Олениху, подотставшую от самца, Гера опрокинула одним скачком, налетев сбоку. В свите одобрительно зашумели.

– Лучше б пардус рогатого взял, – сказал князь. – Уйдет теперь рогатый.

Дамианос только усмехнулся.

Гера задержалась, только чтоб перегрызть оленихе загривок. Это заняло не более стигмы. Потом кинулась за самцом, в полминуты догнала его, запрыгнула на спину, повалила.

Наблюдая за погоней, дружинники улюлюкали и орали, а когда олень рухнул, взревели от восторга. Кый тоже кричал, хлопал себя рукой по бедру – от этих мощных ударов под князем приседала лошадь.

– А лося пардус возьмет? Спроси! – азартно спросил Кый.

– Возьмет, – ответил Дамианос.

– А медведя?

– Нет. С пардусом охотятся на быстрого зверя. Для охоты на сильного зверя пардус не нужен.

Раззадоренный зрелищем князь всё горячил коня, ерзал в седле.

Объявил:

– Ну так я медведя сам возьму, без пардуса. Эй, что берлога? Не тронули косолапого?

Ему ответили:

– Как можно, княже.

– Скажи греку, Хрив. Я на его охоту поглядел. Хороша охота. Теперь пускай он поглядит, как князь охотится.

– Архонт говорит, что будет охотиться на медведя. По-нашему. Один на один. Езжай со всеми. Увидишь, – перевел старик.

– Один на один? – изобразил удивление Дамианос, хотя отлично знал, как славяне ходят на медведя.

Обычные охотники бьют могучего зверя стрелами, чтобы сначала ослабить, а потом закалывают в несколько копий. Но князь, если только он хочет, чтоб дружина его чтила, должен брать медведя в одиночку. Это требует большой силы и ловкости.

Когда медведь, разъярившись, поднимется на задние лапы, нужно всадить ему в грудь копье на прочном древке – рогатину. Упереть тупым концом в землю и крепко держать, чтоб не перекосилось. Тогда зверь насадит себя на острие сам. Будет рассекать воздух когтистыми лапами, но охотника не достанет. А когда сомлеет, надо выхватить меч и добить медведя точным ударом в глаз.

Часа два кавалькада всадников и пеших псарей, вызванных из города, двигалась через лесные дебри. Дамианос привязал поводок барсихи к стремени. Лошадь сначала испуганно косилась на хищницу, но вскоре привыкла – разомлевшая от двух убийств и хозяйской похвалы Гера шла смирно.

Наконец вышли на край небольшой поляны, остановились. Нужно было дождаться, пока собаки поднимут зверя и выгонят его в нужное место.

Дамианос подошел к Кыю, встал между князем и его запасным конем, нагруженным охотничьим оружием. Никто не обратил на грека внимания – он находился здесь по приглашению вождя. Только Хрив спросил:

– Что это у тебя?

– Манубалист. Стреляет вот такими маленькими стрелами, – ответил Дамианос, вставляя болт.

– Зачем?

– Если архонт будет в опасности, я застрелю медведя. Манубалист много мощнее лука.

Хромой снисходительно усмехнулся.

– Нашего князя спасать не нужно. Он убил сто медведей. Или больше.

Но вдали раздался истошный лай, и разговоры прекратились.

Кый тяжело спрыгнул на землю. Снял с запасного коня тяжелую рогатину. Неспешно, вразвалку, сам похожий на медведя, вышел на открытое пространство.

На той стороне затрещали сучья, качнулись кусты. Мягким исполинским комом на поляну выкатился медведь. Таких матерых Дамианосу видеть еще не приходилось. Когда зверь, увидев приближающегося человека, вздыбился, стало видно, что князь головой едва достанет исполину до середины груди.

Зрители шумно дышали, подступив к Дамианосу вплотную. Пришлось чуть отойти, чтоб не мешали. Аминтес пристроил ложе самострела в развилку меж двух веток. Приготовился.

Кый показал себя охотником опытным и хладнокровным. Быстро побежал вперед, в пяти шагах остановился, подпер древко ногой и ловко принял на острие взбешенного великана. Сейчас главное было – правильно рассчитать центр тяжести, и князь отлично справился с непростой задачей.

Медведь взревел от боли, яростно замахал страшными лапами, но достать охотника не мог.

– Гей, княже! Красно́ вздел! – закричали все.

Вдруг что-то хрустнуло. Это переломилась рогатина. Зверь упал на человека, подмяв его под себя.

Вопль отчания и ужаса вырвался из множества глоток. Люди, на бегу обнажая мечи, кинулись выручать князя, да разве тут поспеешь?

А Дамианос был наготове. Он не зря крутился около запасного коня. Прорезал острым ножом до середины древко рогатины, когда залаяли собаки и все стали смотреть на поляну.

Эта несложная комбинация в лексиконе аминтесов называлась «Автодеструкция»: самому создать опасность и самому же ее устранить, дабы заслужить благодарность человека, к которому нужно войти в доверие. Срабатывает безотказно.

Упор был хорош, прицел точен. Толстый болт почти до хвоста вошел в медвежий череп.

В следующее мгновение – спасатели были еще далеко – Кый выполз из-под туши, замахнулся мечом, да и замер. Должно быть, увидел стрелу. Оглянулся.

Дружинники подбежали, обступили князя со всех сторон.

Дамианос шел позади, очень медленно. Нужно было дать время хромому Хриву: пока доковыляет, пока объяснит князю, кто его спас.

Так и получилось.

Он еще не дошел, а все заоборачивались. Почтительно расступились. И теперь глазели не с любопытством, как давеча во дворе, а как надо – с почтением.

Погодите, славные поляне. То ли еще будет.

Князь был помят, с разодранной на груди рубахой, но почти цел. Лишь из царапины на обнажившейся груди сочилась кровь.

Благодарить за спасение, конечно, не стал – князю не к лицу.

Лишь сказал:

– Спроси, из чего он этим стрельнул?

Показал зажатый в окровавленных пальцах болт.

Дамианос снял с плеча манубалист. Продемонстрировал, как им пользоваться.

– Что хочет за самострел? Не торгуйся, Хрив.

Хитрый старик перевел:

– Князь купит твое оружие. Если не очень дорого.

– Не могу, – спокойно ответил Дамианос. – Не продается. Это манубалист моего отца. Могу заказать такой же для архонта в Константинополе.

Это был завершающий элемент первого стадиума, возможный только после успешной «Автодеструкции»: почтительный, но твердый отказ неважно по какому поводу. Такое поведение еще выше поднимает уровень завоеванного уважения.

И Кый настаивать не стал. Вернул манубалист, со вздохом молвил:

– Много у греков разных хитрых штук. А покупать не будем. Попроси у него после пострелять. Отдай мастерам. Пусть в точности таких понаделают.

Этого Хрив толмачить не стал.

Теперь, в новом статусе, пожалуй, можно было и задать вождю вопрос.

– По нраву ли пришлась князю наложница?

Хромец покривился, но перевел.

– Баба как баба, – неохотно ответил Кый. Но всё же ответил – тем самым признав, что грек заслуживает уважительного отношения. Отлично.

Гелия ему, кажется, не понравилась. Что ж, не всё удачи.

– Если черная рабыня архонту не по сердцу, я заберу ее обратно и закажу в Константинополе другую. Каких женщин предпочитает архонт? Толстых и белых?

Выслушав перевод, Кый небрежно махнул рукой:

– Пускай живет. Одной больше, одной меньше. Хватит про баб болтать. Пусть лучше расскажет, где бывал? В каких местах?

– Кроме Константинополя? Много где. В Деултуме Болгарском, в Гермонассе, в хазарском Итиле, в Синопе, в Херсонесе, в критском Гераклионе, в Иерусалиме, – стал перечислять Дамианос.

Хрив переиначивал названия, знакомые славянам, на местный лад. Гермонасс у него стал Тьмутараканью, Херсонес – Корсунью.

Князь слушал очень внимательно.

– Спроси, в Корсуни давно был?

– У меня там дом, – сказал Дамианос, зная, как все славянские князья интересуются таврическим городом.

– Пусть вечерять приходит. После трапезы говорить с ним буду. Еще вот что. Вели его на подворье поселить. Днем пускай учит меня с пардусом управляться. Вечером буду с ним беседы беседовать. Что знает – до донца выспросим.