Но ненадолго обрели они возвышенный отдых, коего с таким трудом добивались. Вскоре все зашевелились, направляясь пить чай, и подруги принуждены были толкаться вместе с прочими. Кэтрин уже отчасти расстроилась – ее изнурял неотступный напор людей, совокупность лиц коих вовсе не представляла интереса и с коими она была столь бесконечно незнакома, что не могла утишить досаду заточенья обменом парой слов с другим узником; а когда они все-таки прибыли в чайную залу, Кэтрин стало еще неловче, ибо не нашлось группы, к коей можно было присоединиться, знакомца, к коему обратиться, джентльмена, кой поухаживал бы за ними. Г-н Аллен не показывался, и, тщетно поискав более уместного положенья, подруги вынуждены были усесться в конце стола, где уже расположилось большое общество; заняться им было нечем и разговаривать, за исключеньем друг друга, не с кем.

Едва они уселись, г-жа Аллен поздравила себя с тем, что оберегла платье от пагубы.

– Было бы крайне возмутительно его порвать, – молвила она, – не правда ли? Такой тонкий муслин. Я, например, во всей зале не увидела ничего лучше, уверяю тебя.

– Как это неудобно, – прошептала Кэтрин, – что у нас тут нет ни единого знакомца!

– Да, моя дорогая, – совершенно невозмутимо ответствовала г-жа Аллен, – в самом деле, весьма неудобно.

– Что нам делать? Джентльмены и дамы за столом глядят на нас так, будто не понимают, зачем мы сюда явились, – мы как будто навязываемся их обществу.

– Да уж, действительно. Сие весьма неприятно. Хорошо бы у нас тут имелось множество знакомцев.

– Хорошо бы у нас имелось хоть сколько-нибудь – нам было бы к кому подойти.

– Совершенно верно, дорогая моя; знай мы хоть кого-то, мы бы присоединились к ним тотчас. В прошлом году сюда ездили Скиннеры – жаль, что теперь их нет.

– В таком случае нам, быть может, лучше уйти? Видите, для нас нет чашек.

– В самом деле, нет. Как досадно! Но, полагаю, нам лучше посидеть смирно – в подобной толпе ужасная сумятица. Как у меня прическа, дорогая моя? Кто-то толкнул меня и, боюсь, повредил мне куафюру.

– Нет-нет, она замечательно смотрится. Но, дорогая госпожа Аллен, тут столько народу – вы совершенно уверены, что никого не знаете? По-моему, вы должны знать хоть кого-нибудь.

– Никого не знаю, честное слово, – очень жаль. Хорошо бы здешние мои знакомства были обширны; я желала бы сего всем сердцем – тогда я нашла бы тебе партнера. Хорошо бы тебе потанцовать. Взгляни, какая странная дама! Какое чудно́е у нее платье! Как старомодно! Ты посмотри на спину.

Спустя время сосед предложил им чаю; предложенье было с благодарностью принято, и это привело к пустячной беседе с сим джентльменом; то был единственный раз за весь вечер, когда с подругами заговорили; в следующий раз подобное произошло, когда по завершеньи танца г-н Аллен разыскал их и составил им общество.

– Ну-с, госпожа Морлэнд, – немедленно молвил он, – надеюсь, бал выдался приятный.

– Весьма приятный, – отвечала Кэтрин, вотще пытаясь скрыть отчаянный зевок.

– Жаль, что ей не удалось потанцовать, – прибавила его жена. – Жаль, что я не могла найти ей партнера. Я тут уже говорила, как было бы приятно, если б Скиннеры сюда поехали этим летом, а не прошлым, или если бы приехали Пэрри – они же как-то обмолвились, – и она могла бы потанцовать с Джорджем Пэрри. Как прискорбно, что у нее нет партнера!

– Надеюсь, в иной вечер все обернется удачнее, – вот чем утешил ее г-н Аллен.

Когда окончились танцы, общество рассеялось – достаточно, чтобы оставшимся хватило места расхаживать с некоторым удобством; настала минута, когда героине, коя в событьях вечера играла не слишком заметную роль, надлежит обрести вниманье и восхищенье. Всякие пять минут, отчасти прореживая собрание, отчетливее являли взору ее прелести. Ныне ее лицезрели многочисленные молодые кавалеры, коим не случалось очутиться подле нее прежде. Ни один, однако, при виде ее не содрогнулся в восторженном изумленьи, никакой шепот настойчивых расспросов не прокатился по зале, и ни единожды никто не назвал нашу героиню божеством. Впрочем, Кэтрин выглядела превосходно; если б нынешнее общество узрело ее тремя годами ранее, теперь все сочли бы ее чрезвычайной красавицей.

На нее, тем не менее, взирали, и не без восхищенья: она сама слышала, как двое джентльменов объявили ее миловидной барышней. Слова сии подействовали надлежащим манером; Кэтрин тотчас сочла вечер отраднее, чем ей виделось прежде, скромное ее тщеславье было удовлетворено, и за сию простую похвалу она была признательна двоим юношам более, нежели была бы признательна достоподлинная героиня за пятнадцать сонетов, воспевающих ее прелести; Кэтрин садилась в портшез, всеми довольная и совершенно ублаготворенная вниманьем общества, доставшимся на ее долю.

Ныне всякое утро несло с собою обыденные повинности: надлежало посетить лавки, обозреть очередной городской квартал и посетить бювет, где обе дамы час расхаживали туда-сюда, всех разглядывая и ни с кем не заговаривая. Желанье завести многочисленные знакомства в Бате по-прежнему одолевало г-жу Аллен, и она выказывала таковое после всякого свежего доказательства – имевшего место ежеутренне – своего незнакомства ни с кем вообще.

Они посетили и «Нижние залы», где судьба оказалась благосклоннее к нашей героине. Распорядитель бала представил ей танца ради весьма благородного молодого человека именем Тилни. Лет двадцати четырех – двадцати пяти, довольно высок, пригож собою; г-н Тилни обладал очень умным и живым взором и, если и не был совершенно красив, немало к сему приближался. Манеры его были хороши, и Кэтрин сочла, что ей широко улыбнулась удача. В протяженьи танцев им редко выдавался шанс побеседовать, но усевшись пить чай, Кэтрин узрела, что партнер ее обаятелен не менее, чем уже ей представляется. Говорил он красноречиво и воодушевленно – и в повадках его обнаруживались лукавство и любезность, кои интересовали юную деву, хотя вряд ли были ею понимаемы. Некоторое время поболтав о том, что естественно проистекало из обстановки, он внезапно обратился к Кэтрин следующим манером:

– До сей минуты, сударыня, я был весьма нерадив касательно знаков вниманья, подобающих партнеру; я еще не спросил, долго ли вы пробыли в Бате; бывали ль вы здесь прежде; посетили ль «Верхние залы», театр и концерт; и как вам нравится Бат. Я явил ужасную небрежность – но можете ль вы ныне удовлетворить мое любопытство относительно сих подробностей? Если да, я перейду к расспросам незамедлительно.

– Вам не следует так себя утруждать, сударь.

– Сие не утруждает меня нимало, сударыня, уверяю вас. – И, сложив губы в застылую улыбку и нарочито понизив голос, он не без жеманства молвил, – Давно ль вы пребываете в Бате, сударыня?

– Около недели, сударь, – отвечала Кэтрин, пытаясь сдержать смех.

– Вот как! – с нарочитым изумленьем.

– Отчего вы удивлены, сударь?

– И впрямь – отчего? – отвечал он человеческим тоном. – Но ответу вашему надлежит породить некое чувство, а удивленье изображается легче и резонно не менее прочих. Итак, продолжим. Вы никогда не бывали здесь прежде, сударыня?

– Никогда, сударь.

– Неужели? Почтили ль вы своим присутствием «Верхние залы»?

– Да, сударь, я побывала там в понедельник.

– Посетили ль вы театр?

– Да, сударь, я была на представлении во вторник.

– Концерт?

– Да, сударь, в среду.

– И нравится ль вам сей город?

– Да – очень нравится.

– Теперь мне полагается разок ухмыльнуться, и затем мы вновь можем стать разумными людьми.

Кэтрин отвернулась, не понимая, можно ли рассмеяться.

– Я знаю, что вы думаете обо мне, – скорбно молвил он. – Завтра в вашем дневнике я предстану унылой фигурою.

– В моем дневнике!

– Да, я предугадываю всякое ваше слово: пятница, была в «Нижних залах»; надела муслиновое платье в «веточку», голубая отделка; простые черные туфли; смотрелась очень выгодно; однако была странным манером преследуема чудны́м слабоумцем, кой понуждал меня с ним танцовать и досаждал ерундовой болтовнею.