНИКИ: Данные об охотниках и собирателях: Walker et al., 2002, p. 653; данные о заработке английских сельскохозяйственных рабочих: Burnette, 2006.
РИС. 9.7. Величина дохода в общинах охотников исобирателей и сельскохозяйственных общинах в зависимости от возраста
Несомненно, что охота в отличие от сельскохозяйственного труда была сложным делом, на обучение которому уходили годы. Соответственно, дело вовсе не в том, что жизнь в аграрном обществе делала людей более умными. По отношению к среднему человеку разделение труда, существующее в аграрном обществе, упрощало работу и повышало ее однообразие. Суть нашей аргументации состоит в том, что аграрная экономика вознаграждала экономическим, а соответственно и репродуктивным, успехом определенный набор навыков и типов поведения, резко отличавшийся от того, который позволял достичь наилучших результатов в доаграрном мире: например, отныне стала цениться способность повторять простые монотонные действия час за часом, день за днем. Разумеется, нет ничего естественного или гармоничного в предрасположенности к труду, сохраняющейся даже после того, как удовлетворены все основные потребности, обеспечивающие выживание.
Сила отбора, основанного на выживании богатых, также, по-видимому варьировалась в зависимости от условий, в которых жило конкретное оседлое аграрное общество. Так, в XVII веке в условиях Новой Франции (Квебек) с ее жизнью на фронтире, где земля имелась в изобилии, люди были малочисленны, а заработки крайне высоки, наибольшего репродуктивного успеха достигали беднейшие и наиболее неграмотные[229]. Чем более стабильным становилось общество, тем сложнее было добиться репродуктивного успеха путем войн и завоеваний и тем выше были шансы того, что в дело вступят вышеописанные механизмы.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что Китай, несмотря почти на целое поколение жизни при коммунистическом режиме в его крайних проявлениях в 1949–1978 годах, не претерпел никаких изменений как общество, пронизанное духом индивидуализма и капитализма. Никаким мечтателям-утопистам не справиться с результатами 10 тысяч лет существования общества в условиях мальтузианского естественного отбора.
