– Ничего подобного я не напишу.

– Сказать ли, что вам следует написать?

– Если угодно.

– Я танцовала с весьма приятным молодым человеком, коего представил господин Кинг; мы много беседовали – похоже, умен совершенно невероятно – надеюсь, мы познакомимся ближе. Вот что, исполнись мое желанье, появилось бы в вашем дневнике, сударыня.

– Но, быть может, я вовсе не веду дневника.

– Быть может, вы не сидите в сем зале, а я не сижу подле вас. В сих фактах равно возможны сомненья. Не ведете дневник! А как же далеким вашим кузинам постичь без дневника теченье вашей жизни в Бате? Как надлежаще пересказать каждодневные любезности и комплименты, если не записывать их всякий вечер? Как запомнить всевозможные ваши наряды, как описать особый цвет вашего лица и извив волос во всем их разнообразьи, не прибегая постоянно к дневнику? Дражайшая моя сударыня, я не столь не сведущ в привычках юных дам, сколь вам было бы желательно; сие восхитительное пристрастие к веденью дневников и способствовало созданью изящного стиля письма, за кой повсеместно столь восхваляемы дамы. Всякий согласится, что исключительно дамы располагают талантом к написанью отрадных писем. Вероятно, к сему приложила руку и природа, но я убежден, что в основном сему содействует привычка вести дневник.

– Я порой думаю, – с сомненьем заметила Кэтрин, – взаправду ли дамы настолько лучше джентльменов пишут письма! То есть – я бы не сказала, что превосходство неизменно на нашей стороне.

– Насколько я имел возможность судить, мне представляется, что у дам стиль писем безупречен, не считая трех частностей.

– И каковы же они?

– Как правило, отсутствие предмета обсужденья, совершеннейшее невниманье к знакам препинанья и зачастую пренебреженье грамматикою.

– Ну честное слово! Не стоило мне отвергать комплимент. В рассуждении писем вы и так цените нас не слишком высоко.

– Я не более готов утверждать, будто женщины непременно лучше мужчин пишут письма, нежели будто женщины лучше поют дуэты или лучше рисуют пейзажи. Во всех дарованьях, что коренятся во вкусе, способности распределены меж полами довольно справедливо.

Их прервала г-жа Аллен.

– Дорогая моя Кэтрин, – сказала она, – вынь у меня из рукава булавку, будь добра; боюсь, она уже прорвала дыру; в таком случае я буду горевать, ибо это мое любимое платье, хоть и стоило каких-то девять шиллингов за ярд.

– Я так сразу и подумал, сударыня, – заметил г-н Тилни, озирая муслин.

– Вы разбираетесь в муслине, сударь?

– И притом блестяще; я всегда сам покупаю себе галстуки, и меня почитают отличным знатоком; а сестра моя нередко доверяет мне выбор своих платьев. На днях я приобрел ей платье – всякая дама, его узревшая, объявила бы сей туалет изумительно выгодным приобретеньем. Всего пять шиллингов за ярд – и настоящий индийский муслин.

Г-жу Аллен его таланты потрясли.

– Обычно мужчины столь мало вниманья уделяют подобному, – сказала она. – Я никак не могу обучить господина Аллена различать мои наряды. Вероятно, сударь, вы – великое утешенье для своей сестры.

– Надеюсь, сударыня.

– И, прошу вас, поведайте, что думаете вы о платье госпожи Морлэнд, сударь?

– Оно очень красиво, сударыня, – отвечал он, серьезно его изучая, – однако сомневаюсь, что оно моется хорошо; боюсь, оно обтреплется.

– Как вы можете, – засмеялась Кэтрин, – быть таким… – Она чуть не произнесла «странным».

– Я вполне с вами согласна, сударь, – молвила г-жа Аллен, – я так и сказала юной госпоже Морлэнд, когда она его купила.

– Нос другой стороны, сударыня, от муслина всегда выходит та или иная польза; госпоже Морлэнд достанет на платок, чепец или же накидку. Муслин не бывает потрачен впустую. Я сорок раз слыхал, как сие говорила моя сестра, когда по сумасбродству покупала больше, нежели хотела, или неосторожно резала его на куски.

– Бат – чарующий город, сударь; здесь столько превосходных лавок. У нас в провинции с сим дело обстоит прискорбно; нет, у нас, конечно, имеются превосходные лавки в Солсбери, но он так далеко: восемь миль – долгий путь; господин Аллен утверждает, что девять, ровно девять, но я уверена, что больше восьми никак не может быть; и сие так утомительно – я возвращаюсь, устала я до смерти. А здесь шагаешь за дверь и приобретаешь потребное за пять минут.

Г-ну Тилни хватило вежливости изобразить интерес к ее повествованью; и до возобновленья танцев г-жа Аллен не отступала от беседы о муслине. Кэтрин, слушая их разговор, опасалась, что ее партнер капельку чересчур увлекается чужими слабостями.

– О чем вы размышляете столь серьезным манером? – осведомился он, когда они вновь направились в бальную залу. – Не о своем партнере, я надеюсь, ибо, судя по тому, как вы качаете головою, раздумья ваши не из приятных.

Покраснев, Кэтрин отвечала:

– Я ни о чем не думала.

– Сие, разумеется, весьма хитро и глубоко, но мне было бы приятнее, если б вы тут же сообщили, что не скажете мне.

– Ну хорошо, я вам не скажу.

– Благодарю вас, ибо теперь мы вскоре станем близкими знакомцами: я вправе дразнить вас на сей счет при всякой встрече, а ничто на свете не способствует задушевности более.

Они снова танцовали и, когда бал завершился, расстались с немалой склонностью – по меньшей мере, со стороны дамы – продолжить знакомство. Невозможно сообщить достоверно, до того ли много думала она о нем, когда пила теплое вино с водою и готовилась улечься в постель, что о нем же грезила, в оной постели оказавшись; но надеюсь, что разве только в легкой дреме или предутреннем полусне; ибо если правда, как утверждает прославленный писатель, что нет оправданий влюбленности юной девы, прежде чем в любви ей признался джентльмен[10], юной деве было бы весьма неприемлемо грезить о джентльмене прежде, чем станет известно, что джентльмен грезил о ней. Мысль о том, сколь приемлем г-н Тилни в рассужденьи сновидений или же любви, пожалуй, еще не посетила г-на Аллена, однако последний, свершив расспросы, уверился, что не питает возражений против обыкновенного знакомства своей подопечной с молодым человеком, ибо в начале вечера, утрудившись выясненьями личности ее партнера, выяснил, что г-н Тилни – священник и происходит из крайне уважаемого глостерширского семейства.

С пылом жарче обычного спешила Кэтрин назавтра в бювет, убежденная, что до исхода утра встретит там г-на Тилни, и готовая предстать оному с улыбкою на устах; улыбки, впрочем, не потребовалось – г-н Тилни не явился. Любая живая душа в Бате, за исключеньем г-на Тилни, посетила бювет в ту или иную минуту в протяженьи людных часов; толпы народу всякий миг входили и выходили, поднимались и спускались по лестнице; людей, кои всем были безразличны и коих никто не желал видеть; и лишь один г-н Тилни не показывался.

– Сколь восхитителен Бат, – заметила г-жа Аллен, едва они сели подле больших часов, утомившись расхаживать по зале, – и сколь был бы он приятен, заведи мы тут знакомцев.

Уж который раз сие соображенье излагалось втуне, и у г-жи Аллен не имелось особых резонов надеяться, что последствия его ныне окажутся благоприятнее; однако нас учат, что если мы «в дерзаниях отвергнем ретираду», наш «труд упорный удостоится награды»; и упорный труд г-жи Аллен, что ни день твердившей, как мечтает она об одном, был вознагражден в конце концов, ибо не успела она просидеть и десяти минут, как некая дама, примерно ее ровесница, сидевшая подле и несколько минут взиравшая на г-жу Аллен весьма пристально, с великой учтивостью изрекла:

– Мне представляется, сударыня, что я вряд ли ошибаюсь; много времени миновало с тех пор, как я имела удовольствие лицезреть вас, но не Аллен ли ваша фамилия?

Едва ответ на сие вопрошенье был дан – и с немалой охотою, – незнакомка сообщила, что ее фамилия Торп; и г-жа Аллен тотчас же признала черты бывшей соученицы и близкой подруги, кою после ее и своего замужества видела всего единожды, да и то много лет назад. Встрече они возрадовались несказанно – само собой, ибо пребывали довольны, минувшие пятнадцать лет не ведая друг о друге ничего. Далее последовали комплименты наружностям; а затем, отметив, как пролетело время с их последней встречи, сколь мало они предполагали встретиться в Бате и как прелестно вновь увидеть старую подругу, дамы перешли к расспросам и известиям о семьях, сестрах и родне, треща одновременно, охотнее излагая сведенья, нежели их воспринимая, и толком друг друга не слыша. Г-жа Торп, впрочем, располагала серьезным ораторским преимуществом, ибо имела детей; и в то время как она разглагольствовала о талантах сыновей и красоте дочерей, повествовала о разнообразных их положеньях и будущностях – Джон в Оксфорде, Эдвард в Мёрчант-Тейлорз[11], а Уильям в морях – и о том, что всех троих окружающие любят и почитают, как никогда не любили и не почитали ни одной троицы на свете, г-жа Аллен подобной информации сообщить не могла, не располагала возможностью навязать сходные триумфы недовольному и недоверчивому слуху подруги и посему принуждена была сидеть и делать вид, будто внимает материнским излияньям, а между тем утешать себя открытьем – кое вскоре свершил ее острый взор, – что кружева накидки у г-жи Торп и в половину не так красивы, как на ее собственной.