Могу ль о нем я дурно говорить?
Он мой супруг. – Мой бедный муж, кто имя
Твое добром помянет, если я,
Твоя жена не больше трех часов,
Его уже так истерзать успела?
За что ж убил, негодный ты, кузена?
За то, что он, негодный мой кузен,
Хотел убить тебя, мой муж. Прочь слезы
Безумные, вернитесь к своему
Источнику: вы – данники печали,
И счастью дань ошибкой принесли.
Живет мой муж, которого Тибальдо
Хотел убить, а сам Тибальдо умер…
Все радость тут; из-за чего ж я плачу?
Но слово здесь я слышала одно,
Что хуже, чем Тибальда смерть: убило
Оно меня, и позабыть его
Желала б я; но в памяти моей,
Увы! оно настойчиво гнездится,
Как тяжкий грех у грешника в уме.
Тибальд убит, а мой Ромео изгнан!
И это «изгнан», только слово «изгнан»
Убило мысль о тысячах Тибальдо.
Тибальда смерть – достаточное горе,
Хотя бы все несчастье было в ней.
Но ежели, сообщество любя,
Беда с бедой должна соединяться,
То почему за вестью, что Тибальд
Убит, тотчас не сказано мне было,
Что мой отец иль мать моя, иль оба
Скончалися они? Такое горе
Я выплакать могла бы. Но сказать –
«Тибальд убит» и вслед за тем прибавить:
«Ромео изгнан» – значит умертвить
Отца и мать, Тибальдо и Ромео,
И самую Джульетту, – всех убить!
Ромео изгнан! Ужасу сих слов
Нет ни конца, ни меры, ни предела, –
Их бедствия нельзя изобразить.
Где мать, отец?
