Я уже имел пару случаев путешествовать воздушным судном, пилотируемым капитаном Ветэской - и более-менее представлял себе, чего следует ожидать. Другие, правда, не испытали такой приятности, но знали капитана в служебной и неформальной обстановке, а потому уселись как можно более удобно в неудобных маленьких креслах, старательно застегнули пояса и, на всякий случай, широко расставили ноги, крепко уперевшись ими в пол.

Нэнси была единственной особой, которую старт машины застал врасплох. Просто, секунду назад мы ещё стояли на земле, а в следующую уносились высь в пять раз быстрее самого скоростного лифта. Нэнси побледнела и закрыла глаза. Оставалось лишь надеяться, что с ней всё будет в порядке. Она ещё не знала, что это только начало.

В своё время, будучи восемнадцатилетним, я как-то раз ехал пассажиром в позаимствованном одним моим приятелем у отца автомобиле Porsche Carrera. Приятель продемонстрировал тогда - на спокойном шоссе в северном Девоншире - весь ассортимент подросткового дорожного хулиганства: почти максимально возможную скорость, вой двигателя на семи тысячах оборотах, чрезмерно резкие вхождения в повороты и полное безразличие к чувствам попутчиков. Каким чудом ему удалось избежать не только рандеву с каким-нибудь из окружающих шоссе деревьев, но даже элементарного идиотского штрафа - до сих пор не могу понять. Я же сам ощущал тогда доводящую до головокружения смесь страха и эйфории.

Примерно также я чувствовал себя и сейчас. Говорю о себе, ибо во взгляде Нэнси эйфории, скорее всего, не наблюдалось. Я улыбнулся ей, давая понять, чтобы она поберегла силы, так как это ещё только начало. Всегда может быть хуже, n"est-ce pas, пани капитан?

Желая ещё более разнообразить наше нескучное путешествие, Ветэска летел на максимально низкой высоте. Если бы у Ми-24 были обычные не убирающиеся шасси, мы бы с уверенностью зацепились бы ими за верхушки деревьев. Подобная тактика была разумна и объяснима: принимая за аксиому, что немцы в 1939 году ещё не имели радаров - а они их, насколько помнится, действительно, пока не имели - наблюдателю с земли, вооружённому лишь оптическими приборами, обнаружить нас было совсем не просто. Два массивных, покрытых маскирующим камуфляжем, силуэта проносились над землёй, подобно призракам.

Витэска внезапно повернул на восток и через минуту полёта в этом направлении лес кончился. Я глянул наружу в маленькое бронированное окошечко. Мне потребовалось сильно сконцентрироваться, пока до меня дошло, что именно я там наблюдаю. И чтобы осмыслить увиденное.

Слева от летящей машины стелилась обычная полевая дорога. По ней, поднимая тучи пыли, двигалась моторизированная колонна - точно такая, о которой докладывал патруль: танки, бронетранспортёры, орудия, мотоциклы, грузовики. И так без конца. До самого горизонта. Я поднёс бинокль к глазам и, хотя условия для наблюдения были не из лучших - вертолёт трясло и бросало, словно корабль в штормовом море - я уже знал, что никаких сомнений больше быть не может. По крайней мере, у меня лично их уже не существовало. Все машины были окрашены в серо-стальной цвет - под стать мундирам пехоты, которая нас атаковала, а на бортах и башнях виднелись намалёванные характерные чёрные кресты.

- Смотрите, - сказал я в микрофон. - Слева.

Я в тайне надеялся, что сейчас они отчитают меня за то, что я морочу им головы миражами и призраками. Человек - смешное существо. Фиксирует реальность: видит, слышит, чувствует - но когда что-то противоречит общепринятым истинам, та самая рациональная часть разума начинает кричать: это неправда! неправда! неправда! Иисусе, сколько бы я дал, чтобы то, что я вижу и о чём догадываюсь уже в течение часа, в самом деле, оказалось неправдой.

Между тем, все присутствующие припали к иллюминаторам левого борта. Биноклей было всего несколько, но каждому хватило десяти секунд наблюдения. Затем вся группа расселась обратно в своих маленьких креслах и сосредоточенно смотрела на меня. С крайней неохотой я вынужден был признать, что они видели тоже самое, что и я.

- Ну и что? - задал я риторический вопрос. - Какие ваши выводы?

После непродолжительного молчания неожиданно отозвался Савицкий:

- Немцы, - спокойно подтвердил он. - Не знаю, что они здесь делают, но это определённо немцы.

Борек, Вуйчик и Курцевич согласно кивнули головами. Войтынский внимательно посмотрел на меня, пожал плечами и сказал:

- Я уже в лагере знал, что что-то не так. Тот взвод, который нас атаковал, не был никакой мистификацией. Просто, невозможное стало возможным - и чем быстрее мы это поймём, тем лучше для всех нас.

Я кивнул головой. Понять это одно. А как насчёт принять? Это будет куда сложнее, пан поручик.

- Джонни? - буркнул я в микрофон. - Ты слышал?

- Немцы, - подтвердил он коротко и деликатно замолк. Машину затрясло - чтобы не слишком афишировать себя перед тем моторизированным подразделением, мы слегка отклонились вправо и теперь летели почти идеально на восток.

- Галясь, - сказал я. - У тебя карта с собой?

- Так точно.

- Покажи.

Капрал вытащил из планшета сложенный в несколько раз лист бумаги. Развернул его на коленях и все сосредоточенно склонились над ним.

- Рассказывай, что знаешь.

- Так точно. Итак, мы в восьми километрах на восток от Олесна, что значит, что мы летим над позициями фрицевской 4-й Танковой Дивизии. Наш лагерь находится как раз на её тылах. В паре километрах дальше к югу мы видим 1-ю Танковую Дивизию. Тоже фрицевскую. Обе относятся к XVI-му Танковому Корпусу под командованием генерала Хеппнера. Он скопытится в сорок четвёртом на виселице - за то, что власть Гитлера ему не по нраву пришлась. Но пока он наших лупит только так. Правда, первого сентября ему не слишком повезло: 4-я Дивизия как раз лечит раны после трёпки, которую ей устроили наши парни из Волынской Кавалерийской Бригады. Немцы потеряли в тот день что-то около восьмидесяти танков. Но и у наших были потери - и немалые. А тот фрицевский корпус, чтоб вы знали, имеет основное задание рассечь всю польскую оборонную группировку пополам и переть что есть сил на Варшаву. Что, как известно, в следующих числах ему удастся - уже 8 сентября он окажется под Варшавой. Вот, если нам атаковать...

- Спокойно, - прервал я его. - Об этом позже. А сейчас...

- Минуточку, - буркнул Ветэска. - Посмотрите вправо.

Мы выглянули в иллюминаторы. В этот момент мы пролетали над небольшой деревней. Грунтовая дорога, несколько хаток, пара журавлей. Вот и всё. В смысле - всё, перед войной, ибо в настоящий момент большинство усадеб уже догорало. Полтора десятка столбов дыма почти вертикально вздымались в безоблачное небо, но дыма оказалось не настолько много, чтобы из-за него не заметить чернеющих тут и там пожарищ. Между сожженными постройками и на окружающем деревню поле виднелись несколько десятков сгоревших боевых машин, бессильно угрожающих онемевшими навсегда стволами. Сотни людских тел покоились на земле без движения. Не иначе, здесь были перемешаны трупы солдат и жителей сожженной деревни. Последние пытались бежать в лес, когда бой внезапно ворвался на их подворья. Почти у самой границы леса лежала целая семья, убитая взрывом одной гранаты: два больших и несколько маленьких тел. Им не хватило всего каких-то десяти метров до спасительной кромки леса. Я оторвал взгляд от окна и с большим трудом вернул себе прежний невозмутимый вид.

- Где мы? - спросил я.

- Должно быть, Мокрая. - Галясь быстро взглянул на карту. Лицо его приобрело серый оттенок и говорил он, плотно сжав зубы. - Деревня Мокрая. Именно здесь оборонялась наша кавалерия.

Прежде, чем я успел ответить, что-то загромыхало и вертолёт затрясло. Витэска рванул машину, уворачиваясь вправо, и резко бросил её вниз. Мы едва не шоркнули брюхом по земле. Вокруг обоих вертолётов образовалось множество перистых чёрных облачков. Осколки забарабанили по броне кабины.

- Что это было, Джонни?

- Зенитная артиллерия. - Ветэска в воздухе был стопроцентным профессионалом, не поддающимся эмоциям. - В нас палят, по крайней мере, четыре крупнокалиберных орудия, укрытые в лесу, с левой стороны, в каком-то километре отсюда.