- А не странно ли тебе, сорокалетнему мужику, вошкаться с двадцатилетней девчонкой-свистушкой? - занудно не отставало "я"-пессимист, - Пора бы уже остепениться!
- Постареть мы ещё всегда успеем! - мгновенно парировал голос-оптимист, - И вообще, - отстань от меня, - затрахал уже совсем.
- Ну, ладно, - поступай, как знаешь! - обиделось, наверное, пессимистическое "я".
...............................................................................................................
Он поднялся на восьмой этаж на разломанном, расписанном ненормативными лексическими оборотами, лифте к квартире номер тринадцать, где жила его юная фея по имени Надюша. Нестойкое сердечко его нервно затрепыхалось в груди в предчувствии сладкой встречи с ней. Он не позвонил, а слегка постучал в обитую ватой и дерматином дверь, Надюше не нравился резкий звук дверного звонка.
За дверью не отвечали, и он постучал ещё раз, уже сильнее. Теперь послышались приближающиеся, шаркающие шаги, поворот ключа в замке, и дверь отворилась.
- Опять в своём репертуаре! Опаздываешь, Абрамыч! - сердито встретила его молодая подруга.
Надюша была в своей обычной домашней униформе, - засаленной желтоватой короткой комбинации, из-под которой торчали несколько обвисшие чёрные трусы.
"Ох, как надоел мне уже этот раздолбайский вид!" - подумал он про себя, а вслух вяло пролепетал в своё оправдание: "Ну что же я могу сделать? Пробки..."
- Выезжать надо раньше. Ну, да ладно, заходи. У меня гости сегодня.
- Гости. Это интересно. Это кто же? - несколько разочарованно спросил Абрамыч, предпочитавший провести время с Надюшей наедине.
- А проходи вот на кухню, - только обувь сними, - и сам увидишь.
...............................................................................................................
На кухне, несмотря на открытую настежь балконную дверь, было жарко и накурено. У него сразу перехватило нестойкий дух, и он ошалело выпалил: "Ну и надымили же вы тут!"
На кухонном столе, на тарелочках, были разложены некоторыё скромные закуски - столичная селёдочка в горчичном соусе, солёные огурчики, корейский морковный салат, варёная картошка, сардельки молочные, чёрный хлеб. В самом центре, над всем этим гастрономическим изобилием, гордым обелиском возвышался наполовину опорожнённый двухлитровый пластиковый пузырь тёмного Очаковского пива.
За столом, на табуретках, сосредоточенно выпуская из себя сигаретный дым, расположились две молоденькие девицы. Одну из них, пухлую с ярко накрашенными губами, что сидела спиной к окну, а к нему в анфас, Абрамыч знал. Это была Надюшина подруга, Машка Бурвина, по прозвищу Буравчик. А со второй, худенькой и немного кривоносой девушкой, сидевшей к нему в профиль, он был незнаком.
Абрамыч улыбнулся про себя, заметив, что волосы у обеих дам были выкрашены в жгуче-пепельно-блондинистый цвет совершенно одинаковой краской.
...............................................................................................................
И ещё больше он улыбнулся от пришедшего вдруг к нему приятного воспоминания о том, как год назад он со своим уже разменявшим полтинник, но бравым и усатым другом, Ефремычем, прогуливался вечером по летнему Арбату.
Оба они, - и Абрамыч и Ефремыч, - были свободными мужиками, - вдовцами, - и дружили ещё с тех времён, когда работали в Париже. Абрамыч - в научном институте, а Ефремыч - в русском торговом представительстве. У Абрамыча имелся сын Лёха - трудный подросток-старшеклассник, - а у Ефремыча - целых три недоросля: тоже старшеклассники - Колян, Костян, и студент-первокурсник - Михан. В Париже все эти ребята ходили в школу при Российском посольстве.
У знаменитого арбатского фонтана, изображающего в золоте Пушкина с супругой Натальей Гончаровой, им повстречались Надюша с Буравчиком. Друг его запал на Бурвину, - наверное, из-за её пышных форм и сексуально-раздражающего, блондинистого окраса. А Абрамычу приглянулась Надюша, - свежая, румяная, коротко-подстриженная девушка, без какого-либо окраса.
Бравый Ефремыч, подкрутил свой вставший торчком ус и, ни секунды не колеблясь, подкатил к ним в своём привезённом из Парижа пиджаке Хуго Босс. На этот раз, что с ним случалось не часто (примерно при одной попытке вступления в контакт из десяти), отлупа не он получил. Так они и познакомились.
А после выпивали на квартире у Абрамыча, что в "доме на набережной" и окнами на Кремль. А затем Ефремыч уединился с Бурвиной в одной из комнат и стал к ней приставать, а Абрамыч и Надюша остались на кухне и мирно беседовали о всяких серьёзных вещах, - о том, как, например, устроена Вселенная. Надюша оказалась любознательной девушкой и засыпала учёного и многознающего Абрамыча всяким вопросами, на которые ему было даже не всегда легко ответить.
А потом в коридор выскочил злой Ефремыч, - в расстёгнутой рубашке и мятых брюках со спустившимися подтяжками. "Всё, пиздец!" - громогласно заявил он, - "Еду до хаты". Абрамыч сразу понял, что Бурвина ему не дала.
- Хорошо, - сказал воспитанный Абрамыч, - Но, ведь, девушек же надо на такси посадить.
- На такси! Ещё чего! Перетопчутся! Пусть сами добираются, как хотят! Платить ещё за них... - возмутился его сердитый товарищ.
Разочарованный Ефремыч быстро оделся и покинул апартаменты друга в гордом одиночестве. "На такси ведь поедет. Метро уже не ходит", - с сожалением подумал Абрамыч, зная бережливую натуру Ефремыча.
А потом галантный Абрамыч вывел девушек на улицу и посадил их в такси, снабдив нужной суммой денег, и не забыв записать Надюшин номер телефона.
Через пару дней Абрамыч позвонил Надюше и пригласил её в ресторан. Вот так и начался их роман.
Двадцатилетняя Надюша приехала в столицу в поисках счастья три года назад из провинциального "мегаполиса" - Кашира 2, и снимала в Москве (на удивление недорого) двухкомнатную квартиру вместе со своей сестрой-блезняшкой Катей. Сёстры совсем не походили друг на друга, так как были разнояйцовыми близнецами. Надя - небольшого роста и немного пухленькая, а Катя - высокая и худая. Первая работала секретаршей в рекламном агентстве, а вторая - официанткой в ночном баре. Для своего возраста сёстры заколачивали приличные бабки.
Надюше было интересно с образованным Абрамычем, она любила вести с ним просвещённые беседы и считала его хоть уже и несколько дряхловатым телом (ему стукнуло сорок), но молодым душой. Секс же мало интересовал сею юную особу, что доставляло немалые страдания ещё не совсем опустившемуся Абрамычу. Соития у них случались только по большим праздникам, и то какие-то куцые. А, в последнее время, по прошествии года со дня их знакомства, плотские отношения совсем выдохлись. Тем более что у неё уже как два месяца появился новый молодой ёбарь, - Тончик, не годящийся, конечно, и в подмётки Абрамычу по своим интеллектуальным данным, но делавший евроремонт квартир, и исправно снабжавший её баблом. У Абрамыча же Надюша денег, по каким-то одной ей известным принципам, никогда не брала, - сколько он ей не предлагал.
Итак, отношения их постепенно перерастали в чисто платонические, - как между отцом и дочерью.
...............................................................................................................- Ну что размечтался! Стоит, - рот раскрыл! - вывела Абрамыча из раздумчивого состояния подошедшая незаметно сзади Надюша,.
- Вот, знакомься. Бурвину ты знаешь. А это, рекомендую, - её подруга - Маринка Косарева, или попросту для друзей, - Косая.
Марина подняла на Абрамыча свои зеленоватые, слегка раскосые, хитрые глаза и улыбнулась тонкими, ярко напомаженными губами, сладко произнеся: "Очень приятно!" При этом её длинный и немного крючковатый нос забавно скривился, - как у Бабы-яги.
- Приятно познакомиться, - Аркаша, - представился по-простому Абрамыч.
- Он у нас учёный ум, дохтур наук, - поспешила прокомментировать Надюша, - Поэтому попрошу обращаться с ним с должным трепетом, без фамильярностей и без мата.
