Мы лакомились нежным сладковатым мясом, бросая оторванные головы в море налетевшим со всех сторон чайкам.
– Макс, а что произошло в том «марке»? – я вспомнил о его косяке перед «Олимпийцем».
– Ты дурак, Гоша! Разве можно ставить такие эксперименты над незнакомыми людьми? А вдруг у него сердце слабое? Я же еще от тренировки не отошел, когда к нему в машину сел, и потому не сразу сообразил, что мы не едем. А когда понял, повернулся к «тебе» (я же думал, что это ты сидишь за рулем!) и говорю: «Тебе надо переебать, чтобы ты поехал?»
– И что он ответил? – мне стало жутко интересно.
– Он ничего не ответил. Сидел, вцепившись в руль, – видимо, ждал, что я его из машины выкину, – Макс отправил в рот очередную креветку, сразу же надкусил банан. Это он и называл «карибский обед».
– И когда ты увидел, что это не я, что ты ему сказал? – я продолжал допытывать Макса.
– Я сначала унюхал: этот чудак пернул с испугу. Вот тогда я и заподозрил неладное. Думаю, ты бы не стал пердеть от простого предложения поехать вперед. Пригляделся – какой-то черт за рулем. Говорю этому дебилу: «Ну, если ты видишь, что это не ты – хули ты молчишь?» А сам скорее ходу: вдруг он еще обосрется, чего доброго? М-м-м! Ты знаешь, что эта креветка – зеленая со светлыми полосками вот здесь, по бокам, чтобы в траве прятаться, и она гермафродит?
– Зеленая? Никогда бы не подумал! Я считал, что она розовая, а зеленой ее даже представить не могу, – меня этот факт по-настоящему удивил.
– Заедай бананом, очень вкусно! – он мычал от удовольствия. Впрочем, я тоже. Правда, у меня все время в голове сидел вопрос: «Что ему надо?» И, хотя по большому счету, я догадывался, но виду не подавал. Такая у нас с ним была игра.
Есть закон хороших чилимов: они быстро заканчиваются, – но он действует исключительно для хороших чилимов. С этими так и случилось. Макс собрал в пакет то, что нельзя выбросить в море, достал из барсетки (нет, все же – из портфеля!) влажные салфетки, тщательно вытер руки и пошел в сторону кафе выбрасывать мусор. Пока он ходил, чайки, осознав, что больше нечего ловить, разбежались, но в наш укромный уголок залетела стая первоклашек. Они вели себя, как воробьи: кричали, носились друг за другом, прыгали, падали, все время пытались залезть на парапет, но под бдительным оком двух учительниц этот маневр не проходил. Убедившись, что дальше в сторону ТЭЦ здесь им не пройти, стая повернула обратно и, обтекая со всех сторон возвращающегося Макса, улетела. Стало тихо; было слышно только плеск волн и рев водного мотоцикла, который выписывал круги где-то в районе баржи.
– С нашей школы первоклашки. Я учительницу вспомнил, которая постарше. Максик, если бы мы его сюда устроили, с ними сейчас гулял, – мой друг смотрел вслед уходящим детям: они постепенно скрывались за павильоном.
Он принес с собой два пустых полулитровых пластиковых стакана – в кафе из таких люди пили пиво. Я открыл «Милкис» и наполнил каждый до краев.
– В смысле? Какой Максик? – я с трудом пытался вникнуть в слова, которые он произнес.
– Сын мой, Максик, в этом году пошел в школу!
– Бль… ин! Да ты че? – ну я, правда, удивился. – Как это так? Он же недавно родился, Макс! Уже прошло семь лет?
Мой друг утвердительно кивнул, не отрываясь, осушил стакан, а я долил ему то, что оставалось в бутылке, и снова он залпом выпил всю газировку.
– Да, прикольно! Ты знаешь, я думал, что дети – это гораздо хуже!
– Что ты имеешь в виду под этими словами – «гораздо хуже»? – он почему-то тупил.
– Да что тут не ясно? Я всегда думал: эти дети – такой геморрой! Пока вырастут, столько крови выпьют! А тут, смотри – только родился, и уже в школу…
– Ты даун, Колода! Нет, ты не просто даун: в твои годы так рассуждать может только король даунов! – он рассвирепел на ровном месте. – Когда Максик родился, в магазинах не было ничего! Ты вспомни! Стиральную машинку «Малютка» мы купили в ГУМе по блату! Это сейчас можно подгузники в Японии заказать, а тогда приходилось пеленки стирать! А когда он болел или просто орал ночью – ни поспать, ни почитать…
Макс продолжал описывать тяготы и лишения, выпадающие на нелегкую долю молодого отца, а я вспомнил, что он через полгода, как у него сын родился, ушел жить к другой телке. И прожил у нее целый год – наверное, читал и отсыпался. Конечно, я ему про это не сказал, только подумал. А когда уже хотел что-нибудь возразить, у него в барсетке, вдруг раздался звук, очень похожий на сигнал пейджера и, вместе с тем, какой-то другой. Он весь напрягся, стал сосредоточенным, сразу обо всем забыл, открыл портфель и достал оттуда какую-то штуку… Рацию, что ли? Мизинцем он откинул крышку, которая закрывала половину корпуса, а зубами вытянул антенну из торчащего сверху рации пенька, поднес устройство к уху и неестественно громко сказал:
– Але, але!… Да, Слава, привет! Что? Плохо слышу, – он посмотрел на рацию и снова приложил ее к уху. – Связь плохая, палок почти нет!… Что?… Нет, мы с Колодой на набережной!… Когда? Через час у тебя?… Лады! Давай!
Он захлопнул крышку на аппарате и вытер тыльной стороной ладони запотевший лоб.
– Ух! Дай допью, а то во рту пересохло, – он взял мой стакан, где оставалось еще немного напитка, проглотил в два глотка и сразу закурил, чтобы прийти в себя.
– Дай посмотреть, – я взял у него из рук устройство, по ощущениям напоминавшее небольшой кирпич. – Тяжеленькое! А что это?
– «Моторола»! «Акос»! – ответил Макс двумя словами.
– Я вижу, что «Моторола». У Яцека пейджер такой! Но это же не пейджер! Это рация? – я открыл крышку и увидел, что под ней устройство напоминало кнопочный телефон.
– Это мобильный телефон! – ответил Очкарик как бы небрежно. Но я-то видел, что из него прет величие.
– Точно! Я в отделении видел! Пара пацанов с такими приходят – все аж приседают, когда они в них говорят! Круто! – я решил напомнить Очкарику, что есть и другие перцы в этом городе. Он после моих слов забрал у меня телефон и спрятал в барсетку.
– Слушай, мне через час надо быть дома у Славки. Забросишь меня к нему? – он затушил окурок в пустом стакане, который забрал у меня, и прожег в нем дыру. Завоняло горелым пластиком.
– Фу! – я сделал пару шагов в сторону, чтобы не нюхать эту вонь. – Конечно, заброшу! Только давай в отделение заедем, а то сегодня, как железнодорожные люди говорят, тяпница. Мне надо заявку отдать на термос, пока они еще живы.
– Кстати, про наши дела… – Макс меня немного удивил: дел у нас с ним не было.
Дальше последовал рассказ про наш с Яцеком бизнес. Он оказался в курсе всего, что мы делаем, примерно назвал мне наши с Яцеком доходы, ну и так далее. Конечно, меня сильно огорчало, пока он раскрывал мне все наши тайны, но впервые обрадовало то, что Яцек не вникал в наши дела во всех подробностях и не мог рассказать все, как есть. Именно поэтому Макс сделал вывод, что мы так… мелочь по карманам тырим.
– Вы же со справок тариф списываете? – уточнил Очкарик, доставая из портфеля жевательную резинку. Конечно же, японскую: такие пухлые прямоугольники, которые классно пузырятся, – и сначала взял одну себе, а потом угостил и меня.
– Да, – я старался отвечать по минимуму. Надо дождаться, к чему он клонит, и попробовать извлечь из этого разговора наибольшую для себя пользу. Есть пара моментов, которые мне пока не удается понять, и, кажется, Макс может мне их прояснить.
– Справку вам Яценко дает? – он назвал дядь Тараса по фамилии, и когда я утвердительно кивнул, продолжил. – Давай я тебе дам другую. Он же вам проценты платит за отработку?
Я снова кивнул.
– Сколько?
Вот здесь надо было быстро решить, что ему сказать. Правду ни в коем случае говорить нельзя, я помнил слова дядь Тараса: «Может, Максу и не надо все знать про ваши дела?», – но сказать надо, и сказать быстро! Сколько?
– Пятнадцать процентов, – я разделил на два то, что нам отдает Влада отец и еще раз порадовался, что Яцек не в теме.
