Совместное мытье посуды было моей идеей. Изначально по тренировочному плану я должен был проводить с ней интервью, но я прекрасно понимал, что это даст мне только информацию, без малейшего представление о том, как себя вести. Мой опыт в Корпусе морской пехоты подсказывал, что лучший способ по-настоящему узнать человека - это делать вместе с ним что-то неприятное и выматывающее. Так что я добился, чтобы нас поставили вместе на кухню скоблить тарелки и нарезать овощи. Разумеется, единственный способ развеять скуку в такой ситуации - это тешить себя долгими разговорами. "Мама" и "Папа" взяли мой метод на заметку и назначили себе работу в компании с Марком. Днем они копали канавы для полосы препятствий, а по вечерам вместе драили полы в здании.
Дебби растил отец. В одиночку - ее мать убежала с бандой байкеров, когда дочке было три года. Отец работал на ферме, пока "эти грёбаные мексикашки не с%&или его работу", а затем, чтобы покрыть счета, начал толкать спид. В итоге он кончил тем, что стал дистрибутором той же самой банды байкеров, с которой когда-то сбежала его жена, и слонялся по всему побережью Калифорнии с карманами, полными спида. Дебби вошла в дело, едва ей исполнилось 14, и ей не один десяток раз удавалось миновать полицейские кордоны, спрятав под одеждой наркотики или пушки для взрослых членов банды. В конце концов, наказание для несовершеннолетних гораздо мягче, чем для взрослых ублюдков.
Не очень-то она мне нравилась, если уж на то пошло. Но ненависти к ней во мне не было тоже. Ее отец отморозок и подонок, исправить его может только могила, так что она росла такой же трахнутой в голову, как он. У нее были огромные надежды на будущее, связанные с программой по защите свидетелей, но я-то понимал, что ее "новый старт" окажется не таким уж радужным. Она говорила "fuck" через слово, никогда не использовала корректное слово, если можно было заменить его расистским словечком, она вылетела из школы в девятом классе. У нее были кое-какие планы вернуться в школу благодаря программе защиты и учиться на юриста, потому что ей очень нравилось спорить. Но я чувствовал местом пониже спины, что к девятнадцати годам у нее уже будет ребенок, а к тридцати - еще трое или четверо, и возможно она проведет остаток жизни на сраных временных работах, вкалывая на тех же "мексикашек", которых так ненавидела.
Между тем, я учился говорить, как она, и двигаться, как она, и пару недель спустя начал делать небольшие шажочки к тому, чтобы одеваться, как она. Я обзавелся двумя парами тесных джинсов и учился носить их неделю без стирки, пока они не начинали похрустывать при ходьбе. Начал таскать фланелевые рубашки и топики, хотя привыкнуть к глубоким вырезам было нелегко. Я планировал и кое-какие другие изменения в гардеробе, но не видел в них смысла, пока мы действительно не окажемся в полевых условиях. Чем меньше Дебби знает о том, как я буду выглядеть в реальности, тем безопаснее будет для нас, если однажды она вдруг решит сбежать из-под наблюдения или найдет какой-то способ слить старым дружкам информацию про нас.
Параллельно я учился "выбивать из людей все говно". Мистер Смит вколачивал нас в пол по четыре часа в день, без перерывов на выходные. Мы назвали боевой стиль, которому нас учили, "girl-fu", и он основывался на неожиданных вспышках бешеных атак и чертовски грязных приемах. Рослые инструкторы, помогавшие мистеру Смиту, надевали усиленную защиту на глаза, горло, суставы, уши, пах. Затем с цепи спускали нас, и мы обрушивали на них шквал ударов, в первую очередь стараясь повредить глаз, оторвать ухо, выбить коленную чашечку или хорошенько зарядить с ноги в пах. Но это была только половина тренировки. Другая половина была направлена на то, чтобы приучить нас к боли, к тому, что теперь нам гораздо легче нанести урон, оторвать от земли, отбросить в сторону. Спарринг-партнеры тоже не жалели нас и в свою очередь не упускали возможности вывести наши остервенелые тушки из строя или хотя бы просто двинуть побольнее. Нашей задачей было не останавливаться - несмотря ни на что. Никакой удар и никакая травма не должны замедлять тебя в бою! Слова агента Миллер про пит-бультерьера частенько всплывали у меня в голове. Мы должны были атаковать с неудержимой яростью лунатиков и наносить удары с точностью тренированного ассасина.
Мы также работали с оружием. Строители лагеря превратили один из коридоров здания в оружейный стенд с мощной звукоизоляцией и пуленепробиваемыми щитами, и мы могли заниматься стрелковой практикой сколько душе угодно. Большинство других девушек использовали пистолеты 38 или 32 калибра, и многие с сожалением говорили о том, насколько меньше их останавливающая сила в сравнении с крупнокалиберными пушками, которыми многие из нас пользовались раньше. Я шагнул еще дальше, пожертвовав останавливающей силой в пользу точности. Я тренировался только с пистолетами 22 калибра. Чаще всего я использовал или ультра-компактный Таурус .22 или Рюгер .22 со встроенным глушителем. Таурус я рассматривал как пушку для скрытого ношения, если ситуация потребует такой страховки, а Рюгер подошел бы как оружие на случай, если дерьмо полезет изо всех щелей.
В то время как все тренировались целиться в центр массы, я практиковался мгновенно выхватывать свое оружие и вести беглый огонь в голову на дистанциях меньше 15 ярдов. В итоге я достиг того, что выхватывал пистолет и укладывал весь боекомплект из 9 патронов в голову мишени менее чем за три секунды. С моим Рюгером я тренировал выстрелы навскидку на дистанциях от 20 до 30 ярдов, работая над точностью. Я приклеивал на мишень цветные стикеры туда, где полагается быть глазам, и целыми вечерами старался всаживать пули с разных дистанций прямо в центр стикера. Пуля, попавшая в глаз, скорее всего войдет в мозг и заставит цель упасть, а это самое важное в перестрелке.
Та модель Тауруса, которая мне понравилась, выпускается сразу в нескольких вариантах расцветок, в том числе и очень дурацких. Собственно, этим она и славится. Я спросил Дебби, какой вариант выбрала бы она. Вот так я и стал владельцем роскошного экземпляра с розовой рукояткой и позолоченными заклепками и затвором. Когда я смотрел на него, то не знал, то ли провалиться от стыда сквозь землю, то ли гордиться тем, насколько аутентично эта пушка выглядит в руках девочки из семьи белых отбросов Америки.
Помимо изучения искусства девочек-ниндзя-копов, мы проводили по четыре часа в день на занятиях по Математике и Науке. Это был единственный раздел школьной программы, который большинству из нас необходимо было изучать заново, чтобы сойти за своих. Английский и История не сильно поменялись с наших времен, но Математика продвинулась вперед. Мы считали продвинутым уровнем переход от алгебры к геометрии и тригонометрии, а теперь приходилось иметь дело с началами матанализа. Конечно, и в наши дни немало школьников, которые не продвинулись дальше алгебры, но средний выпускник старшей школы сейчас обладает большими познаниями в математике, чем большинство из нас после окончания колледжа. То же касается Биологии, Химии, Физики и других основных научных предметов. Конечно, все основы я изучил еще четверть века назад, но все-таки ученице старшей школы полагается иметь набор знаний посвежее. Всем нам нужно было немного восстановить сноровку в этих областях.
Повторение школьного курса давало нам также шанс на ре-социализацию, о которой говорила мне агент Миллер. Новый шанс войти в ту же воду. Мы снова сидели в классе за партами, в строгом порядке. Нам приходилось поднимать руку, чтобы отпроситься в туалет. Мы называли учителей Мистер Томпсон или Миссис Ричардсон. Нам не разрешалось разговаривать. Иногда, просто для фана, мы даже обменивались записочками. Несколько часов в неделю мы писали диктанты на сотовых телефонах, приобретая навык набирать смски так, как это делают в наши дни девушки нашего возраста. В моей армейской юности мне приходилось иметь дело с сокращениями типа ASDF (Air Self Defense Force - Силы противовоздушной самообороны), FATOC (field army tactical operations centre - тактический операционный центр полевой армии). Теперь это было "OMG 2MI!". (Oh my god, too much information! - О боже мой, слишком много информации!).
