Магнат открыл дверцу, вынул один из кисетов и протянул гостю. Тот повертел вещицу в руках, удивляясь тонкости и мягкости кожи. В остальном ничего примечательного – ни узора, ни тиснения. Только в середине подобие пуговки. Присмотрелся – и в ужасе отшвырнул кисет обратно на полку.

– Да-да, – заклекотал его сиятельство. – Это сосок. У воинов некоторых индейских племен есть милый обычай – приносить из набега мужские скальпы и женские груди. Но бывают трофеи и похлеще.

Он снял с полки нечто, похожее на связку сушеных грибов. На веревку были нанизаны темные колечки, некоторые почему-то с волосками.

– Это из бразильских джунглей. Я гостил у одного лесного народца, который воевал с женщинами-амазонками, кровожаднейшими тварями, которых, по счастью, впоследствии полностью истребили. Сию гирлянду я выкупил у главного храбреца, который лично убил одиннадцать амазонок. Видите, тут ровно одиннадцать колечек.

– А что за колечки? – спросил непонятливый Бердичевский, тут же всё понял сам, и его замутило. Из глубины дома донесся тихий звон гонга.

– Готовы закуски, – объявил граф, прерывая ужасную экскурсию. – Не угодно ли?

После увиденного прокурору было не до закусок, но он поспешно сказал:

– Благодарю, охотно.

Куда угодно, только бы подальше из этой комнаты.

В соседней зале, столовой (слава богу, самой обыкновенной, без копченых голов и вяленых гениталий), Матвей Бенционович один за другим осушил два бокала вина и лишь тогда избавился от противного дрожания в пальцах. Съел виноградину. Желудок содрогнулся, но ничего, выдержал.

Кеша как ни в чем не бывало уплетал фаршированных перепелок. Граф же к еде не притронулся, только пригубил коньяк и сразу закурил сигару.

– Что ж, в Заволжске имеется общество? —спросил он, произнеся последнее слово таким образом, что было ясно, о каком именно обществе идет речь.

– Небольшое, но есть, – ответил Бердичевский, готовясь врать.

Чарнокуцкий с живейшим интересом задал еще несколько вопросов, иные из которых заволжец совсем не понял. Что могло означать: «Есть ли у вас цыплячья ферма?» К птицеводству вопрос отношения явно не имел. Или еще: «Устраиваете ли карусель?» Что за карусель имелась в виду, черт ее разберет. Какие-нибудь педерастические пакости.

Чтоб, как говорят воришки, не запалиться,прокурор решил перехватить инициативу.

– На меня сильное впечатление произвела ваша коллекция, – сменил он тему. – Скажите, отчего вы коллекционируете лишь... э-э-э... останки прекрасной половины человечества?

– Женщина – не прекрасная половина человечества и вообще никакая не половина, – отрезал граф. – Это пошлая карикатура на человека. Говорю вам как медик. Уродливое, несуразное существо! Медузообразные молочные железы, жировые подушки таза, нелепое устройство скелета, писклявый голос...

Чарнокуцкого передернуло от отвращения.

Эге-ге, подумал Матвей Бенционович, хоть ты и медик, а по тебе самому плачет больничная палата. Та, что запирается снаружи.

– Позвольте, но совсем без женщин тоже нельзя, – мягко возразил он. – Хотя бы с позиции продолжения человеческого рода...

Графа этим аргументом он не сбил.

– Из самых плодовитых нужно вывести специальную породу, как это делают с коровами или свиноматками. Держать в хлеву. Оплодотворять, разумеется, при помощи шприца, не иначе.

По лицу женоненавистника пробежала гримаска отвращения.

Издевается он, что ли, засомневался вдруг Бердичевский. Дурака валяет? Ладно, черт с ними, с идиотскими теориями этого психопата. Пора повернуть к делу.

– Как это было бы чудесно – жить в исключительно мужском обществе, в кругу себе подобных, – мечтательно произнес статский советник. – Вы слышали, что некий американский миллионщик восстанавливает библейский Содом?

– Слышал. Занятный плод американской назидательности. С точки зрения филантропии, конечно, следовало бы потратить эти миллионы на хлеб для нищих, но этим мир не удивишь. Да и что проку? Съедят нищие дармовой хлеб и завтра потребуют еще, не напасешься. А тут урок человечеству. Мистер Сайрус – добропорядочный семьянин и «извращенцев» терпеть не может, но хочет явить современникам образец терпимости и милосердия к париям. О, американцы всех нравственности научат, лишь дайте срок.

– Должно быть, у Содомской затеи немало врагов? – подступился Матвей Бенционович к ключевой теме. – Из числа ханжей и религиозных фанатиков. Сейчас развелось столько сект, призывающих к ветхозаветной нетерпимости.

Собирался отсюда вывернуть на Мануйлу – прощупать, как относится его сиятельство к пророку, которого пытался убить одноглазый Бронек.

Но разговор прервался. В гостиную, хрустя блестящей кожей, вошел Филип и с поклоном протянул хозяину длинную бумажную ленточку.

Оказывается, в средневековом замке есть телеграф? Эта новость прокурору почему-то не понравилась.

Чарнокуцкий пробежал глазами довольно длинную депешу и вдруг сказал Кеше:

– Иносан, глупый мальчишка, придется тебя высечь. Кого ты привез?

Красавчик блондин подавился ломтиком апельсина, а у Бердичевского скакнуло сердце. Он дрогнувшим голосом воскликнул:

– Что вы хотите этим сказать, граф?

– До чего же вы, жиды, наглая порода, – покачал головой магнат и более к Матвею Бердичевскому не обращался – только к Кеше. – Послушай-ка, что пишет Микки: «Губернским предводителем в Заволжске граф Ростовский. Уездные предводители: князь Бекбулатов, барон Штакелъберг, Селянинов, Котко-Котковский, Лазутин, князь Вачнадзе, Бархатов и граф Безносое, еще три уезда предводителей не имеют за малым числом природного дворянства. Лицо, о котором ты запрашиваешь, действительно жительствует в Заволжске, но фамилия перепутана и должность не та. Не Матвей Берг-Дичевский, а Матвей Бердичевский, окружной прокурор. Статский советник, сорока лет, выкрест».

Щеки у Кеши из розовых сделались зеленоватыми. Он рухнул на колени и всхлипнул:

– Я знать не знал, клянусь!

Граф толкнул его носком туфли в лоб – молодой человек опрокинулся на ковер и захныкал.

– Кто вам прислал эту ерунду? – спросил Матвей Бенционович, еще не успев приспособиться к катастрофическому изменению ситуации, ведь до сего момента всё шло так гладко!

Граф выпустил струю сигарного дыма. Прокурора разглядывал с гадливым любопытством, словно какое-то невиданное насекомое или раздавленную лягушку. Всё же удостоил ответом:

– Микки, один из наших. Большая фигура. Не сегодня-завтра министром станет. И правильно – золотой работник. Такому можно и в полночь телеграмму слать – наверняка застанешь на службе.

Приходилось срочно менять тактику – отказываться от тупого запирательства и, что называется, выкладывать карты на стол.

– Ну раз вы теперь знаете, что я прокурор, то должны понимать: я приехал к вам не шутки шутить, – строго молвил Бердичевский, испытывая даже некоторое облегчение, что не нужно больше ломать комедию. – Немедленно отвечайте, это вы внесли долг за Рацевича?

И тут случилось невообразимое.

Статского советника сзади схватили за локти, больно вывернув руки.

– Оставь, Филип, – поморщился граф. – Зачем? Пускай еврейчик покукарекает.

– У него в кармане тяжелое, – объяснил лакей. – Вот.

Без труда обхватив оба запястья пленника одной лапищей, он вытащил из прокуророва кармана «лефоше», протянул графу.

Тот взял револьвер двумя пальцами, кинул на него один-единственный взгляд и отшвырнул в сторону со словами:

– Дешевая дрянь!

Бердичевский тщетно извивался в стальных тисках.

– Пусти, мерзавец! Я статский советник! Я тебя за это в Сибирь!

– Отпусти, – разрешил Чарнокуцкий. – Ядовитый зуб выдернут, а махать кулаками у жидов не заведено. Жидковаты, – скаламбурил он. – Знаете, еврейский советник, за что я вашу породу не люблю? Не за то, что вы Христа распяли. Туда ему, жиду, и дорога. А за то, что вы, как и бабы, карикатура на человечество. Вы только прикидываетесь мужчинами.