На обратном пути фокус с телефоном повторить не удалось. Больше он автомобили не останавливал, и я чуть не угодил между двух трамваев, пока стоял на рельсах в надежде перейти Алеутскую. Когда едешь за рулем, тех, кто переходит дорогу в неположенном месте, готов убить. Но в том случае, когда сам стоишь на проезжей части и ни одна падла не притормозит хотя бы на секундочку, тогда, конечно, хочется мочить этих водил-уродов.

Мой «марк» стоял на том же месте с работающим двигателем и распахнутыми настежь передними дверями. Макс разложил сиденье и вытянувшись, насколько это возможно с его ростом, громко храпел. Я закрыл двери, и, потихоньку сдавая задом, выехал со стоянки. Он очнулся только возле Флотского универмага, когда вдруг резко вскочил и стал крутить правой рукой.

– А-а! – он орал, и его рука, как огромная кувалда, молотила по потолку, торпеде, подлокотнику, вот-вот готовая разбить все, что попадется на пути.

– Макс, успокойся! Ты че, ебанулся? – как я мог не материться, как?! Представьте: у вас в машине бьется в конвульсиях почти двухметровая, на полтора центнера, туша…

– Сука, рука затекла! – он перестал мотать кувалдой, но продолжал ее усиленно тереть. От этого «марк» немного покачивало, как на волнах. Наконец колики в его руке ослабли, он поднял спинку кресла в вертикальное положение, надел очки и спросил:

– А куда мы едем?

– На Эгершельд!

– Я вижу, что на Эгершельд. А зачем?

– Посмотреть, как отправляют машины. Ты сам предложил!

– Да? Значит, мне приснилось?.. – он вопросительно посмотрел на меня.

– Что тебе приснилось? – откуда я мог знать, что у него там в башке.

Очкарик ничего не ответил. Он еще какое-то время смотрел на меня, а потом отвернулся и уставился на дорогу. На Казанском мосту я сбросил скорость и посмотрел направо. Яцек рассказывал, где-то там должна быть наша цель. Ничего особенного разглядеть не удалось – мешал виадук с теплотрассой, – но я увидел, как тепловоз потащил в ту сторону две сетки для перевозки машин. Значит, мы на верном пути. За остановкой повернули на Сипягина; там, за старой полуразрушенной четырехэтажной квадратной башней из красного кирпича, стоял большой серый дом, и мы медленно поехали вдоль него. Когда дом закончился, справа пошел серый бетонный забор, а слева – такая же серая опорная стенка.

– Там дальше, слева, «Парус», – Макс показывал на дорогу, которая уходила левее вверх.

– Да, я знаю. Но где-то между гаражей должен быть спуск к морю, – только я проговорил, как к нам под колеса справа выскочили несколько пацанов с ластами, полотенцами, еще не просохшими трусами и выгоревшими от солнца и соли головами.

За серыми железными гаражами вниз вела разбитая дорога. На нее я и свернул. Ехать пришлось осторожно, лавируя между ямами и людьми, – они поднимались на сопку разомлевшие от морской воды, жаркого солнца, теплого ветра и шашлыков с водкой. Как только гаражи закончились, перед нашими глазами открылась довольно большая территория, где сразу за железнодорожным полотном расположилась спортивная база. Это было грязное, ободранное, серое, в основном одноэтажное здание, и только с торца к нему прилепили небольшую надстройку со вторым этажом, а к ней снаружи – ржавую лестницу. Входную железную дверь в небольшой «предбанник» зачем-то выкрасили ярко-синей краской. Перед зданием имелся теннисный корт, на котором играли два парня, а сзади, с левой стороны, – волейбольная площадка. По всему периметру базу обнесли подобием забора из «рабицы». С правой стороны от корта, через дорогу, которая заканчивалась прямо в море, находился тупик с аппарелью. Как раз туда маневровый подставлял два вагона автомобилевоза. У калитки стояла «рафага» ярко-красного цвета. Пару раз я видел этот приметный автомобиль перед отделением. Остановившись на площадке перед аппарелью, я предложил Максу обследовать местность.

– Да, да, пойдем! Проведем рекогносцировку, «языка» возьмем…

– Кого возьмем? – я не понял юмора.

– Расспросим пейзанцев, что тут и как!

Снова ничего не понял, но переспрашивать не стал – себе дороже. Очкарик любит разговаривать на придуманном им самим языке и чмырит всех, кто его не понимает. Мы выбрались из автомобиля и, пока осматривались, тепловоз оставил вагоны и уехал из тупика. Парни на корте, несмотря на жару, интенсивно играли в теннис. Их спортивная форма состояла из семейных трусов и рваных кед. Натянутая сетка, заштопанная в нескольких местах ярко-зеленым полимерным шнуром, немного провисала из-за покосившегося правого столбика. Покрытие корта было асфальтовым, причем на одной стороне – той, что ближе к морю – асфальт потрескался и местами вздыбился. Отскок мяча в таких местах был непредсказуем, но это не мешало играющим засчитывать очки – ведь при смене сторон это «преимущество» переходило к другому игроку. В один из таких отскоков мяч прилетел в нашу сторону – через дырку в сетке, окружавшую корт. Макс его подобрал (он уже стерся почти до самой резины) и вернул игрокам, а сам открыл заднюю дверь и, покопавшись в своей огромной сумке, достал из недр пару новых ярко-желтых мячиков.

– Держите! Этими, я думаю, будет сподручнее!

Мячи, брошенные через сетку, запрыгали по корту. Игрок, который стоял ближе к нам, проворно укротил их своей деревянной ракеткой и сначала обратился к партнеру:

– Серега, погоди! Новые мячи!

А потом к нам – вернее, к Максу:

– Спасибо! Хорошие мячики! Только они у нас долго не держатся – асфальт, как наждак! Через две игры они такими же станут!

– Ничего! Пару игр – это не мало. Мы хотим машину отправить. Вы нас не просветите в этом вопросе? – мой друг сразу перешел к делу, пока чувство благодарности в них не убил азарт.

– Просветим. Хороших людей отчего не просветить? – парень, который с нами общался, – примерно среднего роста, мускулистый, с черным от загара торсом и белыми ногами. Он еле заметно картавил и немного косил, но, видимо, это его не особенно смущало, и он общался с нами охотно и раскованно. – Куда нужно отправить машину?

– В Москву. Это возможно? – спросил Макс.

– В Москву – пока нет. Планируем, но когда начнем – пока не ясно.

– А какой самый ближний город к Москве, куда вы отправляете?

– Пока это Новосибирск, но недавно отправили две сетки в Свердловск в качестве эксперимента. Посмотрим, как дойдут. Если все будет в порядке, продолжим туда катать.

– От Екатеринбурга до Москвы тоже два лаптя по карте. А почему в ту сторону не ездите? – мой друг продолжал изображать заинтересованность: он понял, что с «языком» ему повезло, надо только его не спугнуть.

– МПС не дает разрешение на сопровождающих до Москвы, а без них отправлять нет смысла. Разграбят в Сибири, – он увидел у нас с Максом удивленные выражения на лицах и продолжил объяснять. – На станциях, пока вагоны стоят и ждут формирования поездов в попутном направлении, умельцы делают крючки из проволоки и отрывают от машины все, что могут. Или просто царапают и стекла бьют ради спортивного интереса. Поэтому в каждой сетке едет сопровождающий.

У него имелась еще одна особенность: он долго смотрел, не мигая, как будто забывал об этом, а потом, словно спохватившись, часто-часто моргал несколько раз подряд.

– А где он едет? Там же нет условий… – я показал на стоящие сзади нас пустые автомобилевозы, которые просвечивались насквозь, так как длинные борта у них наполовину состояли из мелкой металлической сетки.

– В машинах в нижнем ряду. Мы у владельцев ключи забираем, и сопровождающий, пока едет, в машине живет. До Новосибирска вагон идет дней десять-двенадцать, до Читы – примерно неделю, – он продолжал описывать тяготы и лишения, которые сопутствуют этой профессии, а я думал о том, что, наверное, это отчасти романтично – проехать полстраны в автомобиле, который находится в продуваемом со всех сторон вагоне. Но сам я вряд ли бы на это подписался.

– Людей на такую работу днем с огнем не найти? – я продолжал примерять на себя чужую ношу.