Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Снова последовал перевод. Было видно, что Хельги взволнован. Зажглись глаза и у конунга. Они заговорили между собой.

– Он говорит: это полезные люди, пусть остаются. Хельги говорит: конечно, мы никуда их не отпустим, – нашептывала Гелия. – Князь говорит: ты должен установить, не пустой ли это хвастун. Хельги: можешь не сомневаться, господин, мы всё выясним. Но только…

Она запнулась. Обернувшись, Дамианос увидел, что эфиопка испугана.

– Что?!

– Хельги сказал: «Женщина понимает наш язык. Их нужно разъединить. Коротышку допрашивай ты, господин, а черную старуху заберу я», – пролепетала она.

– Запоминай, – быстро произнес Дамианос. – Я взял тебя как переводчицу. Купил на базаре. Про Кыев ни слова.

Это всё, что он успел сказать. Рорик подал знак, и трелли с железными кольцами на шее развели брата и сестру в разные стороны.

«Пока всё идет отлично, – думал аминтес, когда его под конвоем вели через темный спящий лагерь. – Чертов Хельги умнее, чем хотелось бы, но главное, что я буду иметь дело напрямую с князем. Значит, стадиум первый благополучно осуществлен».

Дамианоса отвели в землянку, вырытую под крепостным валом. Должно быть, эта нора у русов считалась чем-то вроде темницы, но племя, единственным видом наказания у которого является убийство, не может разбираться в устройстве тюрем. Ни двери, ни запоров. Просто у входа, прислонившись спиной к скату, уселся часовой.

«Может быть, я и не узник, – весело подумал аминтес, – а гость. Это такая русская гостиница, и остолоп с секирой – почетная стража».

Веселость была наигранной. Дамианос сам знал, что оттягивает момент, когда придется вернуться мыслями к главному.

Не к старому Рорику и проницательному Хельги – тут всё шло по накатанной колее, а к явлению Белой Девы.

И Дамианоса охватило сомнение.

Да полно, в самом ли деле славянская девчонка, которую он видел на озере, так уж похожа на Гекату из заветного сна? Наверное, случайное сходство пейзажа и медовые краски заката сыграли с воображением коварную шутку. В этих северных краях немало людей с очень светлыми волосами. Среди тех же русов сколько угодно воинов, которые издали кажутся седыми – такая белесая у них растительность. Глаза? У многих юных и красивых девушек ясные, прозрачные глаза. А лица Гекаты в снах он толком не видел, так что тут и говорить не о чем.

Два противоположных чувства овладели аминтесом: жажда избавиться от опасного наваждения, снова стать бесстрашным и свободным – и ужас при мысли, что это не Белая Дева, а химера, самообман.

Сидеть Дамианос не мог. Есть и пить тоже, хотя ему дали кувшин с каким-то пойлом и большую лепешку. Он всё расхаживал по тесной конуре: пять шагов в одну сторону, пять шагов в другую.

В конце концов понял, что есть только один способ проверить, Геката это или не Геката. Надо увидеть ее вновь. Прямо сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня.

Часовой сидел, клевал носом. Аминтес помог ему уснуть окончательно: подкрался, сжал шею, подержал.

Из лагеря выбрался еще проще. Вскарабкался на вал, прикрепил к одному из вертикальных бревен тонкую шелковую веревку, которую всегда держал в поясе, вместе с иберийской стальной проволокой. Спустился вниз, хорошенько запомнив место. Побежал через поле.

Бежать он мог долго. В свое время в Гимназионе их возили на Марафонское поле, откуда нужно было добежать до Афин, повторив путь древнего гонца. Особая рысь, от которой не устаешь, называлась «бегом волка».

Месяц еще не зашел, в небе помигивали звезды, и найти дорогу к поселку лесовичей было нетрудно. Но когда аминтес пробегал мимо рощицы, где находилось капище Лесеня, вдруг неудержимо захотелось вновь посмотреть на деревянного бога с сучком на лбу. Зачем – Дамианос и сам не знал. В обычной жизни он не имел обыкновения подчиняться безотчетным порывам, но обычная жизнь закончилась в тот миг, когда из озера вышла девушка с белыми волосами. И потом, вдруг никакого идола на холме нет? Может быть, он тоже привиделся? Тогда незачем бежать дальше. Химера рассеется, мироустройство восстановится.

Бесшумный и быстрый, он взбежал меж белоствольных берез к исполинскому дубу.

И сдавленно вскрикнул.

Изображение божества не исчезло – наоборот, из-за игры лунного света лицо Лесеня казалось живым и подвижным. Но Дамианоса потрясло не это.

У подножия дуба, на коленях, прижавшись грудью к земле и раскинув руки, застыла фигура – белая на черном: белая рубаха, белые руки, белые волосы.

Когда аминтес ахнул, фигура пришла в движение.

Девушка приподнялась, обернулась и сказала:

– Я знала. Надо звать долго, и ты придешь.

Голос был довольным.

Радослава вскочила на ноги, подбежала.

– Я думала. И поняла. Ты говоришь, что ты не бог, потому что ты не хочешь со мной быть богом. Ты хочешь со мной быть человеком. Мужчиной. Я дура, что не догадалась.

Она или не она? Вот единственное, что сейчас занимало Дамианоса. Голос был чистый, тихий. Если бы Геката когда-нибудь во сне разговаривала, то, наверное, именно так – но Белая Дева всегда молчала.

Он взял девушку за плечи, повернул лицом к лунному свету.

Да, да, это она! В белых лучах ночного светила это стало окончательно ясно. Дамианос даже застонал от облегчения. Это Белая Дева!

А девушка поняла прикосновение его рук как начало объятья и вся подалась вперед, прильнула к его груди.

– Я твоя, Лесень, – прошептала она. – Возьми меня. Я ждала этого всю жизнь.

Сердце у него билось так шумно, что он разобрал только последнее слово.

– Жизнь… – пробормотал аминтес. – Да, жизнь… Конечно, жизнь. Не смерть, нет…

Белая Дева существовала наяву. Она была не видением, а женщиной – живой, горячей. Она хотела любви. И размышлять здесь было совершенно не о чем.

Он опустился на траву, потянул на себя Радославу и сделал то, что делают с живыми горячими женщинами – так бережно и нежно, как никогда прежде.

– Еще врет, что он не бог, – тихо засмеялась Рада, когда они уже просто лежали, и он пропускал сквозь пальцы ее длинные белые волосы. – Будто я не знаю, как земные мужики с бабами делают. Маленькая была, раз в бане подглядывала, как дядька с теткой любятся. Он рычит, грызется, она воем воет. А мы с тобой, будто по небу, на облаке, под радугой. Счастливая я. Других таких на свете нету…

Он увидел, что над горизонтом начинает брезжить первый, еще совсем слабый свет. Ночи на севере совсем коротки.

– Мне пора. Скоро заря.

– На вечерней заре пришел, на утренней уходишь. – Она понимающе кивнула. – Я знаю. У тебя в Небесном Лесу всегда сумрак. Приходи завтра. Я, как затемнеет, буду здесь ждать.

– Я, может быть, не смогу.

Радослава улыбнулась.

– Ничего, я все равно буду ждать, с тобой деревянным разговаривать. И ты рано или поздно придешь. Не в эту ночь, так в другую. Я терпеливая – столько лет ждала. А потом ты заберешь меня с собой в Небесный Лес, правда?

Он поцеловал ее в губы, и она замолчала.

…Бежал обратно в лагерь русов – не замечал дороги.

Рассудок и сердце перестали понимать друг друга.

«Ты пропал! – кричал рассудок. – Стержень, на котором держалось твое мужество, сломан! Ты теперь такой же, как все! Ты перестал быть сильным! Ты боишься смерти!»

А сердце обходилось без слов, и его голос действовал сильнее.

Так теперь будет всегда, вдруг понял Дамианос. Разум и сердце между собой не договорятся. И ему сделалось по-настоящему страшно.

Прокрадываясь в землянку мимо дрыхнущего часового, он поднес к лицу ладонь. Она пахла Радославой. Жизнью.

Огненный перст - i_037.png

Обычная работа в необычных обстоятельствах

Огненный перст - i_038.png

Спал он мало, но как-то особенно крепко, без сновидений, будто в них теперь отпала всякая нужда. Проснулся – и сразу стал думать о предстоящей работе. Но не с веселой уверенностью, как прежде, а с тревогой.

39
{"b":"542265","o":1}