И Вика любила Васечкина, но тоже по-своему: не очень балуя его ласками и не слишком с ним откровенничая. Но и она не отпускала его от себя, ощущая повседневную в нём необходимость, - как в зеркале, наверное. Вика мужественно выносила тяжёлый, занудный Васин характер и его невероятно громкую музыкальную систему, и даже не редко дарила ему кассеты для дальнейших записей.
И связывал их, конечно, ещё сильнее розовощёкий, ёжикоголовый Антоша, - несмышлёный по малолетству, но, потенциально, сильно разумный мальчуган.
Нужно сказать, что серьёзно-основательная Вика практически не давала поводов для зарождения в Васиной душе такого низменного чувства, как ревность. Хотя, всё же, повод для её появления мог изредка возникать. Не всё было ясно и прозрачно-чисто, с точки зрения Васечкина, в отношениях между его супругой и её старинным школьным другом Димой Бурундуковым.
Дима - квадратный и крупный, как отечественный холодильник "ЗИЛ", белобрысый молодчик, - был женат, имел дочку примерно Антошиного возраста и работал программистом на каком-то компьютерном совместном советско-американском предприятии. Дима иногда - редко - звонил Вике и они тогда подолгу разговаривали по телефону. О чём, - Вася не знал, - так как всегда в это время тактично выходил из комнаты, предпочитая не смущать жену своим присутствием. Каждый год, в Викин день рождения, молодчик Бурундуков приходил поздравить именинницу с огромным букетом роз, но не морковно-красных, а алых. Обычно он заваливался днём, - часа этак в четыре и никогда не оставался у Васечкиных до вечера, - до прихода приглашённых на Викин день рождения гостей, а, как правило, проводил с Викой не более двух часов. Вася во время приходов "Ебалома" (так он про себя прозвал Бурундукова) выходил на улицу, - немного прошвырнуться.
Так как Ебалом давал знать о себе редко, и умная Вика никогда не говорила о нём с мужем, - то Васечкину он почти не досаждал. Именно это последнее обстоятельство позволяла нашему герою демонстрировать безупречно-вежливый такт перед лицом Бурундукова. Xотя, Вася и подозревал втайне, что Ебалом влюблён в его жену, но об её отношении к Ебалому ничего не мог заключить.
Впрочем, на днях, Вика сообщила мужу, что Буруднуков уехал с семьёй на длительное время работать в Штаты, так, что уже теперь долго не даст о себе знать, если и вообще когда-нибудь объявится.
.................................................................................
Ебалом отправился в Америку; и Михельсоны скоро туда отчаливают; друзья Куропаткины тоже ищут пути поехать подзаработать на Западе. Все сваливают. И Вася чувствовал, что и его черёд настаёт.
Год назад в Москву на Международный кристаллографический конгресс съехалась тьма заграничных учёных. Профессор Чесноков знал, что Васечкин неплохо говорил по-французски (выучил этот язык в дополнение к уже освоенному английскому, занимаясь ещё в студенческие годы с частным преподавателем). Поэтому он поручил Васе показать московские достопримечательности небольшой группе парижских жидкокристальщиков. Вася использовал подвернувшийся случай для установления научно-дружеских контактов с вверенными его попечению учёными. Среди них была известная в узких кругах исследовательница, со странной для русского слуха фамилией, - мадам Падлю. Эта худенькая, черноволосая женщина неопределённого, но уже не молодого возраста, - и пообещала Васечкину выбить для него стипендию, с тем, чтобы тот смог приехать поработать в её лаборатории, в знаменитой и престижной парижской Высшей нормальной школе.
Париж - гипнотический город! Вася мечтал хоть одним глазком взглянуть на его ажурную прелесть. Вика также не осталась равнодушной к замаячившей на горизонте возможности пожить во французской столице. Так, что в случае успеха со стипендией, было решено, что поедут они все вместе - Вася, Вика и Антоша.
Долго, почти год, тянулось томительное ожидание. Вася иногда звонил мадам Падлю, но та всегда отвечала слегка казённым голосом, что все документы отправлены в соответствующие инстанции и рассматриваются. Нужно потерпеть! Франция - бюрократическая страна.
И вот, на днях Васечкину домой позвонила сама мадам Падлю и сообщила сногсшибательную весть: стипендию выделили на год, приглашение она высылает и, по его получении, Вася может оформлять визу.
Итак, - судьба Васечкиных сделала крутой поворот, - они едут в Париж!
.................................................................................
Однажды, перед самым Новым годом, погожим воскресным днём, Вася прогуливал на Чистопрудном бульваре Антошу. Несмотря на яркое солнце, весело играющее разноцветными отблесками на тяжёлых сугробах, стоял крепкий мороз. Антоша, одетый в толстую, коричневую меховую шубку, пушистую шерстяную шапку, закрывающую уши и лоб, и валенки с колошами, колобком резвился на детской площадке, весь раскраснелся и не чувствовал холода.
Васечкин старший прохаживался взад-впёрёд невдалеке, так, чтобы не выпускать из виду сына. За Антошей нужен был глаз, да глаз, - уж больно мальчуган был заводной и подвижный, - а кости у него были хрупкие, - как у мамы. Так, прошлой зимой, играя на этой же самой площадке, Антоша свалился с детской горки и сломал себе руку в кистевом суставе.
Вася буквально околевал. Его кожаные перчатки одеревенели, и холод сковывал пальцы рук. Мороз легко пробирался в его кожаные сапожки на меху и леденил ступни.
- Нет, - не могу больше! - подумал он. - Надо возвращаться домой.
Он уже почти отбыл положенные для дневной прогулки с Антошей полтора часа, поэтому решительно направился в сторону детской площадки, - стаскивать мехового колобка с ледяной горки.
На бульваре было людно, - медленно текла пёстрая и многоликая толпа прогуливающихся граждан.
Вдруг Васечкину показалось, что среди людского многообразья мелькнуло знакомое лицо. Действительно, в живом потоке к нему пробирался бочкообразный доктор Кубышка, облачённый в солидную каракулевую шапку и импортную дублёнку, из-под которой выглядывали брюки от его неизменного полосатого костюма и до блеска начищенные чёрные сапожки. Остановившись шагах в пяти от Васечкина, Иван Люциферович внезапно перешёл в бутылкообразное состояние и пронзительным, тоненьким голоском заверещал, обращаясь к обтекающей его людской массе: "Ой, плохо мне, плохо! Упаду вот сейчас, - и никто даже внимания не обратит. Растопчут, раздавят. Кругом такая безысходность! Опасайтесь безысходности, товарищи!"
Пёстрое, многоликое многолюдье неспешно текло мимо страдающего психотерапевта, и, казалось, никто не замечал его.
- Совсем сбрендил доктор со своими пациентами, - подумал Вася и прокричал: "Эй, Иван Люциферович, какими судьбами?! Идите сюда! Что вы там городите?!"
- Кубышка бросил на Васечкина безумный, бутылочно-остекленевший взгляд и заверещал ещё громче, обращаясь уже к нашему герою: "Судный день близок. Куда вы собрались, - к чёрту в пекло?! Подумайте о душе, Вася! Или вы совсем бездушный?!"
С этими словами странный доктор резко развернулся на каблуках и стал стремительно удаляться,... и растворился почти тотчас в людской массе.
Опешивший Васечкин же остался стоять около скамейки, у входа на детскую площадку, с открытым от удивления ртом. А гуляющие граждане монотонно шли мимо, словно ничего и не произошло.
XIII
О, зловредный Поросёнкин! Теперь, приходя утром на работу, сотрудники жидкокристаллической лаборатории находили за письменным столом Никиты Никитича не всеми любимого профессора, а гнусного, маленького, очкастого человечка - новоиспечённого завлаба Поросёнкина. Никто в лаборатории не любил Алексея Платоновича, а Фани Цукатова, после скандала с коробкой, - просто терпеть его не могла.
Завлаб Поросёнкин пытался играть роль строгого, но справедливого начальника, старался всячески продемонстрировать свою глубокую осведомлённость во всех научных и организационных вопросах, завоевать доверие коллектива и авторитет в нём. Однако, это ему не удавалось.
