Самбро сменил Дика и был так же бдителен, как и первый; потом стоял Буксу, а Реджинальд, более всех утомившийся, спал до рассвета.
Исчезновение Фесфул возбуждало сильную тревогу. Напрасно искали ее повсюду – нигде не могли найти и следа; наконец, так как было весьма важно воспользоваться утренней прохладой, они двинулись в путь, в надежде, что смышленая тигрица найдет их след. Неоднократно Реджинальд оглядывался назад, думая увидать свою любимицу. По дороге им попадалось множество местных жителей, кто пешком, кто на ослах или на лошадях, причем почти все были вооружены. Они подозрительно смотрели на обоих англичан, но Буксу сходился с прохожими, расспрашивая их о новостях. Каждый имел что-нибудь рассказать, но все толковали о прибытии английских войск. Народ был вообще в большом волнении, недоумевая, для чего это было нужно. Некоторые заявили даже, будто раджа продал их страну англичанам. Буксу не считал нужным опровергать подобные слухи, так как это могло возбудить ненависть против него, и они подумали бы, что он расположен в пользу такой сделки.
Прошло два дня. Реджинальд стал терять надежду отыскать Фесфул, и от Бернетта он до сих пор еще не получал известий. В течение жаркой поры дня они расположились под тенью индийской смоковницы невдалеке от колодца. Недолго они здесь пробыли, как несколько туземцев с парой навьюченных верблюдов подъехали к колодцу утолить жажду. Попросив товарищей своих сидеть спокойно, Буксу отправился вперед навстречу прибывшим. После обычных приветствий он справился о цене кги[9], маиса и чечевицы; полагая, что Буксу такой же купец, как и они, прибывшие охотно сообщили требуемые им сведения. Мало-помалу завязался между ними разговор и принял более фамильярный характер.
Буксу стал расспрашивать, не слышали ли они о последнем восстании и о том, с какой дерзкой смелостью была увезена рани. Но они весьма мало могли сообщить об этом; до них доносились слухи о том, что были вообще беспорядки. Наконец один сообщил, что как-то на днях он отправился в одну деревню, лежащую недалеко от большой дороги, чтобы продать свои продукты, и на обратном пути проезжал мимо покинутого храма, стоящего на вершине холма. Все двери храма были заперты; но, посмотрев на него, он был весьма поражен, увидев наверху одной из башен женщину, махавшую ему, вероятно, чтобы привлечь его внимание. Удивляясь тому, что требовалось от него, он подошел к храму, как вдруг оттуда бросились двое вооруженных людей с угрожающими жестами. Он ускакал во всю прыть, чтобы спастись от них; вооруженные люди преследовали его некоторое время, потом вернулись назад, а он благополучно добрался до своих приятелей. Буксу расспрашивал их также, не слыхали ли они чего-нибудь о движении отряда кавалерии раджи; но они не могли ничего сообщить ему об этом.
Он дождался, пока купцы и их верблюды, утолив жажду, отправились обратно в путь, и поспешил к своим друзьям с важными сведениями, полученными им.
Разумеется, Реджинальд жаждал немедленно же отправиться к тому месту, где видели женщину, думая, что это должна была быть не кто иная, как Нуна.
– Это весьма возможно, – заметил Буксу, – но, предположив, что храм оберегает сильный гарнизон, как мы проберемся туда, чтобы освободить ее? Не благоразумнее было бы попытаться напасть с кавалерией, которая могла бы взять храм штурмом, в случае если бунтовщики откажутся отпустить своих пленников?
– Кавалерия имеет, мой друг, менее шансов, нежели мы, – отвечал Реджинальд. – Если место это укреплено, то мы должны скорее прибегнуть к хитрости, чем сделать открытое нападение. Горсть людей, хорошо снабженных боевыми припасами, может сопротивляться всей кавалерии капитана Бернетта. Я охотнее бы попытался взобраться на стены и уверен в том, что Дик и я можем исполнить это. Мы, моряки, проворны как козы, и так как никто в храме не будет и подозревать наших намерений, то мы можем добраться до вершины башни и, быть может, освободить рани скорее, чем кто-нибудь из гарнизона успеет догадаться, что мы делаем. Совершенно ясно, что она должна быть заключена в башне, где, как полагают ее сторожа, она совершенно недоступна, а они, вероятно, находятся в большой зале нижней части здания. Поэтому мы должны отправиться туда и осмотреть предварительно место раньше, чем решить, что нам делать.
Затем Реджинальд объяснил свой план Дику Суддичуму, который ответил:
– Разумеется, разумеется. Это должна быть какая-нибудь старинная башня, на которую мы можем взобраться не иначе, как если на ней есть кое-где отверстия или расщелины, за которые мы могли бы цепляться. Но, по-моему, лучше было бы захватить с собой несколько веревок, по которым легче подыматься и спускаться, в особенности если мы должны будем взять с собой молодую особу.
– Но если увидят, что мы тащим веревку, то возбудим подозрение к нашим намерениям, и бунтовщики примут меры, чтобы воспрепятствовать нам, – заметил Реджинальд.
– Но они не увидят, – ответил Дик.
– Можно пронести веревку, скрутив ее на макушке своей головы в виде тюрбана, покрыв куском кисеи, и я полагаю, что мистер Буксу и негр украсят себя также этим головным убором из веревок. Я могу обвязать себя веревкой вокруг пояса, а если туземцы и заметят на мне кончик веревки, то подумают, что я, подобно им, исполняю какой-нибудь обет покаяния. Не отчаивайтесь, сэр, и если, как вы полагаете, молодая особа заключена в старой башне, то мы так или иначе заберем ее оттуда.
Теперь мы должны возвратиться к тому храму, где Реджинальд и его спутники ночевали несколько дней тому назад. В нем обитали не один только брамин Балкишен и его невольник: как только путешественники наши удалились, из маленькой комнатки вышла еще одна личность, скрывавшаяся во время их пребывания и заинтересованная в их деятельности. Это был не кто иной, как хан Кошю. Услыхав о том, что власть раджи восстановлена, он направлялся в Аллахапур, придумав было какую-то хитроумную сказку о себе. Однако же поразительное известие, полученное им от Балкишена, заставило его изменить свой план, и он решился отложить первоначальное намерение до более благоприятного случая. Обе достойные особы что-то обсуждали вдвоем, когда разговор их был прерван прибытием Реджинальда и его спутников. Хан Кошю, хотя и не отличавшийся особой совестливостью, колебался, однако, пустить заряд, несмотря на то что он мог сделать это из своей засады и убить Реджинальда и Буксу, которого также опасался. Но в то же время он мог промахнуться, и тогда его поймали бы и самого убили. Поэтому он пришел к тому заключению, что с его стороны будет гораздо осмотрительнее, если он попытается войти в доверие молодого раджи, для того чтобы впоследствии удалиться вместе с накопленными им богатствами.
План его заключался в том, чтобы смело отправиться ко двору раджи и рассказать, что он был изгнан по приказанию бунтовщика Мукунд-Бгима, причем выразить большое удивление при известии о похищении рани и предложить отправиться на поиски за ней. Это была рискованная затея, но хан Кошю отличался смелостью и был убежден в том, что нерешительность редко достигает успеха.
Удостоверившись, что спутники Реджинальда находятся в достаточном отдалении, он принялся за завтрак, приготовленный для него невольником Балкишена, Бику, в то время как брамин, считая для себя осквернением есть вместе со своим приятелем, сел отдельно за более скромный завтрак. Вымыв руки и сотворив молитву, брамин подошел к хану, признававшему все подобные церемонии ни к чему не нужными, и они начали обсуждать свои будущие планы. Балкишен предполагал последовать, в сопровождении Бику, за спутниками Реджинальда и воспрепятствовать им всеми зависящими от него способами достигнуть того места, где скрыта Нуна, в случае если бы они каким-нибудь чудом добрались туда; между тем как хан Кошю пришел к окончательному решению – возвратиться в Аллахапур и осуществить свой план.
Они собирались уже разойтись, как вдруг их поразил громкий шум, какой никогда еще не раздавался до сих пор в стенах храма. Брамин вздрогнул и стал желтый, как лимон.
