– Черт бы побрал этот снег! – проворчал Брюс.

И Лангдон слышал, как он стал обламывать с сосны сухие смолистые сучья.

Он отправился помочь ему, и через пять минут они уже разводили огонь. Свет от костра осветил их лица, и каждый из них заметил, что оба они чувствовали себя скверно. Брюс ухмылялся из-под своих промокших волос.

– Я спал как убитый, когда он пошел, – заговорил он, – и мне снилось, будто я упал с берега в озеро. Я проснулся и поймал себя на том, что я плавал.

Ранний июльский дождик в три часа утра на дальнем севере Британской Колумбии, да еще в горах, – совсем не теплая вещь, и целый час Лангдону и Брюсу пришлось собирать хворост, чтобы просушить свои одеяла и одежду. Было уже пять часов, когда они позавтракали, а после шести они уже отправились в долину, имея двух лошадей под седлом и одну под багажом. Брюс не без самоудовлетворения напомнил Лангдону, что его предсказание о погоде исполнилось, так как после пронесшегося грозового дождя наступила действительно замечательная погода. Все луга были еще влажны. Долина еще громче бормотала от музыки вздувшихся ручьев. За ночь с гор сошла целая половина снегов, и Лангдону стало казаться, что цветы сразу намного выросли и стали еще прекраснее. Воздух над долиной был тяжел от бодрящей утренней свежести и аромата, и все кругом было залито целым морем теплого, золотого солнечного света.

Они двигались вдоль ручья, то и дело свешиваясь со своих седел, чтобы увидеть на песке малейший отпечаток следов. Не проехали они еще и четверти мили, как Брюс вдруг вскрикнул и остановился. Он указал на круглую горку песку, на котором Тир оставил свой громадный след. Лангдон сошел с лошади и измерил его.

– Это он! – воскликнул он, и в его голосе от возбуждения послышалась дрожь. – Не отправиться ли нам, Брюс, дальше пешком?

Горец покачал головой. Но прежде чем высказать свое мнение, он тоже сошел с лошади и оглядел в свою длинную зрительную трубу все горные скаты. Лангдон тоже стал смотреть на них в бинокль. Но они не обнаружили ничего.

– Нет, он еще где-нибудь здесь поблизости, у ручья; вероятно, милях в трех или в четырех впереди нас, – сказал Брюс. – Мы все-таки проедем на лошадях еще мили две, пока не найдем для них более удобного места. А к тому времени успеют уже обсохнуть кусты и трава.

После этого было уже легко следить за ходом Тира, так как он все время держался ручья. В трех-или четырехстах ярдах от громадной массы навороченных друг на друга булыжников, недалеко от того места, где гризли встретил рыжеголового медвежонка, находилась небольшая сосновая заросль в самом центре покрытого тучной травой лужка, и здесь охотники спешились и стреножили своих лошадей. Через двадцать минут они уже пробирались осторожно по мягкой песчаной отмели, где познакомились Тир и Мусква. Проливной дождь смыл легкие следки медвежонка, но на песке были еще ясны отпечатки следов гризли. Погонщик посмотрел на Лангдона, и зубы его засверкали.

– Он не очень далеко отсюда, – прошептал он. – Ничего нет удивительного, если он здесь и переночевал. Он где-нибудь впереди нас.

Он помочил палец и подержал его над головой на ветру. Затем многозначительно кивнул головой.

– Нам лучше всего подняться кверху, – сказал он.

Они обошли кучу булыжников, держа ружья наготове, и направились к небольшому проходу, который обещал им легкий подъем на первую гряду. У его устья они опять остановились. Дно прохода было покрыто песком, и на этом песке виднелись отпечатки следов другого медведя. Брюс опустился на колени.

– Вот и другой гризли! – воскликнул Лангдон.

– Вовсе не он, – ответил Брюс. – Это черный медведь. Ну сколько можно втолковывать вам, в чем разница между следами гризли и черного медведя?! Это задняя нога, и пятка на ней круглая. Если бы это был след гризли, то он был бы острее. Для гризли этот след слишком широк и, сравнительно с подошвой, когти на нем слишком длинны. Это черный медведь. Ясно, как нос на вашем лице!

– И то, что он бредет по нашему пути, – добавил Лангдон. – Идемте же!

В двухстах ярдах выше прохода медведь выполз на откос. Лангдон и Брюс последовали за ним. В густой траве и на голом шифере первого кряжа следы быстро потерялись из виду, но охотники теперь ими не очень интересовались. С высоты, на которую они теперь взобрались, под их ногами развертывался великолепный вид. И ни одного раза Брюс все-таки не оторвал глаз от протекавшего внизу ручья. Он думал, что именно там он обнаружит гризли, и, кроме этого, ничем больше не интересовался. Лангдона же, наоборот, занимало все, что было вокруг них живого; каждая группа камней и терновников заключала в себе для него ряд возможностей, и глаза его одинаково пытливо оглядывали и хребты, и вершины гор, и все, что находилось у него непосредственно под ногами. Вот почему он первый увидел нечто такое, что вдруг заставило его схватить спутника за руку и притянуть его к себе.

– Смотрите! – сказал он почти шепотом, протягивая перед собой руку.

Брюс тотчас же вскочил. Глаза его расширились от удивления. Не более чем в тридцати шагах над ними выдавалась громадная скала, имевшая форму ящика из-под мыла, и с ее вершины свешивался зад медведя. Это был черный медведь, – его лоснившаяся шкура блестела на солнце. Брюс стоял, разинув от удивления рот, целых полминуты. А затем усмехнулся.

– Спит! – проговорил он. – Спит как убитый! Хотите, Джимми, видеть презабавный фокус?

Он отставил в сторону ружье и достал свой длинный охотничий нож. Попробовав его острие, он щелкнул языком.

– Если вы не видели никогда, как улепетывает медведь, то посмотрите сейчас! Станьте здесь, Джимми!

Он стал медленно подползать к медведю, в то время как Лангдон, затаив дыхание, стоял в ожидании того, что будет. Два раза Брюс оглядывался и широко плутовски улыбался. Через секунду или две действительно нужно было ожидать, что медведь вскочит как оглашенный и помчится по вершинам Скалистых гор без оглядки; при мысли об этом и при виде длинной, худощавой фигуры Брюса, который, как змея, фут за футом прокладывал себе путь вперед, Лангдон пришел в веселое настроение. Наконец Брюс добрался до скалы. Длинный, остроконечный нож сверкнул на солнце; затем он прыгнул вперед, и нож почти до половины вонзился в зад медведя. То, что последовало затем, в следующие полминуты, Лангдон не забудет никогда. Медведь не шелохнулся. Брюс ударил его во второй раз. Снова ни малейшего движения, и после этого второго удара Брюс застыл на месте, как камень, к которому он прислонился, широко раскрыв рот и уставившись на Лангдона.

– Ну, что вы на это скажете? – спросил он наконец и стал подниматься на ноги. – Он вовсе не спит, а издох!

Лангдон подбежал к нему, и оба вместе стали взбираться на скалу. Брюс все еще держал в руке нож, и на лице у него было какое-то странное выражение – глубокая складка залегла между бровей и не разглаживалась, пока он не заговорил.

– Никогда ничего подобного не видел раньше, – сказал он, вкладывая нож в ножны. – Это медведица, и у нее маленькие медвежата, которые от нее уже разбежались.

– Она охотилась на сурка, – добавил со своей стороны Лангдон, – и подкопалась под этот камень. Он свалился и задавил ее. Не правда ли, Брюс?

Брюс утвердительно кивнул головой.

– Никогда не видел ничего подобного, – повторил он. – Я часто удивлялся, почему их не раздавливали насмерть каменные глыбы, под которые они подкапывались, но никогда не видел этого воочию. Но где же медвежата? Куда они девались?

Он опустился на колени и стал осматривать соски медведицы.

– Их было у нее только двое, – сказал он, поднимаясь, – а может быть, даже и один. Трехмесячный!

– Значит, они издохнут от голода?

– Если только один, то наверное. На одного всегда хватает столько молока, что он уже больше никогда не привыкнет к меньшему количеству. Впрочем, медвежата – как дети. Их можно отнимать рано от груди и выкармливать на рожке. Вот видите, что значит бросать детей и оставлять их на произвол судьбы, – нравоучительно заметил Брюс. – Когда вы женитесь, Джимми, не позволяйте вашей жене так поступать. Часто дети даже сгорают или ломают себе шеи и становятся горбатыми!