«Всё. Первый стадиум благополучно завершен, – подумал Дамианос. – Я обеспечил себе близость к предмету изучения. Заставил относиться к себе с интересом и уважением».

Выходит, правильно не стал заказывать плотникам дом. Не понадобится.

И еще вдруг подумалось: «А в общем скучно. Всё одно и то же. Из точки альфа в точку бета, со ступеньки на ступеньку, от стадиума один к стадиуму два, потом к стадиуму три. Полезная вещь наука, но лишает жизнь непредсказуемости».

Переход на второй стадиум – когда из чужака становишься если не совсем своим, то по крайней мере принятым в туземную среду – осуществился в тот же день.

По возвращении в город Кый велел всем горожанам собраться во дворе и поклониться «греку Демьяну» за то, что уберег князя от гибели. Собралась толпа тысячи в полторы – должно быть, все мужское население.

Честь застала аминтеса врасплох и не особенно обрадовала. Слишком стремительный взлет чреват осложнениями. Когда оказываешься слишком на виду, кто-то начинает завидовать, кто-то ревнует. Покорные воле князя, люди поклонились, но это не было знаком прочного, надежного уважения. Его заслуживают не так.

Вечером, в трапезной, Дамианос удостоверился в правоте своих опасений.

Ужинать с князем садилась старая дружина, к которой относились начальные люди и все всадники. За длинными столами, поставленными четырехугольником, сидело человек полтораста, а то и двести. «Грека Демьяна» усадили по левую руку от Хрива, правее которого размещался сам князь. Почетно? Безусловно. Но как же угрюмо и неприязненно косились на иноземца дружинники, помещенные дальше от почетного места!

Ничего, эту трудность тоже можно было решить. На то имелись свои способы. Самый простой назывался «Большая собака». Как в собачьей стае всегда есть заводила, самый крупный и злобный из кобелей, так и во всяком мужском сборище непременно имеется записной задира. Такого нужно разозлить, чтобы полез в драку – и хорошенько отлупить на глазах у остальных. Отлично помогает правильно поставить себя в воинской среде. Дамианос не раз пользовался этим нехитрым приемом. Науке рукопашного боя в Сколе обучали превосходно.

Однако через некоторое время стало понятно, что здесь с «Большой собакой» не получится. Дружинники Кыя вели себя не так, как буйная вольница северицкого Воислава и других князьков. Глотку не драли, ссор не затевали. Им и хмельного меда на столы не подали, что было совсем уж удивительно. Да, крепко держал Кый свою дружину. Когда он начинал говорить, во всей широкой зале становилось тихо.

На самом дальнем конце особняком держалась ватага каких-то косматых бородачей в грубых кожаных куртках. Они иначе выглядели, иначе себя вели, переговаривались только между собой – и не по-славянски, как понял Дамианос, прислушавшись.

– Это вэринги? – спросил он Хрива.

– Да, варяги. Князь берет на службу, если приходят, – подтвердил старик. – Ох, люты в бою.

Про варягов, или по-гречески вэрингов, Дамианос был наслышан, но собственными глазами пока не видел.

Во времена его детства об этом диком племени, обитающем на самом краю света, за Сарматским морем, поминали лишь на гимназионских уроках географии, очень коротко. Но последние лет двадцать северные варвары, согнанные со своих берегов голодом, повадились грабить европейское побережье. Про них говорили, что они искусные мореплаватели, а в сражении не имеют себе равных. Князь Воислав рассказывал, что однажды на Бог-реку заплыла диковинная ладья с двумя десятками светловолосых чужаков. Северяне их всех истребили, но потеряли чуть не втрое больше людей убитыми и покалеченными.

Хрив тронул Дамианоса за плечо:

– Поел? Вставай. Горницу твою укажу. Пардуса привяжешь пока там. Нельзя его во дворе держать. Собаки еще не привыкли, воют. После пойдем к князю. Говорить с тобой желает.

…Комната, в которой поселили Дамианоса, была обыкновенным чуланом, приютившимся под лестницей. Не на что сесть, не на что лечь. Славяне в домашнем быту неприхотливы. Кроватей они не знают. Мужчины, особенно воины, в походе спят на голой земле, дома – на полу.

И все же с жильем Дамианосу очень повезло, спасибо леопардихе. Если б не она, скорее всего велели бы спать в гриднице, с дружинниками. Там все время был бы на виду, под любопытствующими взглядами.

Ничего. Положить под голову мешок, накрыться плащом. А спать на жестком не привыкать.

Опочивальня князя оказалась ненамного роскошней каморки, в которой привязал кошку аминтес. Конечно, эта комната была больше, но по византийским меркам все равно тесная: от стены до стены шагов десять и потолок низкий – даже Дамианос с его ростом, подпрыгнув, достал бы рукой. Как все северные народы, славяне хорошо переносят мороз, но любят, чтоб дома было тепло, потому и строятся так, чтобы помещения жарко протапливались.

Мебели в княжеском покое почти не было. Скамья у стены, несколько сундуков, грубое деревянное кресло без подушки, да ложе – не для сна, для любовных утех. Дамианос покосился на меховую полость, которой была накрыта кровать, и с тревогой подумал про Гелию – как она тут провела минувшую ночь? Известно, что не угодила. Но не сделал ли дикарь ей какого худа?

Однако тревожиться об эфиопке сейчас было не время. От первой беседы с Кыем наедине (переводчик не в счет) зависело очень многое. Например, будут ли еще встречи с глазу на глаз.

Беседы как таковой, впрочем, не случилось.

Князь сидел в кресле, широкий и грузный в длинной белой рубахе с вышитым воротом. Задавал вопросы, выслушивал ответы. И всё.

– Пусть про Цесарь-град расскажет, – сказал Хриву, сидевшему на скамье рядом с Дамианосом. – Сколь велик город. Сколько домов. Сколько народу. Каков терем у кесаря.

По ходу долгого рассказа спрашивал еще. Наконец, умолк и долго, сдвинув мохнатые брови, пристально разглядывал грека.

– Не врет он про Цесарь-град?

– Кто его знает, – ответил старый конюх. – Человечишко хитрый. Что на уме – Перун его знает. Может, и привирает.

«Ревнует, – отметил про себя Дамианос, не подавая виду, что понял сказанное. – Раньше-то про чужие края князю рассказывал он один. Не нравится старику, что Кый слушал с таким интересом. Нужно поправить дело, пока хромец не начал вредить».

– Как это – двести тысяч людей в городе? – проговорил князь. – Я думал, на всей земле меньше. Сколько это – двести тысяч?

Хрив покачал головой.

– В Корсуни семь тысяч живут – городскую стену за час не обойдешь. И может ли быть, чтобы цесарский терем был больше всего Кыева? Гони ты этого Демьяна, княже. Брехун. Или нарочно путает.

– Еще послушаю. Завтра вечером чтоб сызнова здесь был. А сейчас пусть идет, – сказал, поразмыслив, Кый. Дамианос вздохнул с облегчением.

Спал он с приоткрытой дверью, чтобы не задохнуться. Все равно у славян засовов внутри дома не бывает.

Глубокой ночью проснулся от скрипа. Звук был легчайший, но у аминтесов сон чуткий.

Плавным, не заметным со стороны движением, Дамианос сунул руку под мешок, сжал рукоятку кинжала.

Кажется, кто-то из княжьих людей оказался еще завистливей и ревнивей, чем он думал. Не Хрив ли?

Но поступь крадущегося была почти невесома. Хромые так не ходят.

Напружинил мышцы, готовый откинуть покрывало и перекатиться по полу.

– Ты меня только не прирежь спросонья, – послышался тихий голос.

Гелия!

Он рывком сел, обернулся.

В темноте женщину было не видно, лишь поблескивали белки глаз.

– Как ты узнала, где я? И зачем так рисковать? Княжеская наложница не может быть наедине с мужчиной. Убьют обоих. Ты цела? Кый был с тобой груб?