– Вовсе нет; для таких подвигов я слишком перепугаюсь.

– Как? Даже после того, как Дороти даст вам понять, что из ваших апартаментов в часовню Святого Антония, что едва ли в двух милях от аббатства, ведет тайный подземный ход? Ужели отступите вы пред столь незатейливым приключением? Нет-нет, вы шагнете в сводчатую келью, а оттуда – в череду других, ничего замечательного в них не обнаружив. В одной, вероятно, найдется кинжал, в другой – пара капель крови, а в третьей – обломки некоего пыточного инструмента; однако ничего выдающегося, и поскольку светильник ваш почти догорит, вы повернете назад, к своим апартаментам. Но когда вы вновь окажетесь в сводчатой келье, взор ваш привлечен будет громадным старомодным шкафом из черного дерева с позолотою, кой остался вами не замечен, хотя прежде вы внимательно озирали обстановку. Понуждаема неодолимым предчувствием, вы подбежите к нему, отопрете двери и обыщете всякий ящик – по видимости, ничего, за исключеньем немалого запаса брильянтов. Но наконец, коснувшись тайной пружины, вы открываете внутреннее отделенье… появляется бумажный сверток… вы хватаете его… сие многостраничная рукопись… и с сим драгоценным сокровищем вы спешите к себе в покои, но едва успеваете разобрать: «О ты, кто бы ни был ты, в чьи руки попадут сии записки бессчастной Матильды…» – как светильник ваш внезапно гаснет, и вы остаетесь в кромешной тьме.

– Ах! Нет-нет, не говорите так. Нет, продолжайте.

Но Генри так забавляло разбуженное им любопытство, что длить историю оказалось никак невозможно; он более не в силах был придать серьезности ни предмету рассмотрения, ни голосу и понужден был умолять Кэтрин ознакомиться со стенаниями Матильды посредством собственной фантазии. Кэтрин, опамятовавшись, устыдилась своего пыла и с жаром принялась уверять Генри, что вниманье ее вовсе лишено малейших предчувствий подлинной встречи с тем, о чем он поведал. Юная г-жа Тилни, разумеется, ни за что не поместит Кэтрин в покои, какие он описал! Она ни капельки не боится.

Путешествие подходило к концу, и нетерпенье – на время отсроченное разговором на совершенно иные темы – охватило Кэтрин с новой силою; всякий поворот дороги ожидаем был со священным трепетом, ибо мог явить промельк массивных стен серого камня, что вздымаются посреди рощи древних дубов, и последние лучи солнца, что играют в прекрасной роскоши высоких готических окон. Дом, однако, располагался так низко, что Кэтрин миновала большие ворота со сторожкою и въехала на земли Нортэнгера, не узрев даже старинного дымохода.

Она не ведала, имеет ли право удивляться, однако в подобной манере приближенья было нечто неожиданное. Проехать меж сторожек современного обличья, с такой легкостью очутиться подле аббатства и так быстро промчаться по гладкой, ровной дороге мелкого гравия, без препон, тревог или торжественности любого сорта – сие помстилось ей странным и несообразным. Впрочем, на подобные раздумья у нее не осталось времени. Внезапный дождевой поток, что хлестнул прямо в лицо, лишил ее возможности лицезреть что бы то ни было и все помыслы ее обратил к благополучию новой соломенной шляпки; таким образом, Кэтрин очутилась под стенами аббатства, при посредстве Генри выпрыгнула из экипажа, укрылась на старом крыльце и даже вошла в вестибюль, где ее встретили подруга и генерал, ни на миг не уловив кошмарного предчувствия своих будущих горестей и ни на секунду не заподозрив сцен прошлых ужасов, кои в сем величественном здании творились. Ветер не доносил до нее вздохов умерщвленных; доносил он лишь густую морось, не более; и, хорошенько отряхнув платье, Кэтрин готова была ступить в общую гостиную и смогла припомнить, куда же попала.

Аббатство! Да, как восхитительно взаправду оказаться в аббатстве! Озирая апартамент, юная дева, впрочем, колебалась, ища хоть единый предмет, что поведал бы о ее местонахождении. Обстановка – воплощенное изобилие и элегантность нынешнего времени. Камин, от коего юная дева ожидала обширности и громоздкой резьбы прошлых столетий, усох до «рамфорда»[34], с плитами простого, хоть и красивого мрамора, и прелестнейшим английским фарфором на полке. Окна, кои она обозревала с особой надеждою, ибо слышала речи генерала о том, сколь трепетно сохраняют их в готическом облике, еще менее походили на все, что рисовала фантазия. Заостренные арки сохранились, это правда, – форма была готическая – они даже, пожалуй, были створными, – но всякое стекло столь огромно, столь чисто, столь светло! Воображенью, кое рассчитывало на мельчайшие фрагменты и мощнейшую каменную кладку, на витражи, копоть и паутину, контраст почудился весьма огорчительным.

Генерал, разглядев, чем занят ее взор, заговорил о тесноте комнаты и простоте обстановки, все здесь предназначено для повседневности, тщится даровать лишь удобство и т. д.; впрочем, он льстил себя надеждою, что в аббатстве найдутся апартаменты, достойные вниманья Кэтрин, – и перешел уже к описанью дорогостоящей позолоты в одном из них, но тут, вынув часы, умолк и с удивленьем провозгласил, что уже почти без двадцати пять! Слова сии, очевидно, понуждали к расставанью, и юная г-жа Тилни заторопила Кэтрин прочь манером, кой уверил гостью, что в Нортэнгере положено пунктуальнейшим образом соблюдать распорядок дня.

Вновь миновав обширный и высокий вестибюль, они взошли по широкой лестнице блестящего дуба, коя после многих пролетов и многих площадок вывела их на длинную широкую галерею. По одну сторону оной располагались двери, вторая же освещалась окнами – Кэтрин еле успела заметить, что окна эти выходят в четырехугольный двор; юная г-жа Тилни провела ее в покои и, едва задержавшись, дабы выразить надежду, что покои сии Кэтрин сочтет удобными, оставила деву с тревожной мольбою как можно менее переменять наряд.

Мгновенного взгляда хватило Кэтрин, дабы удостовериться, что апартамент ее вовсе не схож с тем, коего описаньем Генри тщился ее ужаснуть. Покои отнюдь не были несообразно велики и не таили в себе ни гобеленов, ни бархата. На стенах обои, на полу ковер; окна ни хуже, ни сумрачнее тех, что в гостиной этажом ниже; мебель, хоть и не распоследней моды, красива и удобна, и вообще атмосфера отнюдь не уныла. На сердце у Кэтрин тотчас полегчало, и она вознамерилась не терять времени на подробное обследование окруженья, ибо отчаянно страшилась досадить генералу малейшим опозданием. Посему наряд ее был сброшен со всею возможной поспешностью, и Кэтрин собралась уже вынуть булавки из свертка, кой для ее срочных нужд прибыл в ящике под сиденьем кареты; но тут взор юной девы упал на большой и высокий сундук, что прятался в глубокой нише пообок от камина. От зрелища сего Кэтрин содрогнулась и, обо всем позабыв, воззрилась на сундук в бездвижном изумленьи; в голове же ее проносились нижеследующие мысли:

«Вот это странно! Я и не ожидала увидеть такое! Какой громадный тяжелый сундук! Что же в нем хранится? Для чего поместили его сюда? И к тому же отодвинули подальше, будто ему не надлежит попадаться на глаза! Я загляну в него – чего бы мне это ни стоило, я в него загляну – и сию же минуту – при свете дня. Если я стану ждать до вечера, свеча может погаснуть». Кэтрин приблизилась и внимательно осмотрела хранилище; то был кедровый сундук, любопытным образом инкрустированный неким темным деревом и приподнятый над полом на фут посредством резного основания равно темного дерева. Замок серебряный, хоть и потускневший от времени; по бокам зазубренные остатки серебряных же ручек, преждевременно сломанных, по видимости, некоей странной силою; в центре же крышки обнаружился таинственный шифр того же металла. Кэтрин в сосредоточеньи нагнулась, но наверняка ничего разобрать не смогла. Как ни склоняла она голову, последняя литера не выходила буквой Т; и однако же было бы необычайно странно, если бы в сем доме литера оказалась иной. Если сундук не принадлежал хозяевам изначально, что за диковинные событья вручили его семейству Тилни?