Однажды вечером, после ужина, вместо традиционной прогулки вдоль набережной, мы решили отправиться на корабельную экскурсию по Фуняйке. Желающих прокатиться на кораблике собралось довольно много - человек двадцать пять-тридцать.

Вся эта толпа направилась к пристани, возглавляемая экскурсоводом - местным пенсионером. Он был одет, как заправский дембель: в выцветшую гимнастерку, подпоясанную ремнём с огромной звездатой пряжкой, и широченные шаровары с голенищами, заправленными в ослепляюще-надраенные яловые сапоги. Его багровое, в сизую крапинку, лицо украшали два рыбьих глаза-буравчика и седые усищи, - почти такие же, как у товарища Будённого.

Шедший рядом с нами тучный мужчина в панаме, - уже не в первый раз отдыхавший в Драчёвске, - зловещим шёпотом объяснил: "Это - отставной полковник Хренкин Василий Иваныч... Крутой мужик".

На пристани нас уже ждал комфортабельный белый пароходик "Мичман Членский", с гордо стоящим на корме рыжебородым капитаном в полосатой матроске и с огромной трубкой в зубах. С его и полковника Хренкина помощью, наша группа, состоящая преимущественно из пожилых инвалидов умственного, а точнее говоря, - актёрского труда, - и малосознательных детей, взошла по скрипучему, раскачивающемуся трапу на корабль.

Очутившись на палубе, наш гид поздоровался за руку с капитаном: "Здорóво, Абрамыч, как живёшь?" А затем сказал, обращаясь к экскурсантам: "Рекомендую, - наш капитан, - товарищ Икаеев. Он же - единственный член экипажа".

Удобно расположившись на металлических сиденьях, закрепленных на палубе, и оглядевшись по сторонам, мы поняли, что удостоились большой чести, - провожать нашу экскурсию вышел сам господин Говновозиков. Скатившись по ступенькам своего магазина, он замахал нам рукой, в которой сжимал пёстрый ситцевый платок, и громовым голосом прокричал "Чтоб попутный ветер дул вам в паруса, дамы и господа! Всеприятнейшего вам плавания-с!"

Севшая рядом с нами жена Хамса, вынула из сумочки белый кружевной платочек, утёрла скатившуюся по щеке слезу и прошептала: "Ах, как это трогательно! Какой мужчина!"

В ответ на реплику своей супруги, великий актёр толкнул её локтем в бок и тихо, но довольно отчётливо заметил: "Хоть на курорте отдохни от блядства!"

Пароходик отчалил. Берег всё более и более удалялся. А фигурка господина Говновозикова, на пристани, становилась всё меньше и меньше. Сначала она была с футбольный мяч, потом - с теннисный, затем - с пинг-понгный... И, наконец, она превратилась в крохотную икринку.

"Мичман Членский" плавно скользил по спокойной глади воды, и лёгкий ветерок обдувал нас, заставляя забыть дневную жару. Красное солнце медленно опускалось за другой берег, прочерчивая на воде зыбкую дорожку света.

Наш гид начал своё неспешное повествование о достопримечательностях, встречающихся по обоим берегам Фуняйки: набережная, церкви, кладбища, кедровая роща... Особенно подробно полковник Хренкин остановился в своём рассказе на доме-музее знаменитого художника-пейзажиста Ибсóна, - белой двухэтажной избе, примостившейся у самой набережной.

Этот живописец, конца девятнадцатого века, почти каждое лето проводил в Драчёвске: писал этюды, охотился. Дом он снимал у вдовы генерала Юбса, - весьма аппетитной особы. Говорят, что Ибсон даже был её любовником.

Наша соседка - госпожа Хамс - весьма заинтересовалась историей Ибсона и Юбсовской вдовы, и засыпала полковника градом вопросов, пытаясь выяснить некоторые пикантные подробности этой истории.

На все вопросы назойливой дамочки полковник отвечал немногословно и однозначно: "Не могу знать, гражданочка, я их за ноги не держал".

Актёр Хамс, чувствуя себя, по-видимому, неловко из-за нахального поведения своей любопытной супруги, постоянно толкал её локтем в бок и зловеще шипел: "Заткнись, дура!"

Мы прошли уже почти половину нашего маршрута и начали уже, было, разворачиваться, чтобы плыть назад вдоль другого берега..., как, вдруг, услышали нарастающий рёв. Сверкающая в лучах заходящего солнца моторная лодка, быстро двигалась в нашем направлении, разбрасывая тучи пенистых брызг. Казалось, что она летит прямо на нас... и вот-вот врежется в "Мичмана Членского".

Моторка проскочила прямо под нашим носом, и огромная волна, разбегающаяся от неё, сильно качнула судно. При этом мадам Хамс истошно завопила: "Караул, тонем!"

Однако, столь ничтожная волна не смогла перевернуть "Мичмана Членского", и он уверенно продолжал свой путь, рассекая тёмную воду.

Моторная лодка замедлила свой ход метрах в десяти от пароходика и теперь плыла за нами, параллельно борту. Несколько испуганные экскурсанты почти все повставали со своих мест и прильнули к палубным перилам, рассматривая моторку. На её борту красовалось гордое название - "Бухой карасик". В лодке было два индивида. Один - объёмистый, как холодильник отечественной марки "ЗИЛ", в солдатских сапогах и шароварах, в грязной майке, - управлял моторкой. Мускулистые, волосатые руки его украшали многочисленные татуировки. Морда этого типа была красная, испитая, а голова - лысая. От правого глаза до губы, по щеке, тянулся сизый шрам. Другой - тонкий, как щепка, с голым торсом, в семейных трусах в горошек и в огромных рыбацких сапожищах. Он сидел на корме. На голове его была надета клетчатая кепка с большим козырьком, какие обычно носят лица кавказкой национальности. Физиономию его нам не удалось рассмотреть, так как она полностью скрывалась под козырьком. Тощий тип держал в руке длинную палку, периодически поднимая её в воздух и потрясая ей, словно вождь негритянского племени Мумумба. Присмотревшись получше, мы поняли, что это - багор.

Наш гид прокомментировал зловещим шёпотом: "Я их знаю. Тощий - это Федька Шмырь - дешёвый фраер..., хотя и карманник, а толстый - Ванька Яйцо. Он, между прочим, - только что из мест заключения. Говорят, - мотал срок за мокрое дело. Но я думаю, что - пиздят. Его выпустили по амнистии. Шрам у него - от блатной заточки, - схлопотал в зоне".

При этих словах госпожа Хамс тихо, но выразительно взвизгнула.

Не обратив на взвизг чувствительной дамочки никакого внимания, полковник Хренкин продолжал, потрясая седыми усищами, - уже громко, внушительным командным басом так, чтобы было слышно на моторке: "И-ть твою..., я погляжу - они опять нажрались. Ну, ничего, они у меня допрыгаются. Я их сдам, куда надо!"

В ответ на реплику бравого отставника, с моторки донеслось торжествующее хихиканье Федьки Шмыря, а Ванька Яйцо рванул, что есть силы шнур мотора, лодка взревела, встала на дыбы, и снова с дикой скоростью проскочила под нашим носом, ещё сильнее, чем в первый раз, качнув пароходик.

Несколько потерявших хладнокровие экскурсантов, завопило: "Это - безобразие, хулиганство, надо вызвать милицию!" И, конечно, сильнее всех визжала мадам Хамс.

Резвая моторка тем временем быстро удалялась и вскоре совсем скрылась за поворотом реки.

Вдруг заскрипело открывающееся окошко капитанской будки, и оттуда высунулась рыжебородая физиономия товарища Икаеева.

- Ты видел, Иваныч, - заревел он слегка осипшим баритоном, обращаясь к Хренкину, - Эти разъебаи спиздили наш багор. Как я не углядел?

На это наш гид отвечал: "Ах, и-ть твою. Мало того, что они всё время бухие, так они ж ещё и пиздят государственное имущество. Ну, нет, - в этот раз им это так просто с рук не сойдёт. Абрамыч, вызывай по рации ментов!"

- Да, брось-ты, Иваныч, - сами разберёмся. Проспятся они..., - отдадут багор. На хер он им нужен? - пошёл на попятную капитан, и его голова исчезла в окошке.

В эту минуту мы снова услышали нарастающий рёв. "Бухой карасик" опять стремительно нёсся в нашу сторону.

Ванька Яйцо, со зверским выражением на своей испитой харе, впился в руль моторки. По оцепенелой позе толстяка и по туманному отблеску его рыбьих глаз, нам стало ясно, что он до бессознательности пьян и с трудом понимает, где находится.