Вновь сев рядом с юношей, бережно промыла рану, стараясь не причинить еще больших страданий, и, отложив испачканную ткань, откупорила крышку небольшой бутыли с березовой водой, чтобы обработать порез. Закончив, продела в иглу нить и, нервно вздохнув, бросила взгляд на жреца, а после склонилась над раной, надеясь, что юноша не заметит, как дрожат мои руки. Эти несколько мучительно потянувшихся для меня минут я старалась отвлечься на прерывистое дыхание жреца, стойко переносящего боль, что восхитило меня и даже немного удивило.

Когда последний шов был закончен, я наложила поверх травяную смесь, которая должна снять ноющую боль, и перевязала его локоть чистым полотном. Убрав мешочек с травами, спешно поднялась на ноги и отодвинула таз с окровавленными тряпками. Меня вновь передернуло, и я кашлянула, желая убрать вставший в горле ком. Стремительно подойдя к окну, распахнула то, с упоением вдыхая влажный воздух и чувствуя, как головокружение потихоньку стихает. Вид крови всегда пугал меня, а от запаха, который я чувствую особенно остро, не раз теряла сознание.

– Благодарю тебя, Риса, – я обернулась на голос жреца, неуклюже пытающегося переодеть халат. Прикрыв обратно створку окна, подошла к юноше, проведя порезанную руку в полость широкого рукава и повязав длинные тесьмы туники. Ик-су провел ладонью по измятой ткани и с грустью произнес, натянув на лицо фальшивую улыбку. – Все-таки я до невозможного неуклюжий.

– Ты замечательный и очень хороший, Ик-су. А неуклюжесть – это не порок.

Я собралась отправиться в погреб, попутно думая, что приготовить на завтрак, раз уж все равно не спим, но жрец перехватил меня и неуклюже обняв, уткнулся носом в мою шею. Растерявшись от неожиданности, я застыла, и в окутанной тишиной комнате отчетливо стал слышен стук сердца юноши. Скользнув ладонью по моей спине на поясницу, Ик-су притянул меня ближе, другой рукой обхватив за плечи. По окну забарабанили капли дождя, и в комнате стало сумрачно от закрывших небо громоздких и темных туч; неплотно прикрытая створка окна с грохотом захлопнулась, по стене ударили ветви дерева, и треск огня в печи растворился в протяжном гуле доносящегося с улицы порывистого ветра.

Поддавшись вперед, я провела руками по бокам Ик-су, сжав ткань туники на его спине. Прикосновения юноши теплые и ласковые, осторожные, словно он боится по неловкости причинить мне боль. Это приятно, впервые мужчина относится ко мне столь трепетно и улыбка его искренна, а не вызвана требованиями дворцового этикета и не наполнена желанием обмануть меня. Думаю, ради этого спокойствия и тепла стоило терпеть всю боль и жить, стоило позволить однажды ветру судьбы привести меня в эти края.

Ик-су склонился, коснувшись моих губ легким поцелуем.

– Прости, я вновь не смог сдержать себя.

– Я тебя и не просила, – шепнула, касаясь губами его кожи, – сдерживаться.

– Нет, – Ик-су покачал головой и отошел к кровати; опустившись на тонкий матрац, он устало потер глаза ладонью и зевнул. Не раздумывая, я приблизилась и сбросила обувь, после сев рядом и подобрав под себя ноги, а жрец повторил. – Нет, я не хочу оттолкнуть тебя. Не хочу, чтобы ты разочаровалась во мне.

– И, – нахмурившись, спросила я, – почему я должна разочароваться?

– Я не хочу, что ты была со мной из страха или отчаяния, Риса. Не хочу, чтобы ты потом жалела и отвернулась от меня, – юноша сбросил сандалии и тоже поднял ноги на кровать. – Ты мне нравишься, Риса, и даже больше, пусть мы и знакомы совсем недолго, но ты стала важна для меня. Быть может, мы встретились не случайно и эта жизнь, что мы проведем вместе, не первая? – негромко хихикнув, он продолжил уже серьезно. – Я был бы счастлив, если бы все было по-другому, если бы ты желала именно меня, а не просто забыться от своих страхов и тоски.

– А ты не думаешь, что мои страхи могут лишь сильнее завладеть мною?

– Нет, я не позволю им.

– Или же ты сам попросту боишься потерять ко мне интерес после?

– Если твоей целью является лишь близость тел, то после ты непременно потеряешь к человеку интерес, – задумчиво произнес юноша. – Но если ты ищешь нечто большее, нечто, что затронет не только твое тело, но и душу, всю энергию, то даже после часа знакомства сблизившись с человеком, интереса и уважения к нему ты не потеряешь. Зависит от того, на что направлено твое внимание. Я хочу, чтобы ты привыкала ко мне постепенно, Риса. И не обманула себя возможными иллюзиями на мой счет, что меня очень пугает. Почему ты не побоялась остаться здесь?

– Ну, – я несколько растерялась от его слов и не сразу нашла, что ответить; проведя рукой по волосам и отбросив те назад, постаралась сформулировать свои мысли и, дернув уголком рта, наконец, ответила. – Потому что мне было все равно, что ты со мной сделаешь. Когда я поверила, что болезнь в любой момент может забрать меня и будущего, вероятнее всего, у меня нет, то перестала опасаться своих желаний и их последствий. Да, раньше я бы, наверное, едва ли не сразу бы покинула тебя, независимо от желания остаться. Посчитала бы это неприличным и неподобающим девушке моего рода, однако теперь это все стало неважно. Мне хотелось хотя бы недолго побыть в месте, которое воплощает в себе мои мечты. Но ты не прав: я боялась тебя.

Ик-су вздрогнул.

– Мне ближе одиночество. Хотя иногда я все же думаю, что просто не смогла найти людей, которые бы могли стать мне друзьями, с общими интересами и взглядом на мир, еще чем-то возможным нас объединить. Я не привыкла к близости другого человека и никогда не оставалась в помещении с кем-то, кроме своей наставницы и придворной дамы, с которой делила покои. Но они женщины, да и к тому же, Ди-ру я безоговорочно доверяла. Мне было страшно от твоего присутствия, ведь невинный облик часто скрывает под собой зверя. Однако теперь, – светлая улыбка тронула мои губы, – я чувствую себя в безопасности рядом с тобой.

Шея жреца пошла красными пятнами, и смущенный юноша опустил голову, отчего его волосы вновь упали, закрыв лицо. Придвинувшись, он склонился, оперевшись рукой на постель возле моего бедра, резко притянул меня к себе, навалившись, и я оказалась прижата к его груди. Горячее дыхание немного обжигало кожу, и я повернула голову, ощущая, как мягкие губы Ик-су касаются линии волос, неспешно спускаясь по шее к изгибу плеча. Судорожно выдохнув, он приподнялся, нависая надо мной, и подушечками пальцев погладил мою щеку; в рассеянном, приглушенном плотными занавесками утреннем свете глаза юноши казались темно-пурпурными и бездонными, словно в них нашло отражение далекое небо прошедшей ночи.

Придвинувшись почти вплотную к моему лицу, Ик-су прошептал:

– Ты вкусно пахнешь.

– Запахи, – взволнованно сглотнув, произнесла я, – очень важны для меня.

– Ты ощущаешь через них мир?

– В какой-то степени, – ответила, стараясь не отводить взгляда. – Я очень хорошо запоминаю запахи и глубоко чувствую их. Только, к сожалению, невольно связываю их в своем подсознании с каким-то событием или встреченным человеком, оставившим след на моем сердце. Со временем я нашла те запахи и их сочетания, что определенным образом влияют на мое состояние. Теперь я использую их как духи или универсальные мази. Особенно мне приятен запах зверобоя. Он теплый и успокаивающий, светлый, он словно окутывает тебя, создавая ощущение, что ты в правильном месте, что ты там, где нужен, ты дома.

– Все эти лекарства и мази ты приготовила сама?

– Да, – когда юноша лег рядом со мной, я повернулась на бок, чуть сонно рассматривая тонкие черты его лица. – Мне нравится варить мази. Это удивительный процесс, когда смесь трав, масел и воска после процеживания превращается в густую однородную массу, обладающую нежным запахом. Признаться, я раньше всегда недоумевала, как могут все коренья, листья и прочие ингредиенты становятся мазью. Куда они деваются? Я ни разу даже не помыслила о процеживании. Увы, наставница не интересовалась подобными вещами, но меня запахи увлекли полностью. Соединение их – целое искусство, которое требует высокой концентрации, знаний, но главное понимания гармоничной мелодии каждого аромата.