Его тощий друг, же, напротив, демонстрировал величайшее оживление, подпрыгивая на корме, потрясая краденым багром - в одной руке и, сорванной с головы, кавказкой кепкой, - в другой. До нас донеслись обрывки перефразированной известной русской народной песни, которую он горланил, стараясь перекричать рёв мотора:

- Была бы только тачка, да тачка порезвей,

Была бы только тёлка, да тёлка пожирней!

Моторка снова встала на дыбы и вихрем пронёслась под нашим носом, с неимоверной силой качнув судно.

Рассвирепевший полковник еле удержался на ногах, крепко вцепившись руками в бортовые перила, и заорал диким голосом: "Икаев, и-ть твою так, вызывай ментов!"

"Бухой карасик" кружил вокруг нас, иногда на время удаляясь, почти всю обратную дорогу. Испуганные пассажиры женского пола и несознательные дети дико верещали, мужики матерились. Полковник Хренкин осыпал хулиганов в моторке совершенно непечатной бранью и призывал "ебёного" капитана Икаеева, отсиживавшегося в своей будке, звонить в милицию.

Ясно, что было уже не до экскурсии. У всех, включая и нас с Дроном, было испорчено настроение и натянуты нервы.

Наконец, когда мы подходили почти уже к самой пристани, "Бухой карасик", проскочив последний раз под нашим носом и обдав почти всех экскурсантов на палубе с ног до головы холодной водой, сделал крутой поворот и стремительно скрылся за излучиной реки.

Вскоре, без дальнейших приключений, мы добрались до пристани и с огромным облегчением снова ступили на сушу. По-видимому, наш капитан всё же позвонил в отделение, - так как в нескольких шагах от причала стоял милицейский газик.

Полковник и капитан пошли жаловаться двум ментам, сидящим в газике, а мы, немножко потоптавшись на месте и перекинувшись несколькими репликами по поводу испорченной экскурсии, всей гурьбой направились в сторону дома отдыха "Ядрёные дали".

- Эй, постойте, - закричал кто-то из нашей группы, - шпана на моторке причаливает к берегу!

Действительно, лодка с двумя нашими мучителями тихо подошла к пристани. Квадратный Ванька Яйцо сохранял всё тоже безучастно пьяное выражение на своей физиономии, тогда как Федька Шмарь радостно и глупо улыбался и протягивал нам багор, как бы говоря: "Вот возьмите, мы чуток поиграли, и будет, - возвращаем вам ваше имущество с благодарностью!" Непонятно, - они, что, рассчитывали, - что заведённые экскурсанты скажут им спасибо?!

Честно говоря, такого появления этих двух жлобов, после всего того, что только что произошло, наша группа никак не ожидала; и, поэтому, первые несколько секунд народ находился в замешательстве.

Но довольно быстро мы ощутили, что настал, наконец, час расплаты... Несколько крепких мужчин из рядов экскурсантов, неспешной походкой и с деланно-добродушными физиономиями, - чтобы не спугнуть хулиганов, - направилось в сторону причалившей моторки. Менты же, выйдя, вместе с бравыми полковником и капитаном, из газика, согнувшись, стали пробираться к лодке под прикрытием кустов.

Как говорят у нас в народе: "Пиздец подкрался незаметно"... Не успели два наших хулигана и глазом моргнуть, как множество цепких и мускулистых рук впилось в них, и два друга вместе с багром были в момент вытащены из лодки на сушу. Разъярённые мужики набросились на распростёртых на земле Федьку и Ваньку, усердно молотя их руками и ногами.

Мы с Дроном не участвовали в избиении, а наблюдали расправу, стоя в отдалении. Очутившаяся опять рядом с нами, мадам Хамс, регулярно подпрыгивала и азартно кричала: "Так им, ... кончай их, чтоб никакой Склифосовский не принял!"

Менты, с помощью полковника Хренкина и капитана Икаева, пытались оттащить нападавших. Наконец им это удалось и не до конца добитых, к счастью, хулиганов, поволокли за руки и за ноги в милицейский газик.

Когда милиция уехала, полковник Хренкин торжественно объявил, что, с учётом смягчающего вину обстоятельства, - попытки добровольно вернуть багор, - срок Федьке и Ваньке на этот раз пришивать не будут, а дадут только по пятнадцать суток. Однако, моторка "Бухой карасик", принадлежащая Ваньке, конфискуется в пользу государства. Багор же возвращается капитану Икаеву.

Правосудие восторжествовало.

Монпелье-Париж, 1995-1996 гг.

"РУМЫНКА"

Майским вечером, в конце семидесятых, в институтском кафе "Овальный жёлудь", на юго-западной окраине Москвы, сокурсники отмечали окончание первого учебного года. Задушевно играл студенческий оркестрик, стоял дымный полумрак, и на столиках имелась закуска в виде пирожков и салатов и выпивка - коктейли Шампань.

Он пришёл один, а его приятель, - пухлый, низкорослый очкарик, - привёл с собой старую школьную подругу. Она была стройна, зеленоглаза и белокура.

Они втроём сидели за одним столиком, потягивали разноцветными соломинками коктейли и курили редкие в то время сигареты "Мальборо", оказавшиеся у неё. Она много болтала обо всём и не о чём, а потом захотела танцевать.

Сначала с ней танцевал его толстый друг, но - быстро устал и упарился. Он пришёл на замену.

Его ладони, немного влажные от волнения, лежали на её тонкой талии. Партнёры плавно двигались в полумраке, в медленном танце, и он вдыхал лёгкий аромат французских духов, смешанный с почти неуловимым запахом её пота, - приятным для него.

Ему, - немного робкому с девушками, - к счастью, не пришлось сразу развлекать её беседами. Она опять, как только что за столом, говорила легко и много, как бы оплетая слушателя сладкой ватой.

Она рассказывала о своей прошлой жизни. Как школьницей жила со своими родителями в Бухаресте, где её папа - генерал-лейтенант - несколько лет работал советским военным атташе. Как последние два года перед поступлением в университет проучилась уже в Москве, где получила от своих подруг прозвище "румынка". А потом она похвасталась, что неплохо говорит по-румынски, по-английски и сейчас изучает в универе испанский язык, который и будет её специализацией.

Он набрался смелости и тоже заговорил, - на удивление легко и непринуждённо, - она оказалась хорошей слушательницей. Он рассказывал о своих увлечениях китайской философской и боевой системой кунг-фу, историей искусства и опытах в акварельной живописи,... и тоже хвастал, что знает кое-какие языки.