Мне не хватает одной-двух отправных точек, чтобы развить свою версию. Но я найду их, Ватсон, обязательно найду!
В глазах Холмса загорелся огонь, щеки порозовели. Но только на мгновение. Когда я в следующий раз посмотрел на него, лицо его снова приобрело бесстрастность индейца, из-за которой многие считали моего друга больше похожим на машину, чем на живого человека.
– Это дело имеет интересные особенности, – сказал Холмс. – Я бы даже сказал, исключительные особенности. Я уже успел его обдумать и нащупать почву. Мне осталось сделать последний шаг, и, если бы вы составили мне компанию, я был бы вам очень признателен.
– Буду очень рад.
– Завтра придется съездить в Олдершот. Вы готовы к такому путешествию?
– Уверен, что Джексон подменит меня.
– Прекрасно. Я бы хотел, чтобы мы отправились одиннадцатичасовым поездом с вокзала Ватерлоо.
– Хорошо, значит у меня будет время собраться.
– Что ж, если вы еще не очень хотите спать, я обрисую в общих чертах суть дела и расскажу, чем нам предстоит заняться.
– Когда вы пришли, я дремал, но сейчас сна ни в одном глазу.
– Попытаюсь рассказать коротко, но не упустить важных деталей. Может быть, вы уже читали об этом деле в газетах. Я расследую предполагаемое убийство полковника Баркли из полка «Роял Манстерз», расквартированного в Олдершоте.
– Нет, ничего такого мне не попадалось.
– Пока еще дело это не наделало много шуму. Все это случилось лишь два дня назад. Вот что произошло.
«Роял Манстерз», как вы знаете, один из самых знаменитых ирландских полков в составе британской армии. И в крымскую кампанию, и во время восстания сипаев он совершал настоящие чудеса, да и после этого проявлял себя не раз. До ночи этого понедельника полк находился под командованием Джеймса Баркли, доблестного ветерана. Баркли начал службу рядовым, потом за геройство, проявленное в Индии, был произведен в офицеры и в конце концов стал командиром полка, в котором когда-то носил на плече мушкет.
Полковник Баркли женился, когда был еще сержантом, жена его, в девичестве носившая имя мисс Нэнси Дэвой, была дочерью отставного сержанта-знаменщика, служившего в том же полку. Нетрудно себе представить, что поначалу у молодой пары (а они были тогда очень молоды) возникли некоторые трения с их новым окружением. Однако довольно скоро они вполне освоились и миссис Баркли, насколько я понимаю, стала пользоваться такой же популярностью среди полковых дам, как и ее муж среди сослуживцев. Могу добавить, что она была удивительно красива и даже сейчас, после тридцати лет брака, сохранила поистине королевскую внешность.
Семейная жизнь полковника Баркли представляется просто-таки идеальной. Майор Мерфи, мой главный поставщик фактов в этом деле, уверяет, что ни разу не слышал, чтобы эта пара ссорилась. По большому счету, он полагает, что Баркли любил жену больше, чем она его. Полковник с трудом переносил расставания с ней. Даже один день, проведенный вдали от жены, для него был настоящим горем. Миссис Баркли же, напротив, хоть и любила мужа и была всецело предана ему, подобного обожания не проявляла. В полку они считались образцовой для своего возраста парой. Ничто в их отношениях не предвещало беды.
В целом характер у полковника Баркли был ровный. Это был добросовестный неунывающий старый служака, но иногда в нем пробуждалась склонность к насилию и злопамятство. Впрочем, эти его качества никогда не проявлялись в отношении жены. Была в нем еще одна особенность, которая удивляла майора Мерфи и трех из пяти других офицеров, с которыми я разговаривал. Порой полковник впадал в крайне угнетенное состояние, и тогда, как выразился майор, средь шумного и веселого застолья словно чья-то невидимая рука срывала с его лица улыбку. На несколько дней полковник впадал в глубочайшее уныние. Это и несколько повышенная восприимчивость к суевериям – заслуживающие внимания особенности его характера, которые известны служившим с ним офицерам. Последнее выражалось в том, что Баркли очень не любил оставаться один, особенно по ночам. Подобная ребяческая черта у этого мужественного человека и бесстрашного солдата часто вызывала разного рода толки и предположения.
Первый батальон полка «Роял Манстерз» (старый сто семнадцатый) располагается в Олдершоте уже несколько лет. Офицеры, у которых есть семьи, не живут в казармах, и полковник все это время занимал виллу Лечайн примерно в полумиле от северного лагеря. Возле дома имеется участок земли, западная сторона его выходит прямо на большую дорогу, до которой каких-нибудь тридцать ярдов. Из слуг на вилле работают только кучер и две горничные. Трое слуг, хозяин и хозяйка – вот и все обитатели виллы Лечайн. Детей у Баркли нет, гости у них останавливались нечасто.
Теперь о событиях, происшедших на вилле в понедельник между девятью и десятью часами вечера.
Миссис Баркли католичка, она принимает активное участие в создании Гильдии святого Георгия при церкви на Уотт-стрит. Организация эта занимается раздачей подержанной одежды беднякам. В тот день на восемь часов было назначено собрание Гильдии, поэтому миссис Баркли не стала засиживаться за обедом. Когда она выходила из дому, кучер услышал, как миссис Баркли, попрощавшись, как обычно, с мужем, сказала, что скоро вернется. Потом она зашла за мисс Моррисон, молодой леди, живущей на соседней вилле, и уже вместе они отправились на собрание, которое продлилось сорок минут. В пятнадцать минут десятого миссис Баркли вернулась домой, расставшись с мисс Моррисон у дверей ее виллы.
В Лечайн есть комната для утреннего отдыха. Она выходит окнами на дорогу и имеет отдельный вход – большую раздвижную стеклянную дверь. Тридцать ярдов между домом и дорогой занимает газон, отделенный невысокой каменной стеной с железной оградой наверху. Именно в эту комнату вошла миссис Баркли, когда вернулась домой. Шторы не были опущены, поскольку по вечерам в комнате редко кто бывал. Миссис Баркли сама зажгла лампу, после чего позвонила в колокольчик и попросила Джейн Стюарт, одну из горничных, принести чаю, хотя раньше никогда так не делала. Полковник в это время находился в столовой, но, услышав, что жена вернулась, решил присоединиться к ней. Кучер видел, как он прошел по коридору и вошел в комнату. Больше полковника живым не видели.
Горничная принесла чай через десять минут, но, подойдя к двери, к своему удивлению услышала голоса хозяев, которые о чем-то ожесточенно спорили. Она постучала и, не услышав ответа, даже повернула ручку, но оказалось, что дверь заперта изнутри. Естественно, она побежала на кухню за кухаркой. Две женщины в сопровождении кучера вернулись к комнате и стали прислушиваться к спору, который все еще продолжался. Все трое утверждают, что слышали лишь два голоса, полковника Баркли и его жены. Баркли говорил невнятно и отрывисто, поэтому слов его нельзя было разобрать. Леди же наоборот не сдерживалась, и, когда повышала голос, слова ее прекрасно были слышны. «Трус! – повторяла она. – Что же теперь делать? Что же делать? Я потратила на тебя всю свою жизнь! Видеть тебя больше не хочу! Трус! Трус!» Такие слова доносились из-за закрытой двери. Вдруг раздался истошный крик полковника, грохот и пронзительный женский визг. Кучер, думая, что случилось что-то ужасное, бросился к двери и стал выбивать ее. Крики не прекращались. Дверь не поддавалась, перепуганные служанки ничем помочь не могли. Внезапно у кучера появилась идея, он выскочил через коридор на улицу, обежал дом и оказался у стеклянной двери. Одна створка была открыта, что для лета вполне естественно, поэтому он без труда проник в комнату. Хозяйка уже не кричала, она лежала без чувств на кушетке. На кресле, перекинув ноги через подлокотник и опустив голову на пол рядом с углом каминной решетки, в луже собственной крови лежал бездыханный полковник.
Естественно, кучер увидел, что хозяину уже не поможешь. Первое, что пришло ему в голову – это открыть дверь. Но тут возникла неожиданная трудность: в замочной скважине ключа не оказалось. Его не было нигде в комнате, поэтому кучер вышел через стеклянную дверь и отправился за полицией и врачом. Леди, на которую, разумеется, тут же пало подозрение, все еще не пришла в себя, поэтому ее отнесли в ее комнату. Труп полковника переместили на диван, место, где произошла трагедия, тщательно осмотрели.
