Мисс Моррисон – миниатюрное неземное создание с робким взглядом и светлыми волосами, но в проницательности и здравом уме ей не откажешь. Выслушав меня, она на какое-то время задумалась, потом решительно повернулась ко мне и начала говорить. Сейчас я вам вкратце перескажу ее рассказ.
– Я обещала подруге ничего не рассказывать. Слово есть слово, – сказала мисс Моррисон. – Но раз уж ей грозит такое страшное обвинение, а сама она, бедняжка, пока защитить себя не может, думаю, что я имею право нарушить обещание. Я расскажу вам, что случилось в понедельник вечером.
Примерно без пятнадцати девять мы возвращались из церкви на Уотт-стрит. По пути нам нужно было пройти по Хадсон-стрит. Это очень темная и безлюдная улица, там есть всего один фонарь на левой стороне. Когда мы к нему подошли, я заметила, что нам навстречу идет мужчина. Он был сгорблен, мне показалось, что на одном плече у него висит какой-то ящик. Вообще он был похож на калеку, потому что голова у него была опущена очень низко, а ноги согнуты в коленях. Встретились мы с ним прямо под фонарем. Подняв голову, чтобы посмотреть на нас, он замер и страшным голосом воскликнул: «Господи, да это же Нэнси!» Миссис Баркли смертельно побледнела и непременно упала бы, если бы это ужасное существо не подхватило ее. Я хотела позвать полицию, но, к моему удивлению, она заговорила с этим человеком.
«Все эти тридцать лет я была уверена, что ты умер, Генри», – произнесла она дрожащим голосом. – «Так оно и есть», – сказал он так, что мне стало жутко. У него было очень темное страшное лицо, сморщенное, как сухое яблоко, а глаза горели так, что я не забуду их до конца жизни. Волосы и бакенбарды у него были седые.
«Дорогая, отойдите немного, пожалуйста, – сказала мне миссис Баркли. – Я хочу поговорить с этим человеком. Бояться нечего».
Она старалась казаться бодрой, но по-прежнему была бледна как мел, и губы у нее дрожали так, что говорила она с трудом.
Я отошла, как она просила. Они несколько минут разговаривали, потом миссис Баркли направилась ко мне, а калека остался стоять под фонарем. Он размахивал кулаками так, словно обезумел от ярости.
Всю дорогу миссис Баркли молчала, лишь когда мы остановились у моей двери, взяла меня за руку и попросила дать слово, что я никому не расскажу о том, что произошло. «Это мой старый знакомый, которого я считала давно погибшим», – сказала она. Когда я пообещала хранить молчание, она поцеловала меня, мы попрощались, и больше я ее не видела. Я рассказала вам всю правду. От полиции я скрыла это только потому, что не понимала, какая опасность грозит бедной миссис Баркли. Я знаю, что ей же будет лучше, если все станет известно.
Вот рассказ мисс Моррисон, Ватсон, и для меня, как вы понимаете, это был луч света в кромешной темноте. Все, что раньше казалось бессвязным, тут же встало на свои места, я уже начал смутно представлять себе последовательность событий. Понятно, что теперь мне необходимо было найти человека, встреча с которым так потрясла миссис Баркли. Если он все еще находился в Олдершоте, сделать это было несложно. В городе живет не так много людей, поэтому калека наверняка привлек бы к себе внимание. На его поиски ушел день. Вечером (тем же вечером, Ватсон) я нашел его. Человека этого зовут Генри Вуд, он снимает комнату в доме на той самой улице, где его повстречали леди. Живет он там всего пять дней. Под видом сотрудника регистратуры я мило пошептался с его квартирной хозяйкой. Выяснилось, что Вуд – фокусник и артист. Вечерами он ходит по солдатским кабачкам и дает небольшие представления. В ящике он носит с собой какое-то существо, которого моя новая знакомая, похоже, жутко боится, потому что никогда такого животного не видела. Это все, что смогла рассказать квартирная хозяйка. Еще она добавила, что не может понять, как такой кривой человек вообще может жить, что иногда он разговаривает на каком-то непонятном языке и что последние две ночи он стонет и плачет у себя в комнате. Деньги у него есть, но, расплачиваясь за жилье, он, похоже, подсунул ей фальшивый флорин[87]. Она показала его мне, Ватсон, и это оказалась индийская рупия.
Итак, мой дорогой друг, теперь вы знаете, как обстоят дела и почему мне нужна ваша помощь. Совершенно ясно, что когда дамы ушли, он последовал за ними на расстоянии, увидел через открытые окна ссору между мужем и женой, бросился к дому, а животное, которое он носит в ящике, убежало. В этом сомнений нет. Вуд – единственное существо в этом мире, которое может рассказать, что же произошло в той комнате.
– И вы хотите его об этом расспросить?
– Совершенно верно… но в присутствии свидетеля.
– И эта роль предоставляется мне.
– Конечно, если вы не против. Если Вуд все объяснит – прекрасно, если откажется – нам не останется ничего другого, кроме как потребовать, чтобы его задержали.
– Но почему вы уверены, что он все еще будет в городе, когда мы приедем?
– Будьте спокойны, об этом я позаботился. За ним наблюдает один из моих гаврошей с Бейкер-стрит. Он вцепится в Вуда, как клещ, и будет следовать за ним повсюду. Завтра на Хадсон-стрит мы с ним встретимся, Ватсон. Сейчас же я сам стану настоящим преступником, если задержу вас еще хоть на минуту.
В город, в котором разыгралась эта трагедия, мы прибыли в полдень, и Холмс сразу повел меня на Хадсон-стрит. Несмотря на то что мой друг старался казаться невозмутимым, я прекрасно видел, как он волнуется. Меня самого била мелкая дрожь от того наполовину охотничьего, наполовину интеллектуального азарта, который непременно охватывал меня, когда я участвовал в его расследованиях.
– Вот эта улица, – сказал Холмс, когда мы свернули в недлинный проезд, зажатый между двумя рядами простых кирпичных двухэтажных домов. – А вот и Симпсон.
– Он дома, мистер Холмс! – закричал маленький соглядатай, подбегая к нам.
– Молодец, Симпсон! – сказал Холмс и потрепал его по голове. – Идемте, Ватсон. Вот этот дом.
Он передал свою визитную карточку вместе с просьбой сообщить, что мы пришли по важному делу. Не прошло и минуты, как мы оказались лицом к лицу с человеком, которого хотели видеть. Несмотря на теплую погоду в маленькой комнате горел камин, поэтому здесь было жарко как в печке. Человек, скрючившийся на стуле рядом с огнем, сидел в такой неестественной позе, что сразу стало понятно – перед нами калека. Но лицо, которое обратилось к нам, хоть и было изможденным и очень смуглым, еще сохраняло следы былой необыкновенной красоты. Он подозрительно покосился на нас, блеснув желтушными глазами, и молча указал в сторону двух стоящих у стены стульев.
– Мистер Генри Вуд из Индии, если не ошибаюсь, – любезно произнес Холмс. – Я к вам по делу о смерти полковника Баркли.
– С чего вы взяли, что я имею к этому отношение?
– Как раз в этом я и хотел бы разобраться. Понимаете ли, если все не выяснить, миссис Баркли, ваша старая знакомая, скорее всего будет осуждена за убийство.
Мужчина неожиданно резко вздрогнул.
– Я не знаю, кто вы такие, – вскричал он, – и откуда вам обо всем известно, но можете ли вы поклясться, что это правда?!
– Полиция лишь ждет, когда миссис Баркли придет в себя, чтобы арестовать ее.
– Боже мой! Так вы из полиции?
– Не т.
– Тогда какое вам до этого дело?
– Никто не должен оставаться в стороне, когда вершится правосудие.
– Поверьте моему слову, она невиновна.
– Значит, виновны вы?
– Не т.
– Кто тогда убил полковника Джеймса Баркли?
– Само Провидение покарало его. Только знайте, что если бы это я вышиб ему мозги, что я и собирался сделать, то он только получил бы по заслугам. Если бы он от страха не потерял сознание, его кровь скорее всего была бы на моих руках. Вы хотите, чтобы я рассказал вам все. Что ж, почему бы и нет, мне стыдиться нечего.
Вот как все было, сэр. Сейчас спина у меня кривая, как у верблюда, и все ребра стоят наперекосяк, но когда-то Генри Вуд был первым красавцем сто семнадцатого пехотного батальона. Мы тогда были в Индии, стояли лагерем у городка, который назовем Бхурти. Этот Баркли, который умер на днях, был сержантом, как и я, и первой красавицей нашего полка, да что там полка, самой красивой девушкой, которая когда-либо жила на этой земле, была Нэнси Дэвой, дочь сержанта-знаменщика. Ее любили двое мужчин, она любила одного. Сейчас вы только посмеетесь, глядя на это несчастное существо, скрюченное у огня, когда я скажу вам, что полюбила она меня, полюбила за красоту.
