И двигатель сдюжил. Штурмовик Виталия медленно терял высоту и скорость, над немецкими траншеями он пролетел уже на высоте полсотни метров. Иван летел сбоку.

Немецкие пехотинцы обстреляли штурмовик из пулеметов.

Иван тут же описал полукруг и прошел вдоль линии траншей, поливая их огнем из пушек и пулеметов. На гашетку жал, не жалея снарядов и патронов, чтобы подавить огонь и отбить у немецких пехотинцев желание стрелять.

Самолет Виталия был уже на нашей стороне, когда Иван развернулся и повторил заход, пока не кончились патроны.

Он успел догнать самолет Виталия как раз в тот момент, когда его двигатель остановился и винт замер, причем сразу. Похоже было, что от масляного голодания мотор заклинило.

Впереди был участок луга у реки. Виталий довернул и посадил самолет на брюхо.

Шасси у штурмовика полностью не убирались, колеса до половины выступали из фюзеляжа, и самолет при приземлении с убранными шасси больших повреждений не получал. Тем более что бронекапсула закрывала двигатель и кабину, действуя при таких посадках, как лыжа.

Иван описал вокруг самолета вираж.

Виталий откинул фонарь, выбрался на крыло и помахал рукой, показывая, что он жив и с ним все в порядке.

Иван качнул крыльями – понял, мол, держись.

До их аэродрома было недалеко, всего десяток километров, и после приземления Иван направился к инженеру эскадрильи. На карте показал точку, где сел на вынужденную посадку штурмовик.

– Пилот жив?

– Жив.

– А самолет отремонтируем.

Тут же к месту посадки был отправлен грузовик ЗиС-5 с механиком, и уже к вечеру самолет был прибуксирован на аэродром.

Иван обнял Виталия:

– Рад за тебя!

– А уж как я рад! Думал – до передовой не дотяну, плюхнусь на виду у немцев. Тогда хоть стреляйся.

– Пойдем к комэску, доложишь, а то он небось тебя в штабе полка уже в потери занес.

– Рано меня списывать! Я еще хочу в Берлине побывать, в логове фашистской гадины.

Чернобров уже был в курсе, что пилот жив и самолет можно восстановить. На радостях он обнял Виталия, похлопал его по спине. Для обычно сдержанного на проявление чувств комэска такая встреча говорила о его искренности и переживаниях за боевого товарища. А еще – о радости, что самолет подлежит восстановлению.

От эскадрильи сейчас осталось два боеготовых самолета, да и те латанные не раз – весь фюзеляж у обоих в заплатках, как в шрамах у опытного бойца. Со всего штурмового полка едва набиралась полноценная эскадрилья, и в штабе полка поговаривали, что в скором времени полк будет пополняться техникой или убудет в тыл для отдыха и переформирования. В штабах – дивизии, армии – их полк числился, приказы о штурмовках передавались ежедневно, а кому их было выполнять? Поэтому приходилось делать по нескольку вылетов в день.

Их ждал короткий отдых после приземления, пока самолет заправляли да пополняли боезапас. Летчики устали, похудели, но не роптали, понимая, что заменить их пока некем. Враг пока силен, все время на разных участках фронта пытается нащупать слабые места, атаковать, продвинуться вперед.

Из тыла в пехотные части прибывало пополнение, но остро не хватало боевой техники – пушек, танков, самолетов. Кроме того, летчика или артиллериста быстро не выучишь, на это не один месяц нужен. Сроки обучения сократили от довоенных в разы, качество обучения резко упало. Наспех обученные танкисты иной раз не могли читать карту, блуждали по местности.

Пилотов обучали на учебных самолетах и перед отправкой в боевые полки давали краткий теоретический курс по особенностям того или иного боевого самолета да возможность совершить несколько вылетов. Им же противостояли опытные асы люфтваффе, за плечами которых годы учебы, тренировок, бои в Испании, Франции, Польше.

Несколько дней Иван летал в паре с Чернобровом. Построение парой ему понравилось, пара мобильнее звена. И не зря немцы, имеющие боевой опыт, использовали тактику построения парами. После нескольких полетов Иван высказал свои соображения комэску. Тот оглянулся – не слышит ли кто?

– Молчи. Я уже и сам понял. Но в Уставе что записано? Боевое построение звеном из трех самолетов – что истребителей, что штурмовиков, что бомбардировщиков. Скажи об этом командиру полка или дивизии! Скажут – ты умнее тех, кто в академиях тактику разрабатывал?

– У нас командир полка не летает, как и комиссар. Откуда им знать, как лучше? – не сдавался Иван.

– Неприятностей хочешь? Тогда пиши начальству рапорт, а меня от этого дела уволь, – отрезал комэск.

Но, видимо, немецкое построение парой и другие летчики сочли лучшим. Наиболее смелые командиры полков стали внедрять у себя такое тактическое построение, а потом и вовсе оно стало повсеместным. Потом даже было удивительно – как они ухитрялись летать звеном из трех самолетов?

В начале войны наши войска уступали немецким и в технике, и в тактике, причем иногда решение в пользу той или иной модели принималось волевым порядком, учитывая возможность массового производства. Вот что писал уже после окончания войны командовавший с 1942 по 1945 год ВВС маршал А. А. Новиков:

«Ил-2 был недостаточно эффективным. Но он был одномоторным и более дешевым в массовом производстве, чем лучший Пе-2. Ил-2 был всепогодным, мог летать при низкой облачности. Ил-2 был значительно проще в пилотировании, чем Пе-2, а основная часть летчиков была подготовлена слабо. Давать таким пилотам Пе-2 было бы слишком накладно».

Только об этом мнении человека сведущего ни Иван, ни комэск не знали. Да и для слов таких подходящее время еще не наступило.

Армия еще терпела неудачи, потому что командиры боялись проявить инициативу. Случись неудача – и обвинят в предательстве. Даже воюя по устаревшим тактическим приемам, командиры полков, дивизий и полевых армий были подвергнуты репрессиям.

Немцы на их участке фронта наступали, но таких больших танковых групп, как в первые дни, уже не было. Каждый день приказы на штурмовку отдавались на новые районы или населенные пункты, еще недавно занятые нашими войсками.

Кое-где немцы узкими полосами вклинивались в нашу оборону, но сил, чтобы с двух сторон взять их в клещи, окружить и уничтожить, у наших вой-ск не было. Наоборот, немцы сами брали в окружение целые полки, дивизии, армии.

Механики между собой поговаривали об окружении наших войск под Смоленском. Сводки Совинформбюро о таком не сообщали, но зачастую эти слухи и разговоры рождались не на пустом месте. В полк приезжали снабженцы, привозили снаряды и бомбы, бензин и продовольствие. И они были в курсе всех фронтовых новостей, поскольку общались с людьми в разных полках.

Околоштабные люди – писари, секретари, телефонисты, радисты поговаривали о передислокации аэродрома, поскольку немцы подошли достаточно близко. В иные дни было слышно далекое погромыхивание на западе – это громыхали пушки, и немцы снарядов не жалели. Нашим же артиллеристам порой выдавали на день по пять снарядов на пушку, а то и вообще по одному.

В конце августа вылетали порой на боевое задание в район Почепа. Разведка донесла, что там сосредоточиваются танки и пехота. Еще на земле они договорились штурмовать одновременно на параллельных курсах – так меньше шансов пострадать от защитного огня.

– Делаем один заход, – обговаривал план комэск. – Сначала накрываем их реактивными снарядами, затем сразу же бомбами и завершаем пушечным огнем. После первого же захода уходим. Полагаю, защитное прикрытие сильное, если вернемся на второй заход – собьют.

Так и сделали.

Линию фронта преодолели на высоте трех тысяч метров, почти сразу снизились до пятисот метров и вышли в указанный район. Пологое пике – через лобовое стекло видны танки, автомашины, тягачи с пушками, бензозаправщики. С обоих самолетов ушли реактивные снаряды, почти сразу же сбросили авиабомбы-сотки – и переключились на пушечные гашетки, когда внизу стали видны немцы. Высота уже была предельно малой, ее хватило только на выход из пикирования. Синхронно развернулись вправо. В соответствии с планом уходили из района штурма другим маршрутом, чтобы немцы не навели истребителей. Знали они за русскими пилотами такую особенность: отбомбят – и прежним, кратчайшим путем возвращаются на свой аэродром. Это уже потом, приобретя опыт, они стали уходить зигзагами, иногда в сторону от аэродрома, и подходили к нему со стороны своего тыла.