— Вот они, хватайте их! Это шпионы Каморры! Они сами проговорились!

Растерявшиеся лоанцы не сопротивлялись. Они позволили схватить себя и вывести из трактира. Витри, надеясь, что ужасное недоразумение немедленно прояснится, пытался уговорить стражников:

— Что вы! Опомнитесь! Какие же мы шпионы? В ответ ему только сильнее выкручивали руки. Шемма вопил сзади, обзывая стражников словами далекими от дипломатии. Лоанцев привели в комнату дворцовой охраны, где связали и обыскали. Мальдек, злорадно поглядывая в их сторону, рассказывал начальнику стражи, как опознал и задержал двух опасных шпионов.

После обыска их отвели в темницу и закрыли за ними дверь на засов.

Шемма забарабанил в дверь, отчаянно ругаясь и призывая на помощь. Витри стоял посреди камеры, постепенно осознавая, что случившееся — не кошмарный сон, что они действительно в тюрьме у правителя Келанги как шпионы Каморры. Шемма наконец выдохся и сел на койку, а к Витри вернулась способность воспринимать окружающее.

И стены и пол камеры были сложены из гранитных плит. Вдоль боковых стен размещались две деревянные, накрытые травяными циновками койки. У торцовой стены стоял стол, а на нем кувшин с водой. Другой сосуд, пока пустой, стоял в углу у двери. Небольшое окно под самым потолком было зарешечено чугунными прутьями. Не возникало никаких сомнений, что ни через стены, ни через окно отсюда еще никто не выходил. Витри присел на пустую койку и стал вспоминать несчастный разговор, который привел их в темницу. Шемма сидел напротив, обхватив голову руками и тяжело вздыхая.

— Не успели мы пообедать, — сказал он с сожалением. — А ты говорил, что еда не убежит! Поесть бы сначала, а потом разговаривать с этим чокнутым…

— Когда мы… если мы выйдем отсюда, я присмотрю, чтобы твой рот открывался только для еды, — ответил ему Витри и обещающе добавил:

— Клянусь василиском.

Нельзя сказать, что Кеменер и Скампада получали удовольствие от совместной поездки, хотя если бы им вздумалось пооткровенничать, каждый мог бы узнать немало интересного. Кеменер был знатоком фактов И подробностей, Скампада лучше разбирался в тонкостях и мотивах человеческого поведения. Оба любителя информации прекрасно дополнили бы друг друга, но они всю дорогу молчали — умение молчать было первым и золотым правилом каждого.

Скампаду, любившего комфорт, нервировала привычка Кеменера ночевать в поле или останавливаться в самых захудалых гостиницах. Кеменера, в свою очередь, возмущала внешность Скампады, бывшего ниже всякой критики с точки зрения незаметности. Шпиона не меньше раздражало и то, что Скампада подолгу распаковывал и упаковывал свой багаж, в несколько раз больший, чем его собственный тощий мешок. Но взаимные интересы обоих были важнее бытовых мелочей, поэтому каждый терпеливо переносил присутствие другого.

Известие о взятии Бетлинка заставило Кеменера пересмотреть свои планы. Как и предполагал Магистр, шпион принял решение ехать в Бетлинк, к Каморре. Кеменеру не впервые приходилось пробираться к своему хозяину через уттакские военные стоянки, поэтому он, еще раз критически осмотрев Скампаду с головы до ног, сказал своему попутчику:

— В таком виде, Скампада, вы будете слишком большим соблазном для уттаков. Боюсь, что даже Имя Каморры не остановит их. Купите себе другую одежду.

Скампада с неудовольствием поглядел на Кеменера.

— По-вашему, я должен тратиться на всякую дрянь?

— Напрягите ваш здравый смысл, Скампада, — сухо сказал Кеменер. — Такая одежда не разорит вас, Скампада и сам понимал, что совет Кеменера верен и необходим.

Ворчать его заставляло отвращение при мысли, что он должен надеть на себя рвань. На городском рынке он купил куртку и штаны, которые, по его мнению, годились разве только на то, чтобы мыть полы в трактире, и увязал в скатку поверх одного из мешков. Не задерживаясь в Келанге, Кеменер и Скампада выехали на Оранжевый алтарь и ехали еще трое суток, пока впереди не показались крыши и сады алтарного поселка, раскинувшегося у подножия Ционского нагорья. Миновав Оранжевый алтарь, Кеменер остановился и заставил Скампаду надеть вещи, купленные в Келанге. Тот, содрогаясь от отвращения, натянул на себя грязные крестьянские обноски, но уттаки не встретились ни на этот день, ни на следующий — дорога шла по сухой местности, где не хватало воды для воинственных скопищ.

Уттаки, не участвовавшие в нападении на Бетлинк, стояли правее, в верховьях Иммы, а остатки отрядов, бравших замок, разместились на берегу Руны севернее Бетлинка.

Выехав на поляну перед Бетлинком, Кеменер и Скампада увидели у реки военную стоянку дикарей. Уттакский патруль, стороживший замок, заметил их и отправился наперерез. Сын первого министра много читал, в том числе и об уттаках, и хорошо представлял их нравы и обычаи. Описывая уттаков, никто не забывал упомянуть, что им не свойственна ни чистота, ни порядок. Сейчас у Скампады появилась возможность лично убедиться в этом.

Уттаки злобными криками остановили их обоих. Кеменер придержал коня и знаком велел Скампаде сделать то же самое.

— Эй, вы! — закричал он, не дожидаясь, пока патруль подойдет вплотную. — Мы к Каморре, к хозяину, поняли! Нас нельзя трогать, или он оторвет вам головы!

Уттаки не обратили ни малейшего внимания на слова шпиона. Скампада отчетливо почуял вонь, идущую от их одежды из звериных шкур, и с содроганием разглядел их злобные физиономии, жадные взгляды, прощупывавшие его мешки.

— Стойте! — опять крикнул Кеменер. — Вы что, не боитесь гнева белого диска?!

На этот раз слова Кеменера подействовали. Уттаки остановились.

Старший шагнул вперед и заговорил, с трудом справляясь с келадской речью:

— Нам надо всех хватать. Чтоб не ходили здесь. И вести к хозяину.

«И сначала ограбить», — добавил его взгляд.

— Идите за нами, если не верите. Мы едем прямо к хозяину.

Кеменер направил коня к воротам замка. Скампада поспешил за ним, каждое мгновение опасаясь, что уттакская секира вонзится ему в спину. Он инстинктивно ощутил разбойничью, неуправляемую сущность уттаков, и в глубине его души шевельнулась благодарность к своему спутнику, заставившему его надеть обноски. Скампаде бросилось в глаза, что уттаки изрядно похозяйничали в Бетлинке. В замке не осталось ни одного невыбитого стекла, ни одной несломанной двери, а двор, заваленный обломками и объедками, был невыносимо грязен.