— На стенах есть надписи, — объяснил один из сопровождающих. — Ты умеешь читать?
— Нет, — признался табунщик. — У нас в селе никто не пишет и не читает. Городские — те умеют.
Коридор закончился небольшим овальным залом и распался на ответвления. Один из монтарвов ушел, оставив Шемму со вторым сопровождающим в зале, но вскоре вернулся и позвал их с собой. В конце коридора оказалось занавешенное куском тяжелой ткани помещение, в котором жила семья главы общины.
Табунщик с удивлением заметил, что вся мебель — стол, лежанки, низкие квадратные сиденья — была вырезана из камня и составляла единое целое с полом и стенами. Лежанки были покрыты досками, а поверх досок — такой же плотной и тяжелой тканью, как и входная занавеска.
В комнате было несколько жильцов, мужчин и женщин. Одежда женщин почти не отличалась от мужской — те же светящиеся балахоны длиной ниже колена, но без широких мешковатых штанов, издали создающих впечатление длинной, до пола, юбки. Все уставились на человека сверху с тем же любопытством, что и встречные прохожие. Один из них, выглядевший еще суровее и кряжистее, чем те, кто привел табунщика, поднялся и подошел вплотную к пленнику. Более светлый пух на его голове, вероятно, соответствовал пожилому возрасту. Шемма догадался, что это глава общины.
— Вы говорите, он знает наш язык? — спросил старший у сопровождавших Шемму монтарвов.
— Да, — охрипшим голосом выговорил Шемма. — Не все слова, но понимаю.
— Удивительно, — покачал головой старший. — Откуда ты родом?
— Из Лоана.
Глава общины предложил Шемме сесть и долго выспрашивал его о Лоане, о жизни на острове, о причинах, приведших табунщика в шахту.
— Вы, лоанцы, — такие же, как и мы, — заключил он. — У нас общие предки. Ты мне понравился, и я не хочу, чтобы с тобой обошлись обычным образом.
— Как это?! — похолодел Шемма.
— Всех попавших к нам сверху у нас казнят. Мы не держим на вас зла, это делается для нашей безопасности. Нас не много, куда меньше, чем вас наверху, поэтому мы должны быть осторожными.
— Я тоже не хочу вам зла! — воскликнул табунщик. — Зачем меня казнить?!
— Чтобы ты не проболтался.
— Но о вас знают наверху! Какой смысл меня убивать?!
— Знают?!
— Да. В поселке видят вас по ночам. Мне рассказывали о вас. Меня незачем, меня бесполезно убивать!
Глава общины задумался.
— Я скажу это владычице. Я объясню ей, что ты нам нужен, потому что знаешь оба языка, знаешь жизнь наверху и многое можешь рассказать о ней. Но обещай, что не попытаешься бежать.
Шемма замялся.
— Это в твоих интересах, — уточнил старший. — Тебя немедленно убьют, когда догонят.
— Обещаю, — вздохнул Шемма.
— А сейчас я доложу о тебе владычице, — сказал глава общины и поднялся с сиденья.
Шемма сообразил, что чем позже о нем доложат владычице, тем лучше.
— А что у вас едят? — спросил он.
— Ты голоден? Мы недавно завтракали, и я не подумал, что ты хочешь есть.
— Но ведь сейчас давно за полночь! — удивился Шемма.
— Мы спим, когда наверху солнце, а по ночам выходим на поверхность за древесиной и травами, — ответил его собеседник. — Сейчас тебе дадут поесть.
Жена главы общины поставила перед Шеммой две миски. В одной была мелко порубленная, пахнущая грибами кашица, в другой — ломтики, напоминающие тушеные корнеплоды. Шемма воодушевленно вдохнул струящиеся из мисок запахи, взял ложку и попросил:
— А хлеба у вас нет?
— Что такое — «хлеб»?
Табунщик вспомнил про полурастоптанную краюху у себя за пазухой.
Он достал ее и положил на стол.
— Вот это — хлеб.
Монтарвы склонились над краюхой, рассматривая незнакомую пищу.
— Пробуйте, — начал угощать их Шемма. — Вкусно.
Он оторвал большой ломоть, прикусил его и смачно зажевал грибную кашицу. Глядя на него, монтарвы начали пробовать хлеб, и скоро от краюхи ничего не осталось. Шемма управился с едой и повел глазами по столу.
— Мясца бы… — сказал он.
— Здесь нет мяса, — послышался удручающий ответ. — Мы едим то, что может расти под землей, — грибы и овощи.
— Совсем нет мяса?! — В голосе табунщика послышался испуг, не меньший, чем при упоминаний о казни. — Ни окороков, ни колбас, ни сала?!
— Эти слова нам незнакомы. Так называются блюда из мяса?
Шемма трагически кивнул.
— В колодцы при шахтах попадаются ящерицы, — пояснил один из монтарвов. — Они съедобны. Их собирают и подают на стол владычице, а другого мяса у нас нет.
— Скверно живете, — подытожил Шемма. — Я здесь долго не протяну. — Добродушный табунщик забыл, что его жизнь в опасности. — А ведь есть еще и паштет из дичи, — вспомнил он неудачный поход в цитионскую колбасную лавку. — Вот вкуснота-то! Я его даже и не пробовал… Как же вы тут живете, без настоящей-то еды?
— У нас есть плантации, где мы растим грибы и овощи, — начал рассказывать глава общины. — До недавнего времени еды хватало всем, но несколько полнолуний назад плантации владычицы стали чахнуть. Они у нее самые богатые, ни в одной общине таких нет. От урожая на них зависит питание всего Лура.
— И что же? — заинтересовался Шемма. Его интересовало все, связанное с едой.
— Теперь город не ест досыта, хоть и не голодает. — В голосе старшего прозвучали озабоченные нотки. — Начато строительство добавочных плантаций, но это займет годы.
— Ох и скверно! — проникся сочувствием табунщик.
— Данур, советник владычицы, объявил, что нет ничего угрожающего.
Но слухи ходят, люди встревожены. — Старший взглянул на Шемму и добавил:
— Да, знаешь, твой «хлеб» очень вкусный.
— Это еще что! — отмахнулся Шемма. — У нас его просто так едят, между делом. Монтарвы внимательно слушали табунщика. Старший указал ему на одну из лежанок:
— Раз у вас ночь, ложись сюда и поспи. А я пойду к владычице.